После ретрита Лисси действительно чувствует, что ее мысли стали яснее, а связь с окружающим миром – более тесной. Лисси передвигается очень осторожно. Аккуратно закрывает дверцы шкафа, чтобы они не хлопнули слишком громко. Лисси не смогла бы выдержать возникшие от хлопка колебания. Это было бы сродни насилию. Через две недели особое состояние проходит, и Лисси осознаёт, что неделя медитации не помогла решить ее проблему. Человечество неумолимо движется навстречу катастрофе, и Лисси по-прежнему не знает, что ей предпринять. Все взаимосвязано, все, что происходит в любой точке земного шара, касается каждого из нас. Ей это известно уже много лет. Она только не знает, что из этого следует. Совершенно недостаточно того, что Лисси медитирует, даже если это и правильное решение. Как и недостаточно придерживаться веганской диеты и активно выступать в защиту окружающей среды. Несколько лет Лисси действовала так с присущим ей боевым настроем. Это не было ошибкой. Но этого оказалось недостаточно. Состояние Земли продолжает ухудшаться. Должно произойти что-то намного большее. Люди должны начать мыслить на совершенно другом уровне.
Лисси снова читает Жан-Люка Нанси. Если кто-то и может предложить решение проблемы, то только он. Во время чтения Лисси, сама того не осознавая, ищет руководство к действию. Что должно произойти? Как необходимо думать? Как действовать индивидам и обществу? Текст то и дело откликается у Лисси, активирует смыслы, однако все они шатки и условны. Она хочет найти что-то внятное, чего сможет придерживаться, однако Нанси ей этого не дает. Каждый раз, когда Лисси читает его тексты, проходит целая вечность, прежде чем она понимает, что ищет формулу того, как все наладить. Осознав это, она сразу же вспоминает, за что уважает Нанси. Он умен и отдает себе отчет в том, что простого решения проблемы не существует. Тем не менее осознание расстраивает Лисси. Ее мозг напрягает все извилины, чтобы еще лучше понять Нанси и наконец отыскать правильный путь. В конце она утешает себя мыслью, что французский философ учит такому отношению к жизни, которое способствует поиску решений проблемы. Эта мысль ее успокаивает, но лишь на некоторое время. Лисси чувствует, что ситуация не терпит отлагательств, и от такой срочности ее едва не разрывает на части. Тем временем Нанси сохраняет самообладание, хотя тоже обеспокоен. Его не разрывает на части. То, что Нанси может оставаться настолько спокойным, смущает Лисси. Она не понимает, как он выдерживает, что мир не прислушивается к нему. А потом ее осеняет, что внутреннее спокойствие всегда помогает, особенно когда речь о мышлении.
Это очень похоже на медитацию. Вы не доводите технику до совершенства, чтобы больше никогда к ней не возвращаться, мысленно пометив галочкой «сделано», а оттачиваете мастерство всю жизнь и никогда не ставите точку. Нанси явно пишет, следуя логике стремительного потока мыслей, который не может остановить: в его текстах можно найти удивительно ясные места, но нет стабильного знания. Тем не менее Лисси надеется, что в ней когда-нибудь что-то щелкнет и она сумеет довести технику медитации до совершенства. В связи с этим она постоянно испытывает дискомфорт. Ровно так, как это описывают буддисты: то и дело болит какая-то часть тела, что-то кажется утомительным и с периодичностью раз в два дня все усилия представляются тщетными. Лисси знает, что это неизбежная черта бытия человека, еще не достигшего просветления. Она хотела бы достичь просветления. Хотела бы, используя все силы и средства, бороться за возможность жить в лучшем мире и знать, что она поступает самым правильным образом.
Так во время чтения и медитации Лисси неосознанно ходит по этому кругу. Каждый раз она думает, что ей удалось вырваться за его пределы, но не проходит и нескольких лет, как наступает понимание, что в ней никогда ничего не щелкнет и что это нормально. Все это тренировки, и в их отношении не стоит питать иллюзий. Лисси каждый раз чувствует, что теперь понимает что-то намного глубже, чем раньше, и принимает это осознание за щелчок, который способен все изменить. Однако такое ощущение оказывается ложным и не задерживается надолго, словно то, во что она верит и что считает правильным, одновременно не принимается ею на веру. Словно под сознательным, убежденным в своей правоте слоем мышления Лисси существует другой, глубинный слой, который всегда только делает вид, что принимает ее убеждения. Это тем более удивительно, поскольку Лисси способна чувствовать истину в текстах Нанси всем телом – телом, которое она как раз и считала тем самым глубинным слоем. Ей следует больше медитировать и читать Нанси, и тогда она однажды почувствует щелчок по-настоящему.
