Девять часов. Газета уже получена подписчиками. Сейчас начнутся звонки. Десять часов. звонок. Я чуть не в обмороке, хватаюсь за телефонную трубку.
– Алло. Редакция. Ситценабивная фабрика.
Я в ужасе. Я еле стою на ногах. Директор фабрики – видный коммунист.
– Напишите в отделе «Газета помогла»… Вентилятор исправлен.
Слава тебе. Прошло.
Опять сижу и жду. Двенадцать. Час. Два. Никаких звонков. В три заходит знакомый.
– Сегодня у вас интересная газета. Главное – густота. Местная жизнь.
Я молчу. Четыре часа. Сейчас конец – больше никто не позвонит. И ровно в четыре тревожный вопрос из местной милиции:
– Почему у вас мальчик раздавлен не на той улице?
Отчет
Илья Худеков, культработник села Тетюши, с тяжелой после вчерашней свадьбы головой, сидит за столом и составляет месячный отчет о работе. Работа не клеится.
– Первое число на носу, а что напишешь? – думает он. – Я тут еще голова трещит.
И было отчего трещать голове, так как на свадьбе, хотя женился местный избач, и притом по советскому обряду, было выпито целое ведро чистейшего первачу. Да голова головой – написать отчет особенной головы не требуется, а дело в том, что вообще Худеков в этом месяце основательно завертелся. Уж не говоря о свадьбе, которая заняла всю последнюю неделю, на прошлой неделе приезжал к Худекову старый приятель, тоже культработник, только из соседней волости. Встретились, поговорили, а очнулся Худеков в соседнем селе и опять с тяжелой головой.
Худеков перебирал день за днем, восстанавливая в памяти все дела и события минувшего месяца. Да, выезжал с докладом, только слушателей было раз-два и обчелся, пришлось доклад отменить.
– Почему не пришли? – спросил Худеков.
– Свадьбу пошли смотреть, наш кулак дочку замуж выдает.
«Вот она, кулацкая-то опасность!» – подумал Худеков и сказал:
– Товарищи, с кулаками бороться надо, а вы их свадьбы смотрите. Нехорошо!
План составлен на весь месяц. Выполнить план не удалось, зато этот план на другой месяц пригодится. А, все-таки, надо писать отчет…
Худеков то вставал из-за стола, прохаживался по комнате, то опять садился за стол, а отчет не шел дальше первых слов:
«В текущем месяце мною были сделаны шаги к введению начал плановости в культурную работу, в каком смысле и составлено календарное расписание».
– А дальше что? Выезд с докладом?. Но ведь доклад не состоялся?
Худеков прошелся по комнате, посмотрел в зеркало, отразившее заспанное, помятое лицо, посмотрел на календарь:
– Тридцатое число, не отвертишься. А, впрочем, все равно. Напишу.
Он оживился, и перо быстро запрыгало по бумаге:
«Во исполнение намеченного плана устроен был доклад и собеседование, которое было сорвано местным кулацким элементом, что дало мне повод развернуть собеседование о борьбе с кулачеством, встреченное довольно сочувственно».
За стеной заиграла гармошка. Худеков вышел в коридор и закричал:
– Эй, кто там! Мне работать мешаете!
Гармошка умолкла.
– Что же, все-таки, дальше?.. Да, встретился с приятелем… Выпили… Нельзя же об этом писать. Я почему, собственно, нельзя?..
Перо опять запрыгало по бумаге.
«В целях согласования планов культработы вошел в контакт (очень хорошо – в контакт) с работниками соседней волости, при чем употребил три дня на поездку, за каковые следовало бы выдать суточные, а равно и возместить произведенные расходы».
– Здорово! – удивился своей находчивости Худеков. – Чуть не половину жалованья на эту поездку ухлопал, хоть бы что-нибудь получить. А дальше?.. Дальше свадьба. Как ты про нее?.. Но ведь свадьбу устраивал избач и по советскому обряду, – отчего ж не написать?
Перо опять расходилось.
«Четвертое: проделан опыт внедрения (вот хорошо, именно – внедрения) начал нового быта в вековой и мрачный уклад деревни, что и выразилось в устройстве красной свадьбы, для каковой была произведена увязка (отлично – увязка) с местным же избачом. В-пятых».
Он призадумался. Вспомнилось, что на свадьбе он поругался с дьяконом, который тоже был в числе приглашенных, как родственник невесты, и дело дошло до того, что их пришлось разнимать.
– А почему об этом не написать?.
Получилось совсем не плохо:
«В-пятых. в целях рассеяния деревенской темноты, в смысле антирелигиозной пропаганды, вступил в дискуссию с местным священнослужителем, не сочувствовавшим красной свадьбе».
Опять застыло перо. Тут бы хорошо шестой пункт – и вся страница заполнена, отчет готов. Только где возьмешь этот пункт?
В соседней комнате завозились ребятишки.
– У, черти, мешают!
Худеков опять выскочил в коридор:
– Эй, вы! Чем бы книжки читать, что вы делаете? Потише!
И тотчас же взялся за перо:
«И, кроме того, во внеплановом порядке, вел беседу с детьми школьного возраста, предлагая им заменить бессмысленные развлечения широкой культурной работой над самообразованием в смысле внедрения (очень хорошо, второй раз – внедрения) начал ленинизма».
Теперь только подписаться, поставить число – и отчет готов.
