– А, Егор Иваныч, здравствуй! Давненько ты в наших краях не был…
– Здравствуй, дядя Петра… Да, чай, с прошлого Успленья не заходил, – с тех пор, как Ефрюху зарезали…
– Так разве Ефрюху в Успленье зарезали? В Ильин день! А в Успленье громовские ребята милиционера убили… С Ильина дня ты у нас не был!
– Память-то у тебя, дядя Петра! Разве ж милиционера в Ильин день убили? В Ильин-то день Серенька Косой у старосты окна и двери выломал – это да! А милиционера в Казанскую уложили, – еще тогда в лесу парни девчонку испортили… Казанской божьей матери праздник – да…
– Мне лучше знать, когда что! В Казанскую в Артюхине четверых изуродовали, а девчонку – это на Федора Стратилата!
– Эва!.. Стратилата! На Стратилата нашему старосте челюсть испортили, – а ты – девчонка!
– Со старостой – это во Флора и Лавра!
– Эк сказал, – Флора и Лавра! Во Флора и Лавра моему племяннику кишки выпустили! Вот что – во Флора и Лавра!
– Стой! Стой! А когда Гаврюха жену побил?
– В Ефремов день ее в больницу возили…
– Ну так вот – в Ефремов. Да еще Павлиха сгорела… А Павлиха-то в прошлый Покров сгорела!
– Как в Покров? Разве в Покров Павлиха? В Покров в Агрызкове пожар был!
– Ив Агрызкове, и в Павлихе! Павлиху агрызковские зажгли, а Агрызково – павлихинские, – неужто не помнишь? Да вот Петька Козленков на одной ноге ковыляет – спросим у него, когда ему ногу-то сломали: в Покров или Успленье… Петька! Когда тебе ногу-то?.. В девяту пятницу?.. Ну вот!
– Правда, что с девятой пятницы… Верно! Еще вернулся, а у нас в тот день Афоньку мужики побили – лежит на дороге и не дышит… А я думал – с Успленья… Сколько воды-то утекло… Да…
По деревенской улице, с котомкой за спиной и с портфелем под мышкой, проходит обожженный солнцем, потный и запыленный человек.
– Кто такой? – спрашивает один крестьянин у другого.
– Агроном! Я и то смотрю на него: человек вот ученый, всякую штуку знает, землю, можно сказать, насквозь видит, а вот вишь ты – ходит пешечком… Сколько он за это время верст исходил!..
– А ты почем знаешь?
– Я-то? Да я по этому делу тоже работал, сам с ним говорил… Тут неурожай – его гонят: поди посмотри! Там землемеры работают – опять его зовут. Там еще куда. И вот ходит и ходит, и все пешком…
– Ему бы подводу нанять.
– Нанял, кабы было из чего! Небось, тоже человек на жалованьи…
– Да по евонному делу и никакого жалованья не хватит, – вмешался в разговор третий, – весь уезд из конца в конец за месяц исколесит!
– Ну да… Посмотришь на него – инда жалко становится… Ни тебе дождь, ни тебе жара, ни тебе холод – все одно: бреди, голубчик. Прямо жалость!
– А вот бы надумать мужикам дать ему лошадь, – вмешалась в разговор баба.
– Ишь, высунулась! Коли такая жалостливая, запрягай свою да и вези!
– Как же сказал: запрягай! Мне навоз возить нужно!
Мужики засмеялись.
– Ну так помалкивай!
К разговаривающим приблизился бравый милиционер, шапка на отлете, револьвер на боку. Крестьяне посторонились.
– О чем разговариваете, граждане? – спросил милиционер.
– Да вот про агронома нашего толкуем… Ходит пешком, иной день верст сорок отмахает… И умается же, сердешный, инда жалко. Придет куда – и рта раскрыть не в силах.
– Так что же вы ему подводы не дадите? Он уж у меня был, жаловался, да я-то что могу? Говорю: не обязаны.
– Верно, что не обязаны! Правильно!
– А теперь сами жалеете! Сговорились бы, дали лошадь… Даете же мне, когда нужно, хоть и не обязаны!
– Ишь что сказал! Тебе! Тебе-то нельзя отказать, а вот агронома возить – разве это стоющее дело!
– Нестоющее дело! – подтвердил другой крестьянин. – Если мы тебе не дадим, так ты нас из-за одного самогона по судам затаскать можешь! А то – агроном! Что он нам сделает?
– Агроном для нас ничего, окромя хорошего, сделать не может – согласились остальные, – чего же ему зря подводу давать?
По дороге на станцию догоняют друг друга два крестьянина.
– Ты куда, Митрич, осоку-то везешь? В кооперацию?
– А ты со всей деревни прошлогоднее одонье собрал – тоже, небось, для кооперации?
– Она, матушка, выручает! Куда бы еще с таким добром сунулся? Больно уж там скупщик хороший – Иван Никитыч! Душа-человек!
– Что говорить! Такого человека с огнем поискать! Болот у нас – прорва. Мы всех-то и не выкашивали – кому осока нужна? Привожу в кооператив, а он, скупщик-то, посмотрел, пощупал:, «Хорошее, говорит, сено!» Я ему: «А хорошее, так прибавь пятачок!» Три копейки прибавил.
– Три копейки! Я тоже намедни прошлогоднего сена два воза привез – погнило оно у меня немножко, никто не брал…
– А он, вестимо, взял?
– Взял!
