В одиннадцать часов, как мы говорили, комиссия проснулась от необычайного шума. Доктор и студент выскочили на улицу.
– Лестницу скорей! Лестницу!
Принесли лестницу, влезли на крышу – но на крыше никого не оказалось. Лазили на чердак: ни малейшего звука, ни малейшего намека на чье-либо присутствие. Опять вернулись в дом. Дьякон, оставшийся в доме, рассказывал, что все время скребло и шуршало на кухне. Осмотрели кухню – опять никого.
– Погодите, – предупредил дьякон, – к двенадцати разыграются!
И действительно, в двенадцать часов послышался шум, как бы от падения тяжелого предмета. Доктор попробовал встать, но был свален ударом сапога, обрушившегося ему на голову. Студент пытался зажечь спичку – но та же невидимая сила при помощи летучих предметов погасила ее – и к довершению всего по полу потекла вода.
– И разверзнутся хляби! – напомнил дьякон, но тут заскрипела кухонная дверь, и во дворе громко пропел петух.
Шум прекратился.
Картину полного разгрома представляло Аннушкино жилище после этой достопамятной ночи. Перевернутая кадка с водой, разбитая посуда, разбросанная обувь… Человеческих следов невозможно было обнаружить. Шум был слышен и на пивоваровских складах, но так как источник шума находился вне их территории, то они для милиции не представляли никакого интереса.
На рассвете сторож зашел во двор склада – он хотел посмотреть на забытого в бочке приятеля, – но бочка оказалась пустой. С удивлением заметил он, что дверь кладовой номер три отперта – и поспешил скорее запереть ее, не обнаружив в самой кладовой никаких опустошений. Об этой своей оплошности сторож, конечно, не сказал никому ни слова.
Новый день, занявшийся вместе с солнцем, осветил прежде всего замечательную процессию, двигавшуюся по улице Карла Либкнехта к дому купца Пивоварова. Во главе этой процессии шел тучный гражданин во френче защитного цвета, в котором каждый ошпырковец сразу узнал бы доктора, за доктором – студент, и позади всех – трясущийся не то от утренней свежести, не то от страха дьякон. Шли они, сохраняя важное, но решительное молчание – а в десять часов утра ошпырковский совет получил новое подметное заявление, чрезвычайно похожее на вчерашнее как по содержанию, так и по почерку, но с добавлением протокола «ученой комиссии», обследовавшей таинственные явления в доме гражданки Коленкиной и нашедшей явления эти необъяснимыми с точки зрения науки и последовательного материализма, а по тому самому относящимися к тому кругу явлений, кои молва окрестила малоприемлемым названием «бесовского наваждения».
– Ерунда! – сказал председатель.
– Контрреволюция! – подтвердил секретарь. – Нельзя ли установить, кто является автором этой записки?
Но установить не было никакой возможности, так как члены комиссии, по рассеянности, свойственной ученым людям, забыли поместить свои подписи под протоколом. Но заявление и, в особенности, протокол свидетельствовали если не о всеобщем, то в некоторой части ошпырковского общества, волнении, которым злонамеренные люди могут воспользоваться в целях того или иного выступления против существующего порядка.
– Жаль, что Игнат уехал…
И с этим надо было согласиться. Очевидно, что Ошпырков накануне каких-то событий, последствий коих нельзя предусмотреть…
Но представители ошпырковской власти не знали и половины того, что происходило в городе. Они не знали, что в момент обсуждения анонимного письма на квартире Пивоварова происходило тайное совещание, что после этого совещания отец Приклонский с дьяконом проследовали в собор с какой-то одним им ведомой целью… Если бы они знали все это, они еще более беспокоились бы за мир и спокойствие во вверенном их благопопечению городе…
Для нас же важно вот что: утром этого же дня ошпырковские граждане делились друг с другом многорадостнейшею вестью о чудесном, якобы, появлении золотого запрестольного креста на прежнем своем, в ошпырковском соборе, месте, чтобы волею божиею охранять исстрадавшихся граждан от злопыхательный бесовския нечисти.
«День сей исполнен был радости, – Свидетельствует летописец, – народ пел пасхальные гимны, встречая друг друга троекратным лобызанием».
Чудесное появление креста на прежнем месте повергло председателя исполкома и всех завотделами в полнейшее недоумение.
– Это невозможно! – сказал после некоторого раздумья председатель.
– Это невозможно, – подтвердили все завотделами и прочие представители местной власти.
Летучее совещание около двух часов обсуждало, – какие предпринять меры. Одни настаивали на аресте представителей клира, которые, конечно, виновны, хотя бы вину их и невозможно было доказать, арестовать Анну Коленкину, как распространительницу ложных слухов, а всем прочим зажать рот при помощи такого испытанного средства, как строгий приказ и военное положение.