Всматриваясь в бездну
Еще в десять лет Эльмар заметил, что существуют вещи, о которых мы, по сути, ничего не знаем. Эта мысль пришла к нему во время посещения планетария. Там доносившийся из динамика голос рассказывал, что сегодня существуют только в высшей степени спекулятивные теории о периоде до Большого взрыва. Человечество не знает, почему возникла Вселенная и что было до нее. Это сильно впечатлило Эльмара. По дороге домой он спросил отца: «Почему вообще есть что-то, а не наоборот – ничто?» Впоследствии, хорошенько над этим поразмыслив, Эльмар осознал, что все в его жизни имеет причину. Ему казалось крайне странным, что без причины и прыщ не вскочит, а Вселенная вдруг возникла просто так. Никто не мог дать Эльмару ответ на этот вопрос: ни отец, ни мать, ни учитель физики. Они его не знали. Да и самого Эльмара эта мысль занимала недолго. К тому же размышлять было не над чем: очевидно, что, скорее всего, какая-то причина существует. Это было любопытно и волнующе, однако, поскольку никто не мог предложить ответ, а самому Эльмару не приходило в голову ничего вразумительного, все дальнейшие рассуждения на подобную тему представлялись ему бессмысленными.[39]
В пятнадцать лет у Эльмара была следующая теория: Земля представляет собой огромную экспериментальную лабораторию пришельцев. Они поместили людей в лабиринт под названием «Земля», чтобы посмотреть, как быстро им удастся найти выход. Однако люди этого не поняли и поселились в лабиринте. Эльмар все продолжал и продолжал рассказывать эту историю, хотя считал ее пугающей и слишком мрачной.
В его жизни долгое время не происходило крупных потрясений. Со школой проблем не было, даже несмотря на то, что он рос стеснительным ребенком. У него было несколько хороших друзей, он играл на гобое в юношеском оркестре и читал много научно-популярной литературы, в особенности посвященной квантовой теории. Родителей Эльмара интересовали совсем другие вещи, но они не запрещали ему заниматься тем, что было ему по душе. Позднее он стал изучать философию. Ему легко удавалось мыслить логически и аналитически. Эльмар был любимчиком преподавателей, получил должность младшего научного сотрудника, а затем стипендию на обучение в аспирантуре; успешная академическая карьера казалась более чем реальной. Все было в полном порядке – вплоть до того дня, который наступил вскоре после его двадцативосьмилетия.
На Эльмара тяжким грузом навалилась бессмысленность. Это случилось в первой половине дня в воскресенье, когда он пылесосил. Уже несколько месяцев Эльмар чувствовал себя настолько подавленным, что даже подумывал обратиться к психотерапевту. Отношения, от которых он не хотел отказываться, хоть и не верил в них с самого начала, через полгода были окончательно разрушены. Учеба по-прежнему давалась ему легко, однако не приносила былого удовольствия. Ничто не казалось ему ложным, но и не ощущалось истинным. В то самое воскресенье, когда Эльмар пылесосил, он вдруг осознал, насколько бессмысленна его жизнь и жизни всех остальных людей. И проблема была намного глубже, так как ничто вообще не имело смысла. Несуществующий смысл не просто отсутствовал: он, скорее, напоминал черную дыру, которая раскрывалась повсюду, куда вступал Эльмар, и в результате из вещей вокруг высасывался смысл. Только дыра не черная, а прозрачная, так что, несмотря на силу притяжения, ее легко не заметить (подобно тому как обстояло дело с НИЧТО из романа Михаэля Энде «Бесконечная история», хотя Эльмар сразу отбросил это сравнение как неподходящее). Все люди жили в непосредственной близости от этой дыры, будто ее не существовало. Он тоже так жил. Неудивительно, что все казалось ему ни истинным, ни ложным.
Это осознание было опустошающим, пробирающим до мозга костей, пугающим. Оно выбило у Эльмара почву из-под ног. Впервые в жизни он почувствовал себя в опасности. Ему непременно нужно было как можно скорее преодолеть этот кризис. На третий день слез уже не осталось, и Эльмар наконец смог и выйти на улицу, и закончить уборку квартиры. Затем он сидел за кухонным столом и ел яблоко. Внезапно он почувствовал, что стоит на чем-то, что не способен описать. Раньше его ноги словно ступали по искусственной поверхности из картона. Лишившись ее, он думал, что падает в пустоту. Через три дня, когда Эльмар ел яблоко, он вновь почувствовал под ногами картонную поверхность, однако она ощущалась совсем иначе. Под ней не зияла – как он того опасался – бездна. На глубине нескольких метров в темноте и на таком удалении, что нельзя как следует рассмотреть, явно угадывалось твердое глинистое основание. Эльмару показалось, что оно было здесь всегда, просто раньше он его не замечал. Теперь же существование этого основания позволило ему почувствовать причастность к чему-то большему, несмотря на невозможность исследовать его или прикоснуться. На протяжении трех дней Эльмар ощущал в любом пространстве зияющее отсутствие смысла, однако, как выяснилось, все это время ниже было основание, каким-то образом связанное со смыслом. Эльмару казалось, что он падает в бездну, но это ощущение было ложным. По всей видимости, на самом деле он находился где-то между поверхностью из картона и глинистым основанием. По этой причине, наверное, уместнее говорить, что он скорее парил, чем падал. (Вероятно, прикоснуться ногами к этой глинистой почве человек может только после смерти.) Пока Эльмар чувствовал это первозданное основание, он мог спокойно продолжать ходить по картону.