– Я знаю, – тихо ответила она.
А затем – потому что это был Пол, и он ей нравился, и он был с ней, – прошептала:
– Она умерла.
Пол остался в неподвижности, и только уголок его рта дрогнул:
– Откуда вам это известно?
– Это была проверка.
Чтобы понять это, Полу понадобилось время. По его глазам Танин видела и чувствовала, как он осмысливает новость.
– Вы знали, что она не пройдет ее?
Танин склонилась, упершись локтями в бедра и закрывая лицо руками:
– Не я подвергала ее проверке.
– Тот парень?
– Я была обязана знать, – прошептала она.
– Но почему?
– А вдруг это был наш единственный шанс получить Книгу? Вернуть е? Я не могла…
Пол разгладил складку на своем рукаве:
– Но вы же велели ей не ходить туда, не так ли?
– Велела? – горько рассмеялась Танин.
Сила и власть покинули ее голос, но он по-прежнему был прекрасен – как снег – девственно-чистый, безупречной формы.
– А может быть, я так сказала потому, что это был единственный способ заставить ее пойти? Потому что я знала ее так хорошо, что мне потребовалось три предложения и правильная интонация?
Она вонзила ногти в подушечки пальцев, и на них выступила кровь.
Пол встал перед ней на колени, взяв ее ладони в свои.
– Я обязана была знать, – прошептала она.
Пол всматривался в ее лицо, ища ответа, словно тени под глазами Танин и следы слез на щеках могли рассказать ему то, что сама она ни в коем случае ему не поведала бы.
– Будет еще попытка? – спросил он.
Вместо ответа Танин бросилась на него – ртом прижавшись к его рту, грудью – к его груди. Дыхания их слились, а руки, переплетясь, стали единым целым.
Она вскрикнула, и Пол отстранился, но Танин вновь поцеловала его – ей нужны были его поцелуи, его губы, его язык. Она обязана была хоть что-то чувствовать – кроме горя, вины и презрения к самой себе.
Они упали.
Все казалось ей твердым и острым – доски пола, локти, колени, неподатливые формы деревянных предметов и костей, и их ноги, запутавшиеся в ножках стула, и сам стул, который треснул под ней – ДА! – и их тела, опрокинувшиеся на поверхность стола. И все качалось и вертелось.
Эта острота, эти соударения, эти столкновения и проникновения так переполняли Танин, что, когда из-под крышки стола на пол протек ручеек чернил, она почти не заметила их шелковистого черного холодка на руках, в волосах, даже на спине.
Почти.
Харисон спасает главный королевский парус
С историями происходит то же самое, что и с людьми: старея, они становятся лучше. Но не каждую историю помнят – как не каждый человек успевает стать стариком.
Прошло тридцать два дня с тех пор, как они покинули Черепаший остров, и ночь стояла – тихая и спокойная, как смерть. Я помню, что звезды были какими-то особенно яркими – как снежные хлопья на черном столе. Все это чертово небо отражалось в морской поверхности – вместе с нами, с нашими парусами и огнями вахты; словно мы одновременно пребывали сразу в двух местах – на борту «Реки», плывущей по морю, и под его поверхностью, кверху ногами, без глотка воздуха.
И вдруг задул сильный ветер, и мы бросились спускать паруса. Но ветер нас обогнал. Он бил тяжелыми зарядами с северо-востока, и волны перекатывались через бак, ударяясь о корпус, подобно кулакам великана, поднявшегося с морского дна.
Небо раскрылось, порванное по краям, и свет изливался из него, яркий как солнечный день. Ну и рёв же стоял! Мы все были на реях, и ветер трепал нас, как листья на дереве. Но времени любоваться этим светом, как у капитана Кэт и ее каннибальской команды, у нас не было, а то ветер в лоскуты порвал бы наши паруса и сломал мачты.
А затем ударил гром, и мир потемнел. Этот грохот оглушил нас, и мы теперь работали в полной тишине, не слыша ни воя ветра, ни голосов капитана, Жюль и Тео – ничего.
Раз за разом корабль проваливался между гребнями гигантских волн, и ветер рвал паруса, превращая их в тряпье. Стаксель превратился в ленточки, в главном топселе от рифа до рифа зияла дыра. Мы ползали по бушприту и грот-мачте, и ветер хлестал нас с рёвом, которого мы, правда, уже не слышали. Я был уверен, что корабль наш разнесет в щепу и все мы станем кормом для рыбы.
А потом главный королевский сорвался с горденей, стал трещать на ветру и гнуть мачту так, словно это был гороховый стебель.
Капитан отдавал приказы – я видел его открытый рот и безумные глаза. Грот-мачта готова была сломаться, если кто-нибудь не подвяжет главный королевский или не обрежет его.
И в этой неразберихе только Харисон знал, что делать. Он кошкой взлетел наверх и своими длинными руками собрал полотнище паруса. Иногда ветер бил с такой силой, что едва не сбрасывал его с рей, но Харисон держался и держал парус. Всю эту штормовую, лишенную звуков, ночь. Сам, один, в одиночку. Спас грот-мачту, спас корабль – сам, без чьей-либо помощи.
