– Так разве я один! Мы всем народом!.. – отвечает подсудимый, показывая на товарищей.
Те поддерживают:
– Так точно, миром мы.
– Граждане, вы не понимаете сущность вашего преступления, обязанность суда разъяснить вам… Вы должны были обратиться в лесничество, и лесничий отвел бы вам участок в другом месте, потому что Павлихинская роща находится у истоков реки. Если ее срубить, то река обмелеет. Вы, уничтожая лес, уничтожаете реку.
– Мы к реке не касались, – возражает Сидоров.
– Нам что ж река – пусть течет!
– Вы так думаете, граждане, что не касаетесь реки, а на самом деле, если вырубить лес, то в реке не будет воды, потому что лес задерживает влагу. Поняли?
– Как не понять! Только мы что ж. Мы к реке ничего. Не трогали.
– Ну, вот, а не будет реки, все ваше место и ваша деревня будет безводной пустыней. Зима станет морозной, лето сухим и жарким, и хлеб не будет родиться, как за Волгой. Там засухи оттого, что нет лесу.
– Вестимо, разве можно без лесу!
– Ну, так вот, вырубая леса, вы портите климат.
– Это-то уж никак нет! Мы климата не трогали! – заволновались мужики.
– Как же не трогали, – объясняет другой заседатель, – вам ведь объяснили, что если вырубить лес, то климат испортится.
– Так разве ж я бы посмел. Я не видал, гражданинсудья.
– Не трогали мы климата! – отозвались другие. – Всего только – что лес.
– Что портили, так исправим.
– Вы не понимаете, граждане, – начинает опять заседатель. Долго объясняет, доказывая ту же мысль, и потом спрашивает:
– Поняли?
Мужики нехотя соглашаются: – Что ж, виноваты.
Суд кончен. Расходясь, мужики толкуют промеж себя:
– Из-за двух-то комлей – на, поди!
– Кабы штраф, туда-сюда, а ведь мучительства-то сколько! Такое завели.
– Я, говорит, у его климат спортил – да на что мне – тьфу!
– Лес рубили и суди за лес, а тут – климат!
– Так ты, Сидоров, другой раз смотри – нет ли его тут. Как бы не зацепить.
– А что им – тьфу, ты, господи! Уж если нужная штука, так в лес не клади! Держи, где подальше!
Род занятий
Приказ что ли такой вышел, чтобы каждую душу в карточках описать, – и ко мне один стрекулист пришел – регистратор. Вынимает карточку – отвечай по всем вопросам. Я ответил: и возраст, и пол, и все такое – почему ж не ответить? Да мало ему этого:
– Род занятий? – спрашивает.
Мало ли какие у кого занятия? Не знаю, как и назвать. Он мне помогает:
– Торговец, служащий, ремесленник, рабочий.
Нет и нет.
– Ничего не делаете?
Оказывается и такая профессия есть, в карточке значится.
– Как так, говорю, разве может человек ничего не делать? Делаю. И работа всегда есть.
Обидел он этим меня.
– Ну, так что же вы делает?
А как мне сказать? Нету такой профессии, да и только. И такого занятия, как-будто, нет – а вот я живу. Я и говорю:
– Искатель я – вот кто.
– Как так искатель? Золотоискатель?
– В роде того. Только отчего же золото? Мы и серебром не брезгуем. Мы и qt бумажек не откажемся. Мы и товаром берем.
Не понимает.
– Ну, так я, говорю, вам всю карьеру изображу. Записывайте. Был я так себе, в роде конторщика. Интеллигент, значит. Размышление у меня в голове было. Все от размышления и пошло.
Иду раз по улице – вижу, двугривенный лежит. Поднял – и, конечно, размышлять.
– Вот, дескать, не искал, а нашел – и целый двугривенный. А если бы я искать стал – мало ли сколько теряют? И полтинник нашел бы и рубль.
С тех пор, хожу по улице – и голову вниз. Ищу. Месяц ходил – ничего не нашел. Да оно понятно – день на службе, а там и темнеет скоро – много ли времени для работы остается?
А все-таки мне подвезло. Еду в трамвае, а рядом барышня какая-то с портфельчиком. Портфельчик рядом лежит, а она сидит, газету читает. Остановка. А она все читает. Трамвай дальше попер.
Тут она вскакивает, как оглашенная, и бегом:
– Остановите, «кричит», проехала!
Ну я, конечно, портфельчик себе: находка!
Тридцать семь рубликов в нем, не считая, что сама вещь каких ни на есть денег стоит. Иду домой и размышляю:
– Зачем мне служба, если я искателем могу быть? Много ли мне служба даст?
Бросил службу, а работать – работаю. Каждый день выхожу – ищу. И еще размышляю – зачем мне на улице искать, когда надо в трамваях. Езжу по трамваям. Размышляю. Еду по линии номер шесть – гляжу, приятель один.
– Ты что делаешь?
– Находки ищу.
– Где? Много находишь?
Объяснил я ему – а он смеется.
– Разве в трамваях много найдешь. Шел бы, как я, на вокзал!
Тут мои дела здорово пошли. Что ни день, то находка. Уж такое место вокзал – бросит человек вещь и куда-то бежит, А я тут как тут – у меня находка. То чемодан, то корзинка, то что…
Живу.
Только и тут скоро оскудение настало. Да и ездят все пустые больше. Время было летнее.
