Опять не то.
Вот за этим столом! – и на пустой стол показывает.
– Да тут нет никого!
– Придет!
Встал у стола, дожидается. Пять минут ждет – нету. Десять минут – нету. А рядом в уголку молодой человек с барышней разговаривает – веселый такой, штаны – галифе, пробор – в ниточку…
– Нет, не этот. Этот видит, что ждут – подошел бы, небось, не делом занят!
А сзади за Сидоровым уже шесть человек стоят и еще подходят. Какой-то возмущается:
– И всегда так у этого стола, – везде отпускают скоро, а тут стоишь, стоишь!
– Занят, видно!
– Какой там занят! Начальство из себя выказывает…
Еще десять минут прождали.
– Да скоро ли? Ушел, может, куда, – так мы и завтра…
– Чего ушел – да он тут же и сидит! Вот!..
Молодой человек отошел от барышни и подошел к столу.
– У вас что? – обратился он к Сидорову.
Сидоров бумажку сует.
Тот повертел-повертел бумажку в руках:
– Я сейчас…
– К начальнику позвали! – прошептал кто-то сзади.
Верно: молодой человек прошел к начальнику. Через две минуты вышел от начальника, немножко постоял, задумавшись: окинул, прищурясь, очередь и прошелся по комнате.
– Скоро ли? – негодует Сидоров. – Совсем было отпустил – так нет…
Молодой человек подошел к стене, для чего-то прочел объявление, потом вернулся назад, подошел к машинистке, ей что-то сказал, улыбнулся, повернулся на каблуках…
У окна стоял какой-то в военной форме.
– А, товарищ Петров! – обрадовался молодой человек. – Как живешь? Давно тебя не видел!
– Да ничего, помаленьку… Погода сегодня…
– Великолепная сегодня погода…
Сидорова зло взяло:
– Какого он чорта, – «погода»! Тут от дела оторвался – минуту жалко, а он – «погода»!
– Ничего, постоишь, подождешь…
Но Сидорову ждать не хотелось. Он отошел от очереди и прямо к молодому человеку.
– Отпустите, товарищ!..
Тот на него посмотрел строго:
– Не видите – занят! – И опять к машинистке подошел, ей что-то говорит, а сам улыбается…
Очередь ропщет.
– Эк, какой! Стоишь тут, стоишь!
– И еще постоишь! Мы не первый раз – знаем!.. Только ты к нему не приставай – хуже будет!
Молодого человека опять в кабинет вызвали. Опять вернулся, опять прочитал тот же приказ на стене и опять подошел к военному у окна:
– Ну, как живем?!
Тут уж Сидорова окончательно взорвало:
– Ишь, сукин сын! Ему нашего времени не жалко! Постой же, я…
И как у него смелости стало – он сам не знает! Подошел так спокойно к молодому человеку, – а Сидоров парень здоровый, – взял его за шиворот, как щенка, перенес к столу, усадил на кресло и прямо бумагу сует:
– На, подпиши!
И что бы вы думали? Тот и слова не сказал: нагнулся к столу, взял перо, прочитал бумажку и сразу ее подмахнул!
Большое начальство
Небольшая железнодорожная станция. Из вагона почтового поезда выходит странного вида человек – высокий, в кожаной тужурке, красных штанах и белой шапке с наушниками. За поясом у него револьвер, на ногах охотничьи сапоги, из-за голенища которых высовывается ручка большого финского ножа. Человек этот, не глядя ни на кого, проходит через вокзал и, выйди на крыльцо, у которого столпились ямщики, грозно кричит:
– Эй, у кого лошадь лучше всех! Выходи.
– У Ефима, – отозвался кто-то, – выходи Ефим!
«Не начальство ли?» – подумал Ефим и, конечно, отпираться.
– Куда моей лошади до егоровой… Валяй ты, Егор!
– Ах, так вашу растак, – кричит грозный наниматель, – Ефим! Твоя фамилия? Ковалев? Распрягай лошадь да впрягай в егоровы сани. На паре поеду! Ну, пошевеливайся…
– На паре-то ехать будет денег стоить, – возразил недогадливый Егор.
– Денег! – взревел наниматель. – Я вам покажу деньги.
– Начальство, – шепнул Егор на ухо Ефиму.
– И видать – большое начальство: денег не хочет платить… Не иначе, как старший землемер…
Когда лошади были запряжены, и Егор уселся на облучок, пассажир толкнул его кулаком в спину так, что в груди заныло, и крикнул:
– Живей!
– Ну, тут не землемером пахнет, – подумал Егор, хлестнул лошадей, и они понесли во всю прыть неведомое начальство в село Глухие Броды.
– К председателю, – заявил субъект, когда лошади поравнялись с первыми засыпанными снегом избами. Председатель долго не пускал приезжего, спрашивая, кто он такой и по какому делу. К председательской избе собрался народ.
– Открыть, так тебя так! – закричал субъект, – не знаешь, с кем дело имеешь?
Испуганный председатель открыл дверь и впустил незнакомца. За ним потянулись в председателеву избу любопытные.
– Как же это ты, так тебя так, – вскинулся рассвирепевший субъект на председателя, – впускать не хочешь? В морду захотел?
– Начальство, что ли? – спрашивали Егора любопытные.
– И, видно, большое начальство, – подтвердил Егор, – видишь, как он председателя… Из уезда, небось!..