– Хороший человек! Сидора нашего знаешь? Он яровой соломой воз навалил да сенца подмешал, привозит в кооператив: «Покупай, говорит, тимошку!» Так за тимошку и продал…
– Эх, у меня этой тимошки воза три наберется… Вот жалость-то… Ну да потом привезу…
Граждане подъезжают к кооперативу. У ворот возов пятьдесят: кто с осокой, кто с одоньем, кто с овершьем, кто с яровой соломой.
– Ишь ты! Прознали! Пожалуй, и череду не дождешься…
– А ты смотри, они не по домам ли разъезжаются? Никак не берут?
– Ну, не берут! Возьмут! Хороший он больно человек-то!.. Подъезжай к воротам!
У ворот стоял новый скупщик. Заметив наших приятелей, он закричал:
– Эй, вы! Сено! Опять дерьмо привезли? Не возьму!
– Как же так… Иван Никитыч всегда у нас брали…
– Иван Никитыч! Нету теперь Ивана Никитыча!
– Вот так штука, – говорили крестьяне, возвращаясь домой с полным возом, – куда теперь это дерьмо продашь?.. Был один хороший человек, и того прогнали… Вот чёртова власть…
– Да, не любят у нас таких людей, которые хотят добро крестьянину сделать…
Плакальщик
Умер на селе комиссар: ни панихиды, ни креста, а зарыли у самой церкви. Поп говорит:
– Божье место опоганили.
И пришлось ему ночью идти как раз через кладбище: плачет кто-то на комиссаровой могиле. Кому по таком плакать?
– Небось душа креста ищет…
Подошел, перекрестился:
– Отвечай кто есть, дух или добрый человек?
А тот цап его за рукав:
– Плачь со мной!
И к земле пригибает. Поп упирается:
– Он мне ни брат, ни сват…
И думал – драла, а тот как вскочит да длиннущий револьвер на попа:
– Плачь, сукин сын!
Присел поп на корточки, опустил голову и заплакал.
Крепкий сон
Шли путем-дорогою два крестьянина. Видят, развалился кто-то посредине дороги и таково-то крепко спит, во все носовые завертки заворачивает.
– Кто ж это спит, – подумали они. – И время-то самое что не на есть рабочее.
И заспорим.
Одни говорят:
– Это никто другой, как председатель комитета взаимопомощи спит. Два года, как его на эту должность выбрали, – а что от него видим?
Другой говорит:
– Нет, это кто-нибудь из ревизионной комиссии кооператива. Вишь, как храпит… У него из-под носа разворовывают, а он хоть бы что…
Спорили, спорили, ни к чему не пришли.
– Идем, – говорят. – назад в деревню у умных людей спросим.
Вернулись в деревню. Навстречу им тетка едет.
– Рассуди, – говорят, – тетушка, наш спор. Идем мы путем дорогою – видим в дороге человек спит в таково-то сладко похрапывает…
– Знаю, – отвечает она, – это наш женотдел спит… Стонем от мужниных кулаков, а никакой защиты не видим…
Один отвечает:
– Нет, тетушка, ты ошиблась. Это комитет взаимопомощи… Разве женотдел может так сладко нахрапывать…
Другой отвечает:
– Нет, это ревизионная комиссия.
Тетка им:
– Нет, женотдел…
– Пойдем дальше, у умных людей спросим.
Навстречу им мальчонка с пустой сумкой бежит.
– Спросим, может быть, малец знает… Они теперь у нас умные… Мальчик, не знаешь ли, кто там на дороге так сладко спит?..
– Это отдел народного образования. Второй год нам книги не шлет, с пустой сумкой в школу бегаю…
Один ему;
– Врешь ты все! Только комитет взаимопомощи может так спать.
Другой ему:
– Нет, ревизионная комиссия!
Тетка тоже;
– Нет, женотдел!
Встали посреди дороги, заспорили. Парень подходит;
– О чем, граждане, беседуете?
Те ему все по порядку. Засмеялся парень.
– Больно, – говорит, – вы далеко заехали… Это просто-напросто наш избач спит… Я только что оттуда – изба на запоре…
Те ему наперекор. Один кричит:
– Комитет взаимопомощи!
– Другой свербит:
– Ревизионная комиссия!
Третий – женотдел, четвертый свое – избач!
Дым коромыслом пошел. На шум народ со всей деревни собрался.
– О чем спорите?
Тут все вперебой давай говорить:
– Спит, мол, кто-то там, а мы никак не разберем.
– А что, сильно храпит? – спрашивает один.
– Здорово храпит.
– Ну, так это машинный склад у зима на носу, а он еще косы нам не прислал.
– С присвистом храпит? – спрашивает второй.
– С присвистом…
– Ну, так это земельный отдел – третье лето землемера ждем, а он не присылает.
– Калачом свернулся или врастяжку? – любопытствует третий.
– Врастяжку спит…
– Ну, так это народный судья пятый год мое дело тянет.
– Нет, это милиция мою лошадь ищет, – кричит четвертый.
– Нет, это лесничий леса местного значения отводит, – догадывается пятый.
– Неправда, – кричит шестой, – это ликвидатор неграмотности!
– Где у вас глаза-то? кричит седьмой, – Это председатель сельсовета!
Загалдели, заспорили так, что от криков солома с крыш начала валиться. Только и слышно:
– Кооператив!
– Нет, земотдел!
– Нет, лесничий!
– Нет, народный судья!
Спорили, спорили, ничего решить не смогли.
– Пойдем по начальству – оно знает!..