Денисов и сам думал об этом.
— Пусть подождет меня.
— Это в Ржаково.
— Я знаю. Как там подъезды?
— Неизвестно. На всякий случай возьмите «газик». Все?
— Ориентировки везде даны? — поинтересовался Денисов. За действия наряда милиции по горячим следам он отвечал совместно с дежурным.
— О преступлении? — Антон щелкнул зажигалкой, прикуривая. — Везде. В управление, по вокзалам. В Клайпеду — насчет Вайдиса. Кстати, у него заказан разговор с домом. На двадцать один час. Как быть?
— Время еще есть! А телеграммы по пути следования?
— Послали. Бейнеу, Кунград… — под конец Антон спросил: — Как со справкой о медицинском освидетельствовании?
— Сейчас будет.
— Не удалось установить, кто ударил проводницу?
— Нет.
— А ты как считаешь?
— Я? — Денисов понизил голос, чтобы Кладовщикова не могла его слышать. — Думаю, это сделал Ольшонок, начальник вагона.
2
Сразу за домом, у забора из металлической сетки, шла хорошо укатанная лыжня с цветными картонными указателями по бокам — здесь проводились соревнования.
Тянуло дымком. Была пятница. В Ржакове топили бани.
Дежурный по отделению перевозки почты Кубасов, которого Денисов видел до этого на вокзале вместе с техническим контролером, страдающий от одышки и мороза, первым направился в дом. Следом прошла приехавшая с ними женщина в дубленке — представитель, месткома.
Денисов еще несколько минут оставался во дворе. Ему хотелось составить себе представление о погибшем и его быте.
Дом был двухэтажный, с верандой, с резными балясинами на балконе и кирпичным гаражом. Фруктовые деревья на участке вырублены. Росшие на меже сосны казались посеребренными, словно каждую иголку предварительно окунули в серебристую краску.
Напоследок Денисов взошел на крыльцо, внимательно оглядел приступки. Сбоку в снегу валялся бумажный фантик «Ну-ка, отними!», сломанная сигарета «БТ». Денисов поднял ее — обе половинки оказались совершенно промерзшими.
«Трудно сказать, когда ее бросили…» — подумал.
Через небольшую прихожую он прошел в комнату.
— Разрешите?
Никто не ответил. У входа стоял дежурный по отделению Кубасов. Представительница месткома, молодая женщина, успела снять шубу, пройти к дверям второй комнаты. Она жалостливо поглядывала кругом.
Под люстрой сидела у стола старая, но еще крепкая сухощавая женщина. Две белобрысые девочки-дошкольницы прижимались с двух сторон к ее коленям.
— Хозяйка еще не знает? — жестко спросила старуха. Денисов подумал, что это мать Косова, потом понял: теща. Нервный шок, казалось, прошел, уступив место горестному анализу. — Вы к ней не заезжали?
— Нет, — сказал Кубасов. — Сразу к вам. А где она?
— На работе,
— Здесь? В Ржакове?
— Универмаг видели? На площади. Большой каменный… Она там, заведующая секцией культтоваров.
— Приходит поздно?
— Как когда, — старуха хрустнула пальцами, — го в Видное на склад едет, то в Москву. Вчера говорили: собрание пайщиков.
— Кого? — не понял Кубасов.
— Пайщиков. Универмаг у них от райпотребкооперации. — Пока она говорила, девочки затеяли возню, при этом обе не отпускали старухины колени. — Идите к себе! — неожиданно сказала им старуха. — Займитесь своим.
Денисов мельком оглядел комнату, она показалась примечательной.
Почтовик, довольствовавшийся в вагоне самым необходимым, в домашней своей жизни явно предпочитал высокую степень комфорта. Вдоль стены тянулась секция темного дерева, до верху заполненная фарфором и хрусталем. По двум стенам и полу были пущены ковры. У окна, в углу, стоял цветной телевизор. Еще Денисову бросились в глаза черные японские или китайские миниатюры по обе стороны окна: в овальных деревянных тарелках были изображены женщины в ярких кимоно с прозрачными красочными зонтами.
— Давно не видели зятя? — спросил Денисов.
— Как в поездку ушел. — Старуха посмотрела ничего не выражавшими выцветшими глазами. — Больше недели… — Она вдруг заговорила быстро, сокрушенно: — Холода пройдут, скоро надо снег с крыши сбросить. Картошку поднять с подпола… Никто не знает своей судьбы! — Старуха темной рукой вытерла глаза. — Велел пораньше баню истопить, в четверг. «Приеду!» — сказал. И вот приехал.
— Когда он не был в поездке, — спросил Денисов, — то обычно жил здесь?
Старуха обиделась:
— Куда ж ему идти? Здесь его дом! Жена, дети!
— Я к тому, что он прописан по другому адресу!
Она ответила уклончиво:
— Уж привыкли!
— Сам не хотел прописываться? Или отказали в прописке?
— Вообще-то тетка его прописана там. Ну и судили тоже.
Денисов вспомнил татуировку «Они устали!» и изображение то ли шатровой церкви, то ли часовни.
— За что?
— Продал кому-то чего… Уж не помню!
Денисов подумал.
— Там, где он прописан, у него есть родственники?
— Нет. Сестренка здесь, в Ржакове. Была тетка и та умерла.
— Отчего?
Глаза у нее совсем просохли.
