— Чем объяснить, что кладовая, в которой обнаружили Косова, была закрыта снаружи?
Вопрос застал начальника вагона врасплох.
— Не знаю. Может, закрылся?
—. Кладовую изнутри можно закрыть только с помощью ключа?! А Косов оставил ключи в купе.
— Кто-нибудь проходил мимо — закрыл машинально?
— И выключил свет?!
— Свет включается не из тамбура — из купе проводницы!
Их прервал телефонный звонок.
Снизу, из дежурного помещения, звонил Сабодаш:
— Начальник почтового вагона у тебя?
— Здесь.
— Приехал следователь. — Денисов понял, что речь идет о следователе отдела, которого вызвали из дома. — Хочет поговорить с. Ольшонком.
В коридоре послышались, шаги.
— Я направил к тебе человека, — Антон спешил, на пульте оперативной связи в дежурке некоторое время слышался прерывистый зуммер. — Он все объяснит.
Дверь в кабинет открылась. Человек в ушанке, ватных брюках и телогрейке стоял на пороге.
— Можно? Я с ситценабивной фабрики. Вы интересуетесь, кто слышал крик из вагона…
Денисов кивнул.
— Я слышал. Сидорчук моя фамилия. Но я не могу быть у вас долго. — Он говорил сбивчиво. — Я работаю составителем поездов. Мне нельзя надолго отлучаться. Могу все рассказать на месте…
Денисов поднялся.
— Мне подождать? — спросил Ольшонок.
— Вас хочет видеть следователь.
Втроем спустились вниз, Денисов проводил Олыпон- ка в линейно-следственное отделение, вернулся. Составитель поездов ждал у входа в дежурку.
— Градусов под тридцать… — Сидорчук кивнул на дверь. — Крещенские морозы.
— Стужа.
Денисов не мог освободиться от мысли, что Ольшонок по какой-то причине предпочел держаться полуправды — худшего варианта лжи.
Под мостом было темно, но составитель поездов сразу нашел следы, на которые Денисов еще раньше, не зная о случившемся в вагоне, обратил внимание,
— Мои… Я шел из столовой. С товарной станции… — Дорожка следов шла вдоль запасного nytfn, к месту стоянки почтово-багажного поезда, потом круто сворачивала поперек путей, огибая вагон 7270. — Вдруг слышу: репортаж! Остановился… А у них радио в вагоне! Или телевизор?
Денисов проследил взглядом путь Сидорчука — мимо недавно поставленного забора из щитов, мимо площадки тяжеловесных грузов, новых с подвязанными дугами троллейбусов.
— Телевизор.
— Слышу, забивают лидеру! ЦСКА!..
Впереди, за пакгаузами, на главном пути, показалось желтоватое рассеянное пятно. Из-за вагонного депо к платформе Москва-Товарная приближалась электричка. Она шла в направлении Москвы, до вокзала оставался короткий последний перегон.
— Постоял у вагона, пока не объявили счет. «Три — один!» Спартак впереди! Даже не поверил! Думаю, подожду, может, повторят?! — Счет в матче был словно бакен в остром, в то же время однообразном для Денисова, как исследователя событий в вагоне, течении игры.
— Долго стояли здесь?
— Минут пять-семь. Счет так и не повторили. Потом слышу — разговаривают!
— Подробнее, пожалуйста.
— Идет разговор! А слов не разобрать.
— Это очень важно, — сказал Денисов. — Где, по- вашему, шел разговор? В купе? В кладовой? Где вы стояли?
Составитель примерился к дорожке следов.
— Кажется, здесь. — Получалось, что Сидорчук стоял между сортировочным залом и купе проводника, прежде чем двинуться в обход маршрутной кладовой на другую сторону вагона.
— Сколько людей участвовало в разговоре?
— Мужчина, по-моему, и женщина. Женщина чтО-то объясняла. Когда я уходил, был еще стук двери. Разговор… И вдруг крик!
— Вы хорошо его слышали?
Составитель передернул плечами.
— И сейчас в ушах! Будто с жизнью прощался!
— Теперь покажите место, где вы в тот момент стояли.
— Можно.
Они прошли к главным путям. Желтоватое пятно, замершее было на минуту у платформы, теперь заметно увеличивалось в окружности.
— Электричка, — предупредил Денисов.
— Я вижу.
Они остановились, вглядываясь в темноту.
Вслед за ярким пятном из вихря поднятого снега показалась отчетливо видная округлая кабина локомотива с прожектором вверху и светлыми пятнами по бокам — словно многократно увеличенная зеленая голова гигантского насекомого. Вокруг все было по-прежнему тихо. Голова насекомого приближалась. Через минуту-другую раздался грохот, похожий на обвал, и снова все стихло.
Составитель и Денисов двинулись дальше через главные пути к ситценабивной фабрике.
— Здесь.
Место, на которое указал составитель поездов, находилось примерно в ста пятидесяти метрах от вагона.
Можно было предположить, что крик последовал через минуту после слышанного Сидорчуком разговора и явился его завершением. Составитель, собственно, так и считал.
— Видимо, ударили чем-то тяжелым… — сказал он. — Крик был сильный. Но короткий.
— После того как вы услышали стук двери… — Денисов вернул его на несколько минут назад. — Разговор прекратился?