– Ну, из уезда! Слышь, как матюкает-то. – Разве так умеют в уезде?.. Из губернии, небось. Это или над всеми председателями председатель или главный милиционер…
Субъект не унимался. Не глядя на ошалевшего председателя, он закричал:
– Эй, водки!
Выпил одним махом большой ковш и ничем не закусил.
– Ну, ты говоришь из губернии! – толкнул один из любопытных Егора. – Разве в губернии так могут пить? Жила тонка… Из центра…
И когда субъект, хорошенько выпив, заявил, что он пойдет с обыском, никто не удивился: большое, видно, начальство… Но все-таки решили поторговаться.
– Зачем же обыскивать… Мы тебе по рублю с рыла без обыска дадим…
– По рублю! – заревел субъект. – А не хотите ли по пятерке?
– По пятерке? – шёпотом толковали мужики. – Ишь, сколько берет… Это небось, над всеми секретарями секретарь…
Через час после того, как неведомое большое начальство, собрав мужицкие денежки, укатило на тройке, к той же деревне подъехал в телеге старший милиционер и тоже явился к председателю.
– Тут у вас только что бандит был – Ванька Жох! Чего ж вы глаза пялили и не арестовали?! – набросился он на председателя.
– Не могим знать! – ответил испуганный председатель. Один из мужиков пояснил:
– Мы его за большое начальство приняли…
– Как за начальство? Почему? А мандат у него спрашивали?
– Что ты мандат! Как можно – мандат…
– Ямщикам не платил, – пояснил Егор.
– Мне зубы набить хотел, – добавил председатель.
– А обыск-то устроил! Только по пятерке с рыла и откупились. Тут и без мандата видать, что большое начальство.
Милиционер сразу осекся, улыбнулся и от начальственного тона перешел на ласковый.
– Эх, вы, – сказал он, – бандита за большое начальство приняли! Да разве такое большое-то начальство бывает? Курицы не обидит!.. А этот сразу видать – самозванец!..
Мужики только почесали в затылках.
– Как же это мы так? А?
Дотошные люди
Инвалид Чуфыркин
«До бога высоко, до царя далеко» – эта пословица взята с жизни, с практики народом. Эта пословица применима и к нашей рабоче-крестьянской власти, как есть я инвалид, лишившись левой ноги и будучи крив на один глаз, не слышу на одно ухо, Павел Чуфыркин. И потому прочтите, мое честное пролетарское письмо и в чем меня обидели.
А обидно мне на сыквинский исполком, и особенное товарищ Бабкин, который дом строит с балконом – это на какие же деньги, когда жалованья, он говорит, три месяца не плачено? А я инвалид, и живу в одно окошко, и в крышу вода течет, и в лесу! Я и просил квартиру в городе, как кровь пролил, и хочу жить на лоне культуры, но к моей просьбе, отнеслись на полном белократическом отношении, когда, у самих и сестра служит на советской службе, а мово племянника сократили – и за что? Другие и хуже того, а служат, как этот Бабкин!
А они говорят:
– Мы тебя из милости держим, так ты не шаборши!
Это я-то шаборшу, что в лесу, и у них буржуйские дома заняты, так они не шаборшат! И если за пайком десять верст ходи (это на одной-то ноге) – шаборшу! – а которые из автомобиля не выходят, так и не шаборшат!
– Я, говорю, тоже хочу и надо же мне какое пособие, пострадавши за советскую власть!
А они еще издеваются над инвалидом:
– Гляди, говорят, в свой хрептуг, не то в исправительный попадешь!
Будто бы я потому инвалид, что от пьянства, когда Бабкин же в том виноват, что он пьяница! И мы вместе шли, когда я под поезд попал, а он не мог вытащить, потому был пьяный (и таких держат на советской службе!), а мне ногу отрезало, и есть я после того инвалид внутреннего фронту и пролетариат, значит нужно же мне способие?
А они смеются:
– Расскажи, почему ты глухой на одно ухо?
Я и говорю, что за вас уха лишился за советскую власть, а они грозят и со службы прогнать (это из лесного-то сторожа!). Да если бы и Бабкина так колотили, он бы оглох, ежели бить неправильно обвиняя в краже, когда у Смелова в то время и денег в бумажнике не было, и я сам же вернул (как не было денег), так меня же бить? И есть ли такой закон, чтобы бить?
И Тимошкин судья (второго района) заодно и против пролетариев:
– Ты, говорит, и не затевай (это что били), как бы хуже не вышло!
А сам лошадь купил – и на что ему лошадь и на какие деньги, если не обижая нас, пролетариатов? И за что такое издевательство, когда тот же Тимошкин (судья) в театр ходит (второго района), – а мне, инвалиду, нельзя, и самогонку лакают все, – а мне, инвалиду, – вода! Неужели мы лишены возможности на все хорошее и прекрасное?
Вот я и говорю, что есть в городу особняк, поставила буржуйка (на улице Либкнехта) – так мне бы в том особняке хоть одну комнату, а они смеются.
Разве правильно так поступают со мной, инвалидом, в рабоче-крестьянской власти? И еще говорят, что я деньги припрятал, когда спекулировал, – а Бабкин не спекулировал, а он денег не припрятал? Да и где они видели мои деньги – я им денег своих не показывал.