– Большое дело, – поддержал сход.
– Ну, а как же перед началом такого большого дела да старый обычай не соблюсти? Как же в начале такого большого дела не выпить?
– А на какие деньги нам пить?
Старик и тут нашелся.
– Какое это, ребятки, дело? Общественное?
– Правильно – общественное!
– Значит, на общественные деньги и выпить надо. Я вот что предлагаю: на пустошах у нас лужок есть – больно уж он далеко от деревни, совсем не с руки. Продадим его – вот и деньги!
Предложение старика голосовать не пришлось – оно было принято единодушно.
Запрещенные слова
Обеденный перерыв в учреждениях и торговых предприятиях. Кооперативная чайная и столовая с подачей пива, как значится на вывеске, переполнена. Тут и крестьяне, приехавшие на базар или по делам, тут и местные работники волостного и сельского масштаба, и кооператоры, и торговцы, и просто граждане.
За столиком посредине двое крестьян допивают чай и ведут живую беседу о своих домашних делах.
– Я ему и говорю, Митьке-то, – рассказывает один – ведь нельзя же так. Ты день лодырничаешь, два лодырничаешь – а ведь это разор хозяйству. Лошадь не путем гоняешь – а ведь ей, лошади-то, назавтра работать надо. Заморишь ты ее… разве ж можно так? Бесхозяйственность это!..
Сидевший неподалеку от наших собеседников гражданин отодвинул тарелку с супом и внимательно посмотрел на них. Собеседники на минуту умолкли.
– Кто это?
– Сельскохозяйственного товарищества председатель… А ты такое говоришь.
– Так ведь я же про свово сына говорю, про Митьку. Как есть бесхозяйственный парень.
Председатель товарищества опять поднял голову и нетерпеливо зашевелил ногами под столом. Крестьянин продолжал.
– Я ему это и говорю – вот как тебе сейчас. А он мне: «не твое дело». – Так ты же, говорю, чей хлеб то ешь? Щучий ты сын, дармоед ты окаянный!..
За столиком в правом углу зашевелился еще один посетитель. Он сердито взглянул на собеседников и снова принялся за обед.
– Председатель крестпома, а ты так выражаешься. Эх!..
– Да я же про Митьку! Как жа это возможно? Другие все в дом, все в дом, а он и последние остатки из дому волочит. Волокитчик ты, говорю.
Сидевший в левом углу член земельной комиссии сплюнул и выругался про себя: «И тут покою нет. Черти».
– Осторожнее.
– Чего ж тут осторожнее с родным-то сыном? Вспоил, вскормил, от него на старости помощи ждал, а он рыло воротит. А он не слушает! Ему говоришь, как-будто в стену горох сыплешь. Кто ты есть для меня, говорю. Бюлократ ты для меня. Право слово, бюлократ!..
Неподалеку обедал председатель вика. Услышав последние слова, он поднялся и, оставив недоеденную котлету, ушел, громко стуча каблуками и бросив на прощанье негодующий взгляд на наших собеседников.
Крестьянин продолжал свой рассказ:
– А он мне на это: «если я бюлократ, то как тебя назвать? Слова, как следует, сказать не умеешь… Дурак ты!..»
Из угла выскочил молодой человек в кепке.
– Вы что тут? – сурово спросил он.
– Да мы ничего. Разговариваем. Мы про себя.
– Ну то-то. – удовлетворился молодой человек и уселся на свое место.
– А это что еще за птица?
– А кто его знает. Оратор, небось, какой-нибудь. Мало ли их. Ну так вот. Легко ли от родного сына такое слово слышать? В дурака на старости лет произвел. Молчал бы, говорю, пьяница!..
Из заднего правого угла высунулась растрепанная фигура и нетвердыми шагами направилась к разговаривавшим. Крестьянин продолжал, не замечая растрепанной фигуры:
– А он мне: «зарабатываю и пью. Не твое дело».
Фигура удовлетворилась и уселась обратно допивать свое пиво.
– Где ж это ты, говорю, зарабатываешь, а? Видел я от тебя какой заработок или нет? Ты мой хлеб пропиваешь. Ты чужое тащишь!
Заволновалась публика, примостившаяся рядом с буфетом. Даже буфетчик неодобрительно посмотрел на собеседников.
– Вор ты, вот кто!
Буфетчик выскочил из-за стойки, публика, сидевшая рядом с буфетом, тоже повскакала со своих мест.
– Просят не выражаться, граждане, – строго заявил буфетчик.
– Мы про себя.
– То-то, что про себя… Потише бы…
– А он мне, – продолжал крестьянин жаловаться на сына – Я, говорит, тебе за такие слова морду набью. Да на меня с кулаками. Я ему кричу: Как ты смеешь! Хулиган ты проклятый! Мордобоец!
До сих пор молчаливо наблюдавший за беседующими милиционер не выдержал, встал и, оправив ремень, подошел к их столику.
– Вы про кого это? А? – строго спросил он.
– Мы ничего. Про сына я.
– То-то что про сына, – несколько успокоился милиционер. – Только зачем же власть порочить. Разве ж я не слыхал, что вы тут говорили? Все слыхал! Я вам не позволю такую агитацию разводить.
– Да ведь мы про домашние дела.