— По-моему, нет. — Он не был уверен. — Но ведь я уже шел вокруг вагона. Мне кажется, я все время слышал мужской голос. Пока не отдалился.
«Странно… — подумал Денисов. — Ольшонок обрисовал обстановку по-другому».
— Что за ощущение от услышанного? Хотя бы примерно… — спросил он Сидорчука. — Хоть что-нибудь! Что вам показалось? Ссора? Объяснение в любви?
Составитель пожал плечами.
— Не объяснение.
— Значит, ссора? Или повествование. Обмен мнениями…
— Ручаться не могу. — Сидорчук помялся. — Мне кажется, одно слово я разобрал: «Отдай!»
— «Отдай!» — Денисов был озадачен. — А голос?
— Мужской.
— С угрозой?
— Пожалуй. — Он снова не был уверен.
— После того, как раздался крик… Вы обернулись. Из вагона кто-нибудь появился?
— Нет… — Составитель понимал, что значит его отрицательный ответ. Он вздохнул: — Вернее, не знаю. С товарной станции подавали состав на посадку. Как раз между мной и почтово-багажным… Ничего не было видно.
— Я понял.
На закруглении подъездных путей они расстались.
Сидорчук пошел вдоль колеи к себе, на ситценабивную, — там, у будки составителей поездов, рядом с полосатым шлагбаумом, уже несколько минут чернела неправдоподобно вытянутая тень маневрового тепловоза. Денисов вдоль восьмого пути повернул к отделению перевозки почты.
По дороге он по рации связался с Сабодашем:
— Возвращаюсь на базу. Какие у вас новости? — Выходя в эфир, считаясь с возможностью быть услышанным, Денисов обращался к Антону сугубо официально и преимущественно на «вы».
— Все по-прежнему, — отозвался Антон.
— Второй помощник начальника вагона у вас?
— Да. Закончил писать объяснение.
— Что-нибудь интересное? — Денисову не хотелось терять времени.
Антон процитировал по документу:
— «Отдыхал у себя в купе, где и был разбужен вошедшим в вагон сотрудником милиции…»; «Играл на гитаре, занимался сольфеджио, читал…»; «Явилось полной неожиданностью…»
— Он свободен?
— Сейчас? Да.
— Буду с ним говорить, — предупредил Денисов. — Конец связи.
— Салов Валера… — представился второй помощник. Мельком оглядев кабинет, помощник Ольшонка принял за должное и арку, и колонну, и ступени у входа.
На вид Салову можно было дать не меньше двадцати семи — двадцати восьми, в действительности, судя по анкетным данным объяснения, не было и двадцати четырех лет.
Зеленоватые, бутылочного цвета глаза, темно-рыжие вьющиеся волосы. Одет он был в приталенное пальто с подложенными плечами и погончиками.
— Садитесь. — Денисов с любопытством следил за ним.
— Благодарю. — Он сел, подобрав под стул ноги.
Туфли, заметил Денисов, были на высоченном каблуке, белые от пыли, которая была совершенно немыслимой в Москве при почти тридцатиградусном морозе.
«Еще одна загадка, лежащая, возможно, на периферии всего, связанного со смертью Косова…» — подумал Денисов.
— Серьезно занимаетесь гитарой? — Инспектор кивнул на лежавшие перед ним бумаги — собственноручное объяснение Салова по поводу случившегося.
— Только думаю. — Он сидел напряженно.
— Очно или по самоучителю?
— Сначала попробую по книге. Там решу.
— В вагоне, кроме вас, никто не играет?
— Нет. — В конце каждого ответа Салов словно ставил большую жирную точку.
— Учебники возите с собой?
— Да. Иванова-Крамского. Еще Тарреги.
— Мне надо поговорить с вами о том, что произошло… В какой момент вы видели Косова в последний раз?
Салов подумал.
— Перед тем как вам прийти. Он стоял в маршрутной кладовой.
— Вы входили туда?
— Нет, подходил к холодильнику. В тамбуре.
— А Косов?
— Он был у окошка. По другую сторону двери… —
Салов неполно и не особенно старательно, по-ученически, отвечал на вопросы.
— Вы разговаривали с ним?
— Он спросил: «Чего ты хотел?»
— Именно так?
— Что-то в таком роде.
— Вы подходили к окошку?
— Он сам окликнул.
— А вы?
— Я что-то сказал. Пошел к себе.
— Вас ничего не удивило в поведении Косова?
— Был он какой-то странный.
Денисов обратил внимание на пристрастие Салова к простым предложениям, да и артикуляция показалась неадекватной.
— Зачем вы приходили в тамбур?
— Что-то понадобилось в холодильнике.
— Где в это время были другие?
— Кто где… — Он не стал многословнее. — Ольшонок у телевизора, а проводница в купе. Вместе с пассажиром.
— Косов не просил открыть кладовую?
Салов щелкнул языком. Цокающий звук выдал жителя Средней Азии.
«Отсюда особенности построения фраз и артикуляция…» — подумал Денисов. В объяснении Салов значился уроженцем Волгограда.
— Росли в Средней Азии? — спросил Денисов.
Салов посмотрел вопросительно.
— В Ургенче.
— А как оказались здесь? В наших краях?
— После службы, списался с девушкой.
— Женаты?
— Заявление подали, — постепенно он разговорился. — Звал к себе жить, в Ургенч! Не хочет: родители!