Просмотрел он одно дельце – выходит ко мне.
– Тут, говорит, все в порядке. Не знаю, как дальше у вас.
– Не беспокойтесь, говорю. Дальше тоже самое.
И все прошло, как по маслу. Самый хороший отзыв дал.
А вот на последнем я промахнулся. Все говорят: самая страшная ревизия едет – член ВЦИК'а, будет тебе на орехи. Приезжает. Гляжу – совсем молоденький паренек, сам тихий, а сбоку револьвер висит. Ну, думаю, – этот и пьет и до денег жадный.
На другой же день я к нему подъехал. Догоняю на улице – подаю бумажку:
– Не вы ли, говорю, уронили?..
А он на меня как зыкнет:
– Ах ты, – говорит, – такой сякой. Ты мне смеешь взятку предлагать!..
Я чуть сквозь землю не провалился, – так он меня отчехвостил.
И вот теперь, как видите, под судом. Говорят, лет на пять упекут.
И все из-за чего? Из-за неподходящего ревизора.
Обидно.
Драмкружок
На фабрике «Трудовая Заря» культпросветом была объявлена запись в драматический кружок. На первое же собрание пришли: конторщик Рыбкин, помощник бухгалтера Кротов и три барышни из счетоводства.
Рыбкин – большой любитель драматического искусства – показал себя с первых же слов знатоком:
– Когда я в Залепихе служил, первое мое удовольствие – спектакль! У нас была хороша труппа… Мое амплуа – первый трагик!
Рыбкин взъерошил волосы, сделал страшную гримасу, от которой его угреватое лицо приняло зверский вид, нахмурил брови, вытянул вперед руку и прорычал:
– Не под-хо-о-оди-и-и! Убь-ю-ю-у-!!!..
Барышни чуть не упали без чувств, но помощник бухгалтера Кротов не испугался: он положил руки на живот и, мерно покачиваясь, захохотал сначала тихо, потом громче и громче, как смеются умалишенные.
– Я – первый комик! – добавил он в объяснение.
Все были в восторге.
– Очень хорошо, – сказал культпросвет, – только ни одного рабочего.
– А отчего же, – возразил комик, – мы нисколько…
– Пусть идут, – с величественным жестом добавил трагик.
На следующем собрании двое рабочих скромно примостились у стенки.
В драматическом деле самое трудное – выбрать пьесу.
– У нас артисты были, – сказал культпросвет, – так, понимаете, ставили такую дрянь! «Страсть-злодейка», «Невинная жертва страсти», «Кровь за кровь». Рабочие недовольны были.
– Ну, мы этих пьес не будем ставить, – возразил трагик.
– Революционный репертуар, – добавил комик.
– Я уж на вас полагаюсь, – сказал культпросвет и ушел.
Начались разговоры о пьесе.
– Не знаете ли вы что-нибудь этакое. революционное, – начал комик, – и чтобы сильно комическая роль.
– Да надо подыскать такое. революционное и трагическая роль. – заявил трагик.
– И чтобы обязательно героиня была женщина без сердца, – добавила одна из барышень.
– И одна инженю-кокетт! – сказала другая.
– Все, все будет, – утешил трагик. – Вот у меня список рекомендованных пьес. «Борцы коммуны». Ну, это не пойдет – без интриги и обстановочная. «За свободу», революционная пьеса в трех актах.
– Там комической роли нет, – возразил комик.
– Оставим. «Забастовка» – три картины из рабочей жизни.
– Я знаю, – сказала барышня, – там нет героини.
– Оставим.
Перебрали весь репертуар, – нет подходящих пьес.
– Не пишут наши революционные драматурги, – придется из старого что-нибудь, – предложил комик.
– Придется из старого, – согласился трагик. – Знаете что: у меня есть хорошая пьеса – «Жертва любви». Превосходная пьеса!..
– А она современная? – попытался возразить один из рабочих.
– А мы ее подновим!.. Да-с!.. «Жертва революционной любви». Там, например, в одном месте он говорит: «Я готов положить свою жизнь за царя», – это действие во время войны, а мы заменим: за революцию! Да? Зачитаем, что ли?
Вторая трудность – распределение ролей. Понятно, главные роли взяли комик, трагик и женщина без сердца. Кокетливую горничную согласилась играть инженю-кокетт; оставались такие неблагодарные роли, как старая бабушка героя, которую вывозят в качалке и которая не слышит и не видит, лакей и мужик, который только кланяется в третьем действии и говорит:
– Очинно вам. век буду бога молить.
С мужскими ролями справились скоро: оба рабочих были поставлены на эти роли, причем сделали уступку: мужик не говорил: «буду бога молить», а только: «очинно вам». Но с бабушкой положение вышло катастрофическое: оставшаяся без роли барышня ни за что не соглашалась играть бабушку:
– Я, – сказала она подруге, – и платье себе сшила, белое в красных розах, как раз для сцены; такое декольте и вдруг – бабушка! Ни за что!
– Вас, может быть, возраст смущает, – нашелся комик – мы можем изменить… Тут у нас бабушка 62 лет… Скажем так: Анна Петровна, ее бабушка, двадцати пяти.
– Двадцати одного, – запротестовала барышня.
– Ну, двадцати одного, нам-то что, – согласился комик.
Роли были распределены.