Но военное положение требует присутствия военной же силы, а таковой в распоряжении ошпырковского совета никогда не было, без военной силы суровые меры могут только раздражить фанатиков, вызвать нежелательные разговоры о восстановлении древнего мученичества и гонений на христианскую веру, а этими разговорами воспользуются темные люди в своих и тоже темных целях.
Надо раскрыть глаза обывателям, доказав факт подделки «чуда», найти виновников и расправиться с ними уже при полной поддержке населения, – так говорили другие, и мнение это, как соответствующее имеющимся в распоряжении ошпырковского совета силам, восторжествовало.
Решено было немедленно отправиться на склад и, раскрыв ящик с ценностями, показать населению поддельность «чудесного» креста, появившегося в соборе.
Надо было спешить – ибо в тот момент, когда комиссия двигалась к пивоваровским складам, известие о чуде успело обежать город: у церквей собрались большие толпы молящихся, в соборе служили молебен за молебном, и везде и всюду велись разговоры о «громе небесном», готовом с минуты на минуту поразить ошпырковских безбожников. Некоторые чересчур возбужденные личности предлагали, не дожидаясь громов небесных, обрушиться громами земными и сжимали уже кулаки, готовясь немедленно приступить к выполнению своей несложной программы. Означенные личности ходили вокруг совета – и потому торопливость, с которой местная власть поспешила на склад, вполне понятна.
С точностью, достойной столь важного события, все летописцы отмечают, что власть прибыла на склад в двадцать минут второго по старому времени. Был предъявлен пропуск, мандат, и в присутствии начальника караула торжественно открыта кладовая номер три, где хранились ценности. Полюбовавшись находящимися там змеевиками и бутылками, комиссия приступила к осмотру ящиков.
Милиционер Швыбдик, на долю которого выпала честь вскрытия ящика, впоследствии говорил, что крышка подалась чересчур легко, как будто она и не была прибита гвоздями, но говорил он об этом уже спустя много времени после осмотра, и потому показаниям его нельзя придавать веры.
Итак, ящик вскрыли, вынули оттуда дарохранительницу, ризу с иконы божьей матери Одигитрии (такая точность у всех свидетелей события) затем серебряный подсвечник и так далее и так далее, – только золотого запрестольного креста ни в этом, ни во втором ящике не оказалось.
«И только пребывание безбожных правителей в закрытом от глаз людских помещении и тщательный секрет, в котором держали они до поры до времени исчесновение креста, – уверяет летописец, – избавило их от заслуженного гнева народа. Но гнев божий на них и на их детях»…
Так заканчиваются все хроники, описывающие необыкновенное сие происшествие, и только иные, уже официальные материалы позволяют нам написать еще две главы, вскрывающие сию таинственную историю.
Весь следующий за таинственным исчезновением креста день прошел в большой тревоге для ошпырковского совета.
– Мы, – сказал председатель, – не имея под руками ни отряда красной армии, ни надежной милиции и будучи ничтожным островом в беспроглядных волнах обывательщины и мракобесия, каждый час и каждую минуту находимся на краю пропасти. Сохраним же уверенность и спокойствие перед лицом опасности. Рука революции крепка, и она одолеет врагов…
Но напрасно читатель думает, что исполком ограничился только речами, хотя бы и такими примерными речами, как вышеприведенная, – обсуждались и конкретные меры, вплоть до вызова подкрепления из губернского центра. Пока же формировался надежный отряд из местных сил, и был выслан на улицу патруль. Порядок был восстановлен, но не была вовсе искоренена зловредная мысль о возможности в советской республике чуда, и потому все силы были брошены на раскрытие тайны, кроющейся в этом деле.
Кража? Взлом замка? Но тогда бы остались какие-либо следы совершенного преступления. И каким образом крест очутился опять в соборе?
Все эти вопросы поставлены были перед начальником милиции Пшонным и агентом местного уголовного розыска Черномазым. Тут-то и сталкиваемся мы с одним невероятным явлением, зарегистрированным тем не менее во всех официальных документах: милиция и угрозыск, разочаровавшись в возможности найти вора, направили все свои силы на поиски беса, как на грех исчезнувшего вместе с появлением креста.
В протоколах милиции можно прочесть, что означенные блюстители порядка ночевали не одну ночь в доме гражданки Коленкиной, но нечистая сила не беспокоила их ни разу, и злые языки находили в этом подтверждение легенды о таинственной силе креста. Не раскрыв ничего собственными силами, они выписали, наконец, собаку, полагая, что от ее чуткого слуха не скроется никакая нечисть. Но и эти ожидания не оправдались.