– Знаем, какие такие домашние дела. Зачем же вам тогда было запрещенные слова употреблять? Волокитчик, пьяница, бюрократ, вор, – шёпотом пояснил он, осторожно оглядываясь по сторонам – разве можно. Тут все начальство сидит, а вы вот как. Ведь обидно же людям.
Сатирическая тема (в 2028 году)
– Нужен острый сатирический фельетон, – сказал редактор.
Я немедленно отправился на поиски. Город был благоустроен, учреждения точны и аккуратны, на заводах и фабриках полнейший порядок и отчаянная производительность труда…
– Не проехаться ли в деревню? Частенько выезжал на деревенских темах!
Аэроизвозчик быстро довез меня до того места, где когда-то стояла моя родная деревня – с избами, крытыми соломой, неграмотными мужиками, самогоном. Мы пролетели над причудливо расположенной группой огромных размеров домов. Аэроизвозчик спустился в центре этой группы.
– Приехали, – сказал он.
– Это деревня?
– Так точно, барин, – деревня! – ответил аэроизвозчик. – А во тамотка и мужички гуляют! Сидор! – закричал он.
Ко мне подошел длиннобородый седой мужик в лаптях, плетенных из панамской соломы, шелковой рубахе, бархатных штанах и парчевых портянках.
– Не узнаешь? Сидор я, – сказал он, улыбаясь, – помнишь еще в твое время без штанов по улице бегал!
Я обрадовался знакомому.
– Сидор, – сказал я, – меня можешь не бояться – расскажи обо всем. Взятки у вас берут? Кулаки вас обижают? Самогонку гонят?..
Сидор рассмеялся:
– Что ты! Ни попов, ни самогонки, ни кулаков и в духах нет! Погоди – я тебе покажу хозяйство нашей коммуны.
Мы вошли в просторный зал, с потолком высоким, как небосвод.
– Это наш коровник, – сказал Сидор. – А это, – он показал на глыбу, величиной с трёхэтажный дом, – наша автоматическая корова.
Корова помахивала автоматическим хвостом, и огромные насосы выкачивали из нее молоко в мраморные бассейны.
– Вот механическая овца. Обрастет шерстью в две минуты. Из-под ножниц день и ночь не выходит. Опытное поле – вес пшеничного зерна доводят до трех пудов.
– Ладно, – сказал я, – покажи, где мужики собираются.
– Пойдем – сейчас как раз праздник – они все во дворце-читальне.
Мужики сидели и читали «Бедноту», парни играли в шахматы.
Я не стал напрасно терять времени.
– Вези в Москву, – сказал я аэроизвозчику, – только скорее – на чай получишь!
– «Где бы найти тему, – раздумывал я по дороге. – Ага! На фабрике! Какие же там были темы? Прогулы – наверное, нет. Задержка жалованья. Нет! Ага – нашел! Матершина! Люди всегда люди – неужто они теперь и не сердятся?»
На фабрике шло обучение подростков. Один никак не мог наладить станок – рвалась нитка. Мастер стоял тут же и показывал:
– Вы не так, дорогой мой, – ласково говорил мастер и поправлял станок.
У того опять рвалась нитка.
«Вот сейчас, облает», – подумал я и приготовил записную книжку.
– Дорогой, – еще ласковее сказал мастер, – вы опять не так…
Поправил станок. Нитка опять порвалась. «Ну сейчас выругается!» У мастера – я видел, лицо налилось кровью.
И вдруг – тихий, тихий голосок:
– Родненький мой.
Меня окончательно взорвало это ангельское терпение. Я сам подошел к станку и сказал:
– Олух! Лупалы-то распялил! Вот как надо – так тебя перетак!
И что же? Уши мои услыхали мой собственный голос:
– Друг мой, вы опять немножко ошиблись.
Теперь мне стало понятно дьявольское хладнокровие мастера: на фабрике стояли автоматические поглотители матершины!
– Ну и проклятое время, – сказал я, – пиши тут фельетоны!
И услышал свой собственный голос!
– Какое замечательное время – теперь вовсе ненужны фельетоны!
На улице газетчики кричали:
– Утконос! Свежий Утконос!
«Ага – сатирический журнал, – догадался я. – Посмотрим, как это они теперь работают при этаких порядочках!»
Развернув журнал, увидал на развороте рисунок.
Рисунок назывался: «Разговор двоих».
На рисунке – толстый, хорошо одетый рабочий говорит толстому, хорошо одетому крестьянину:
– Ну что, товарищ, дождались светлых деньков?
А крестьянин остроумно отвечает:
– Ура!
Пятое путешествие Лемюэля Гулливера
Эта книга содержит рассказ о том:
как капитан Гулливер из Нотингемшира, будучи преследуем по возвращении из страны гуигнгнмов церковью, спасается от ареста на воздушном корабле и, гонимый бурею, спускается в неведомой стране, называемой Юбераллией;
как Гулливер, будучи приговорен там к смерти, избегает казни и становится рассказчиком его величества короля, а затем и придворным летописцем великой и победоносной войны этого государства со своим исконным врагом – Узегундией;
как из-за невоздержности языка, потеряв милость императора, Гулливер признан был несуществующим;
как он вел в столице Юбераллии жизнь человека-невидимки и спасся на прибывшем из Бразилии корабле;