Приятель и говорит:
– Что ж мы зря на вокзале околачиваемся? Теперь на квартирах много можно найти. Полные квартиры со всяким добром дачники в городе забыли. Идем.
И пошли мы с ним по квартирам искать.
Так и до сих пор ищу. То на улице, то в трамвае, то по квартирам. Не скажу – часто, а находки хорошенькие бывают. Живу, не жалуюсь, обут, одет, не хуже тебя, регистратора.
Не знаю, как он обо мне в карточку записал. Не любопытствовал. Черкнул что-то и ушел.
Небось первый раз узнал, какие у других людей занятия бывают.
Шальные деньги
На глухом полустанке из вагона вышел человек, в довольно-таки потертой, но сохранившей некоторые намеки на щегольство одежде: на нем была шляпа, а из-под порыжевшего бархатного воротника пальто выглядывал белый когда-то, а теперь грязный воротничок. Человек этот, осмотревшись и взвесив на руке небольшой чемоданчик, направился к ожидавшим пассажиров ямщикам.
– Из города, небось, – шепнул один из ямщиков другому, – не ехать ли куда собирается…
– Я и то гляжу, – ответил другой, – только ты, Ермила, держись, и цену, чур, не сбивать!..
– Знаю сам!.. Городских не первый раз возим. Только ты, смотри, не продешеви. Ишь у него чемодан-то!..
– Еще бы! Только с них и живем. Деньги-то у них шальные! – согласился второй.
Неизвестный человек подошел к ямщикам. Те замолчали и вопросительно поглядывали на него.
– Не подвезете, граждане, до Высокого? – спросил неизвестный.
– Как же не подвезти – подвезем, – отозвался Ермил.
– Наше такое дело – хороших людей возить, – подтвердил и другой. И оба выжидательно замолчали.
– Сколько ж возьмете? – нерешительно спросил неизвестный.
Ермил живо откликнулся:
– Сколько со всех. Две беленьких.
И отвернулся.
– Что?! – с удивлением спросил неизвестный.
– Двацать рубликов – вот что, – ответил второй ямщик, – овес-то, сами знаете…
– Двадцать рублей! Да тут будет ли десять верст? – возмутился неизвестный. – Совести-то в вас нету!..
Ямщики переглянулись и, видимо, решили не уступать.
– К чему ж тут совесть! Лошадей-то, небось, не совестью кормят!..
Неизвестный несколько минут потоптался на месте, глядя на непреклонных ямщиков, и потом, взвалив на плечо чемоданчик, потащился по дороге.
– Обманывает, – шепнул Ермил, – сейчас назад вернется.
– Сбавить бы! – смалодушествовал второй ямщик.
– Что ты – Сбавить. Не видишь – городской! Деньги-то у них – шальные!..
Но обладатель шальных денег быстро шел по неприсобленной к городским ботинкам дороге, не оглядываясь на ямщиков.
– Ишь гордый какой! – говорили ямщики.
– Сволочь!.. Чем бы ему поддержать крестьянина, а он. А еще туда же – смычка!..
Несмотря на поздний вечер, в Высоком еще не все спали, когда неизвестный человек постучался у одной из изб.
– Кого бог принес? – спросил из-за двери женский голос.
– Переночевать пустите. Из города я.
– Из города!.. – протянул тот же женский голос, и дверь полуоткрылась. – Подожди тут, я мужа позову.
Скоро появился муж.
– Вот что, мил человек, – сказал он, – мы пустить-то пустим, только не обессудь. Пятерочку нам. За ночевку-то.
– Пятерку?!
– А что ж!.. Как со всех берем, так и с тебя. А не то к председателю иди.
– А где председатель-то?
– В том конце. Да далеко к нему идти, к председателю-то. Утонешь еще в сугробах, А мы бы уж тебя за три рублика.
Неизвестный, не выслушав до конца, пошел разыскивать председателя. А в избе по его уходе говорили:
– Городской какой-то. А трешки пожалел – жадный. И чего это они деньги жалеют. Ведь шальные у ихнего брата деньги.
– Денег у них, у городских – хоть печку топи..
Заспанный председатель живо нашел квартиру для приезжего и, уже подведя его к неприглядной, крытой соломой избенке, сказал:
– А то бы получше можно ночевку-то. Пятерку заплати – в любую избу пустят.
И не мог понять, почему неизвестный городской человек отказался от такого предложения.
В избе, куда председатель привел неизвестного городского человека, садились ужинать. Хозяйка показала ему лавку, на которой он должен будет спать, и, осмотрев костюм гостя, спросила:
– Городской что ли?
– Городской, – ответил тот.
Хозяйка посмотрела на хозяина, хозяин утвердительно махнул головой.
– Покормить-то тебя нечем, родной мой, – ласково сказала она. – Может быть, яишенку поджарить?
Неизвестный смутился:
– Да я и так!.. Что вы, то и я.
– Какая ж наша еда – хлеб да картошка, – отозвался хозяин, – а мы тебе такую яишницу соорудим – любо дорого. Намедни один такой же ночевал – два рубля за нашу яишницу не пожалел.
Незнакомец, видимо, догадался, что и ему придется заплатить два рубля, и решительно отказался.
– Мне и картошка не плохо, – ответил он, – не избалованный.
Хозяин недоверчиво посмотрел на гостя.