— От атеросклероза. И мать его от него умерла… В одночасье! Пошла за водой — и не вернулась. У них вся родня страдала. И он думал, от него помрет… А видишь как обернулось!
— Выпивал? — спросил Кубасов.
— Случалось. С хозяйкой, бывало, посидят… А компаний не водил. Самостоятельный!
Денисов посмотрел на часы: надо было ехать, если они надеялись перехватить Косову в универмаге.
Он задал еще несколько вопросов:
— Знакомые здесь бывали у него? С работы, например?
— Да нет. — Она покачала головой.
— Но кого-нибудь вы все-таки видели? Хотя бы за последнее время?
Старуха хотела снова качнуть головой, но Денисов сказал:
— Там, на крыльце, сигарета лежала. Это ведь не его… Он курит без фильтра!
Старуха подумала.
— Вчера, как ему приехать, был один.
— Рано?
— После обеда.
— Расскажите, пожалуйста, — попросил Денисов.
— Постучал. — Старуха говорила неохотно, явно по привычке избегала подробности. — А дома я и девчонки. Шумлю ему из избы: «Кого, мол? Кто?» — «Косова! С работы…» — «Нет его, — кричу, — не приезжал!»
— А кто? По какому поводу?
— Не знаю. Только и поговорили.
— Какой из себя?
Не посмотрела. По голосу не особо старый…
— Вода у вас на кухне? — спросил еще Денисов.
Прием был стар, как профессия сыщика.
— Там. — Старуха показала рукой.
Ничего заслуживающего оперативный интерес за стеной, в доме Косова, Денисов действительно не обнаружил. Еще одна секция с хрусталем, вторая люстра с подвесками. Стены кухни были оклеены холодными, зеленоватого цвета обоями с изображением кирпичной кладки. В детской оказались фотообои, цветные, во всю стену. Изображение осеннего леса.
У газовой плиты на гвоздике висел знакомый импортный платок с блестящей ниткой.
«В кухне, наверное, никогда не бывает тепло. Из-за обоев!» — подумал Денисов. Зелень рисованных кирпичей напоминала о холодном заплесневелом погребе.
— Едем? — спросил он, возвращаясь.
Кубасов и женщина из месткома уже ждали его в коридоре.
В сенях они слышали, как позади них скользнул в петлю тяжелый дверной крючок.
Центральную площадь нашли быстро. К ней сходилось несколько дорог, подходивших к станции.
Кирпичное здание универмага с большими квадратными окнами вместо витрин было залито светом, и тем не менее внутри оказалось почти пустым. Только в отделе игрушек да еще у трикотажного стояли несколько покупателей.
В секции культтоваров, рядом со входом, работал цветной телевизор. Здесь происходил учет товаров. От двери к углу прилавка был протянут шпагат. Молоденькая продавщица в безрукавке поверх халата перекладывала фотобумагу, кюв&ты, бачки; женщина постарше — в высокой норковой шапке — щелкала на счетах.
— Могу я видеть Косову? — Денисов поднырнул под шпагат, подошел к прилавку.
— Кого? — Женщина в норковой шапке удивилась.
— Заведующую.
— Грубовникову, — поправила она. — У них с мужем разные фамилии. Она еще со склада не вернулась. Я могу помочь как заместитель?
— У нее беда. Погиб муж.
— Господи…
— Может, подождете? — Женщины за прилавком заволновались. — Грубовникова скоро придет. Как все случилось?
— В вагоне, несчастный случай. Пусть она позвонит. — Денисов вырвал лист из блокнота, записал телефон дежурного. — А еще лучше, если сразу подъедет на вокзал!
— Какое несчастье!
— Знали его?
— Сколько раз вместе были! Именины, праздники. Сюда приходил! С какого он года? Вдруг выскочило из головы…
Денисов назвал. Заместитель отложила на счетах четыре аккуратных столбика костяшек, привычно сильно отбросила количество, соответствовавшее году рождения Косова. Костяшки со стуком ударили в деревянную рамку.
— Совсем молодой! — Она взглянула на оставшуюся разность.
— Скажите. — Кубасов, с трудом преодолевший шпагат, показал на невыключенный телевизор. — Этот цветной «Темп»… Продается?
Женщина покачала головой:
— Только пайщикам.
— Исключений не делаете?
— А вы вступайте! Будет и телевизор, и многое другое.
— А головные платки? — спросил Денисов.
Он прошел глазами по полкам соседнего отдела. Выбор товаров в райпотребкооперации был и в самом деле больше обычного. Над сумками и японскими зонтами он увидел импортный платок, переливающийся яркой нитью — люрексом, такой же, как в кармане пиджака мертвого Косова. Третий такой же платок висел на гвоздике в доме, здесь, в Ржакове.
— Платки? — переспросила заместитель. — Кончились. Сейчас все спрашивают. Мода! Это бракованный висит. Косов тоже им интересовался…
Когда они вышли из универмага, площадь была заполнена людьми: только что прибыла электричка… Кубасов и его спутница сели в «газик». На переезде звенел предупредительный звонок. В темноте морозно похрустывали ветки.
Сквозь щель в заборе Денисов заглянул во двор универмага. Вдали виднелось несколько алюминиевых лодок и мотоциклов в деревянных клетках, новый «Жигуленок». От угла из темноты шел человек в тулупе с собакой — очевидно сторож. Ни грузчиков, ни шума разгружающейся машины Денисов не услышал — заведующая секцией культтоваров находилась, видимо, где-то в пути.