Шеф
Ответственный работник Хошьнехошьтреста Абрам Еремеевич Шпарин проводил время отпуска в доме отдыха, верстах в пятидесяти от города. Отдыхать хорошо день, хорошо отдыхать два дня, – а потом становится и скучновато.
– Дай-ка, я с деревней ознакомлюсь, – решил Шпарин. – Изучу! Наши бюрократы сидят тут же рядом, а не догадаются. Польза-то какая! Докладик можно составить. Назначеньице новое получить. Платная комиссия какая-нибудь сейчас тебя: «Вы, Абрам Еремеич, специалист». Хорошо.
Не откладывая дела в долгий ящик, Абрам Еремеич немедленно начал изучать деревню.
С одним потолковал:
– Сохой, небось, пашете? Машины бы завели, – сказал он.
– А ну их, машины! – ответил мужик: –завели было, да сидим с ними, маемся… Поломали с непривычки-то, а чинить некому. Из города мастеров звать – никто не поедет, в город машины везти – накладно.
Абрам Еремеич тотчас же догадался: «Тут бы шеф мог помочь. Что для него стоит мастера на день, другой прислать? Пустяки. На то он и шеф».
– Есть у вас шеф? – спросил он.
– Я кто ж их знает, – может, и есть. Да нам-то от этого не легче.
С другим потолковал:
– Дороги-то у вас, небось, плохие? Починили бы.
– И починили бы, да нас какой-то фрукт отговорил. Городской фрукт. «Мы, говорит, вам поможем. Мы, говорит, вам все устроим». Почитай, два года ждем, – а он и весточки не шлет.
– Шеф, что ли?
– Известно, – они все такие. Ненашинские.
«Вот тебе и материал для доклада, – сообразил Абрам Еремеич – о работе шефов. Что бы шеф мог сделать и чего он не делает.»
В волость зашел.
– Шеф? Как же, как же, – у нас шеф имеется. Что мы, некрещенные, что ли, без шефа жить. Как люди, так и мы.
– Нельзя ли его увидеть?
– Я на что он вам? Он, слава те, у нас редко бывает. Все больше в городу сидит. Да и лучше. Придет в вик – и давай приставать: «То у вас не так, это не эдак». Беспокойный человек. Я прогнать нельзя – он в амбицию: «Я, говорит, вам должен помогать в вашей работе. Я, говорит, представитель шефотделения. Я, говорит, к вам командирован. Я, говорит, за это жалованье получаю».
«Эге, – подумал Абрам Еремеич – шефкомиссии посылают в волость негодный элемент, по-бюрократически понимающий свою задачу», – составлял он в уме проект будущего доклада.
– А любопытно узнать, кто у вас шефствует. Какое учреждение?
Все делопроизводители вика занялись в спешном порядке отыскиванием названия этого учреждения. Не больше, чем через полчаса, название это было найдено:
– Хошьнехошьтрест!
Абрам Еремеич рот раскрыл от удивления.
– Наши же голубчики. Ну и ну!.. Уж и подтяну же я их! Уж я с ними посчитаюсь!
По приезде в город, Абрам Еремеич первым долгом взялся за шефкомиссию.
– Есть у нас такая?
– Как же, – ответили сотрудники, – есть. Каждый месяц мы взносы делаем. Кабы комиссии не было, не делали бы взносов. Значит, есть.
– А кто в нее входит? Где тот человек, который взносы собирает? Позвать сюда!
Взносы собирал курьер.
– Я что ж, – сказал он, увидев сердитое лицо начальника – я свое дело делаю. Соберу деньги и, куда надо, сдам. Вот и квитанции.
– Я не про то, – возразил Абрам Еремеич – собирается когда ваша комиссия?
– Собиралась в прошлом году, а теперь нет. Значит, не надо, что ли… Я я уж это сам от себя стараюсь. Тамошний я – надо же помочь.
– А кто у вас председатель? Он почему не работает?
Курьер замялся, посмотрел на сердитое лицо Абрама Еремеича и тихонечко прошептал:
– Не знаю…
– Не знает! – возмутился Абрам Еремеич. – Он не знает. Кто же знает тогда? Сейчас же выяснить.
Курьер на минутку вышел из кабинета, о чем-то пошептался с приятелем, при чем Абрам Еремеич сам слышал, как приятель громко сказал: «А тебе чего! Скажи!»
– Знает, а не хочет сказать, – думал Абрам Еремеич, – только скажи! Уж я этого председателя и подтяну! Уж я ему и настрочу!.. Шутка ли, – послал какого-то дурака в волость, а сам хоть бы палец о палец! Будет он знать!.. Уволю!.. Прогоню!..
Курьер нерешительно вошел в кабинет.
– Что? Узнали?
– Извините, – еле слышно пролепетал курьер. – Так что я могу сказать, извините. Что председатель, извините, комиссии. вы. извините.
– Я!?
Абрам Еремеич побагровел:
– Я! – продолжал он громовым голосом: – а что же вы смотрели? А что же вы не сказали мне до сих пор, что я председатель? Для чего же вы тут сидите? Жалованье за что получаете? А? Да я вас! Да я вам!
Курьер стоял ни жив, ни мертв и только чуть слышно шептал:
– Да я думал, вы заняты. Да вы же в прошлом годе сказали: некогда.
– Вы, вы! – передразнил его Абрам Еремеич. – Завыкался. Идите, уж…
И про себя прошептал:
– То же, насажают тебе тут всяких бюрократов, а ты за них отвечай.