День спектакля. Зал театра фабрики «Трудовая Заря» переполнен. За сценой неопределенный гул, туда носят какие-то лестницы, лампы, оттуда слышатся душу раздирающие стоны. Загримированные актеры перебегают через зал, выглядывают из-за занавеса. Девять часов, – публика заметно волнуется, требует начинать.
– Вы постарайтесь, – говорит культпросвет трагику – мне некогда было, я и репетицию не просмотрел.
– Не волнуйтесь, не подгадим, – отвечает трагик. Он в гриме напоминает пьяного тигра, и костюм у него тоже под тигра – полосатый, сюртук не сходится на груди.
Культпросвет говорит перед началом спектакля речь:
– Товарищи, перед вами революционная пьеса. Как называется? А?.. Революционная пьеса старого режима: «Жертва пролетарской любви». Исполняется силами нашего драмкружка.
Аплодисменты.
Наиболее возбудившими внимание публики местами были следующие:
– Позови бабушку, Варя, – говорит женщина без сердца горничной инженю-кокетт.
Та уходит. Женщина без сердца говорит монолог по пьесе: «Эта несчастная старушка! Она потеряла зрение и не видит горя, которое раздирает мое сердце. Она потеряла слух и не слышит моих рыданий! Она так стара, что не может передвигаться без посторонней помощи». – объясняет она зрителям.
И в это время инженю-кокетт приводит под руку барышню в белом платье с розами и огромном декольте, показывает на нее и говорит:
– Вот и бабушка.
В публике смех.
Второе место – когда выходит на сцену трагик, сделав лицо, и без того ужасно раскрашенное, зверски трагическим, кричит женщине без сердца:
– Не подходи – и-и!.. У – убью-ю-ю-у-у!!!..
В публике – ужас и редкие смешки.
И третье – когда комик, схватившись за живот и мерно покачиваясь, захохотал сначала тихо, потом громче и громче. кто-то из публики в ужасе закричал:
– Воды! Дайте ему воды!..
Семка-хулиган
– Посмотрю я на тебя, Семка, – говорил Семкин отец после порядочного скандала, устроенного Семкой в городском саду, – скандала, который потребовал даже вмешательства милиции: – неужто у тебя никакого развлечения нет, кроме как драться да озорничать? Посмотрел бы, как другие. Вот с нашего же завода Митрюнька, тот целый день в клубе – учится, лекции слушает или на площадке в футбол играет. Вот это парень! А ты что?
Семка почесывал рыжую кудлатую голову и думал:
«А ведь, пожалуй, не врет батька-то?» И хоть к батьке относился немного свысока, все-таки решил с этого же самого дня исправиться.
«Что ж я – пропащий, что ли? – раздумывал он, – и в люди нельзя показаться, – все, как один: „Семка-Хулиган!“ Девчонки, и те на полверсты обходят. Правда, и я им пущу иной раз что-нибудь этакое, а все-таки… Ну, да девчонки – дрянь! Вот что: пойду в клуб, запишусь в футболисты. Или, нет, – запишусь на гребной спорт.»
Семка представил, как он в одних трусиках сидит на лодке и ловко работает веслами. «Пожалуй, что Семка у нас – первый гребец», – говорят товарищи. А на гонках Семка получает первый приз.
В клубе дверь заперта.
– Нету никого еще, – говорит сторож, – больно рано пожаловал. Хе-хе.
– Жалко, что у тебя не спросил, когда прийти, – огрызнулся Семка.
– Проходи, проходи, парень! Тут у нас с такими, как ты, строго, – сказал сторож, сразу смекнув, с кем имеет дело.
– А у нас еще строже, – сказал Семка, засучивая рукава, – чуть что – так по роже!
– Ах ты, шпана проклятая! – закричал сторож и бросился за Семкой.
Семка мигом перескочил через изгородь, испугал какую-то девчонку, набрал второпях полные карманы яблоков, перескочил через другую изгородь и, скрывшись в густом малиннике, размышлял: «Я ему покажу. Вот только бы мне записаться в клуб».
Семка пришел как-раз к открытию клуба.
– Вам чего? – спросила худенькая, веснущатая барышня.
– В клуб записаться хочу…
– Погодите – заведующий придет.
Барышня оказалась библиотекаршей. Она разложила по столам газеты, отперла шкаф с книгами. Семка взял было газету, но после первых же строк его начало клонить ко сну.
«Не понимаю, как это люди сидят с этой самой газетой по три часа. Интересу никакого. Я, впрочем…»
Семка осторожно оторвал кусок от газеты: пригодится!
Худенькая барышня как-раз в этот момент вскинула глаза на Семку.
– Товарищ, вы что это газеты рвете?
– Это не я. Это раньше было.
Он почувствовал, что навсегда потерял уважение этой барышни.
Через час пришел заведующий.
– Вам что? – спросил он у Семки.
– В клуб хочу записаться, – уныло проговорил Семка.
– Что ж, это хорошо, – сказал заведующий. – Заполните анкету.
Семка аккуратно вывел на бумаге свое имя, звание, возраст.
– Ну, вот и все, – сказал заведующий. – Вы теперь – член клуба.
Семка топтался на месте.
– Еще что?
Семка хотел спросить о лодках, но постеснялся.
– В футбол я бы хотел.