Мы и выдержали эту ночь благодаря таким смельчакам. А потом ветер стал стихать, а волны опадать. Следующие несколько недель мы занимались ремонтом, восстанавливая то, что испортил ветер. Но, если бы не Харисон, мы делали бы это гораздо дольше.
Той ночью парень обрел среди нас свое место. Это точно!
Глава 26Это написано
Все шло хорошо. Солнце сияло над кораблем, а облака, словно хлопок, тянулись по небу. «Река Веры» на огромной скорости шла по шелковистой поверхности моря. Такими темпами они добрались бы до Нарни за десять дней.
Сефии и Стрельцу предоставили право плыть с кораблем до Нарни в благодарность за их помощь при уничтожении черного убийцы, в поощрение честности, с которой Сефия рассказала свою и Стрельца удивительную историю, а также с учетом их обещания и впредь оказывать кораблю и команде услуги, на которые они были способны. Одним из условий было также то, что принадлежащие Сефии книга и связка отмычек будут храниться в корабельном сейфе, что ей дано будет право читать книгу в свободное от вахты время и что и книга, и отмычки будут возвращены ей в целости и сохранности по прибытии в пункт назначения.
Но вот времени почитать у нее пока не было. Работы, которую они со Стрельцом должны были выполнять, хватало с избытком. Они драили палубу и котлы, чистили артишоки для Куки, который покрикивал на них, если они медлили. Они были так заняты, что, когда выпадала свободная минутка, Сефия падала на свой гамак и засыпала – до следующей вахты.
Но постепенно Сефия привыкла к морской жизни, и сегодня она собралась вернуться к книге. Потрогав загрубелости на своих ладонях, она ждала удобного момента.
Над ней, высоко на реях, забравшиеся туда с маленькими деревянными ведерками и жесткими кистями Стрелец и Хорс смолили такелаж. Их руки двигались вдоль канатов, с кистей капала смола, и по кораблю разносился ее едкий запах.
Сефия отметила: проведший несколько дней на корабле Стрелец выглядел гораздо более счастливым и спокойным, чем был раньше. Он шире улыбался и гораздо охотнее смеялся – беззвучным смехом, который сиял в его глазах. Уплыв из Оксини, скрывшись от Хэтчета и всего ужасного, что было связано с этим человеком, Стрелец, похоже, поверил, что с прошлым покончено, и навсегда.
Словно почувствовав, что Сефия наблюдает за ним, Стрелец посмотрел вниз, склонив голову набок. Его силуэт вырисовывался на фоне голубого неба – беспечный и, одновременно, ловкий, Стрелец легко, с поистине кошачьей грацией, удерживался на рее. Хотя на таком расстоянии Сефия и не могла увидеть его глаза, она чувствовала на себе долгий вопросительный взгляд Стрельца, скользивший по ее глазам, губам, лицу.
Сефия вспыхнула и отвела взгляд, но по какой-то причине не смогла погасить улыбку на своих губах.
Звук шагов вывел Сефию из состояния задумчивости, и, посмотрев вниз, она увидела на средней палубе старшего помощника, шедшего по направлению к ней с книгой, которую, далеко отставив от себя, он держал в руках так, словно этот предмет таил в себе для него смертельную опасность. Словно это была не книга, а змея. Он подошел и сунул книгу Сефии в руки; та засмеялась, а потом, вдохнув знакомый запах и ощупав края книги, прижала ее к груди.
– Почему вы ее так держите? – спросила она.
Старшего помощника передернуло, и он спрятал руки за спиной.
– Не знаю, что кроется там внутри, – сказал он. – Чем дальше от меня эта штуковина, тем меньше вероятность того, что из нее что-нибудь выползет.
– Там, внутри, только слова, – покачала головой Сефия.
– А еще что-нибудь ты там видела, внутри?
– Нет.
– Тогда ты просто не знаешь. Во всяком случае, пока.
Старший помощник проговорил это спокойным, даже будничным тоном.
Сефия внимательно посмотрела на него. В молодости старший помощник был красив: фигурно выполненный подбородок, большой рот. Но теперь кожа у него на шее провисает, а морщины перерезают лицо подобно оврагам. И, изучая внешность этого человека – его седины, рубец, пересекающий переносицу, – Сефия вдруг почувствовала, что ею вновь овладевает состояние, в котором она видит историю и будущее людей и вещей…
– Невежливо совать свой нос, куда не просят, – услышала она вдруг голос старшего помощника.
– О, простите! – взмолилась она. – Я не всегда могу управлять этим.
Старший помощник вздохнул.
– Со мной тоже так было, – сказал он. – Я чувствую все, что происходит на корабле, и не только с людьми, но и с грузом. И с крысами.
Он поморщился и продолжил:
– Людям нельзя так. Иногда мне от этого так плохо, что я напиваюсь до чертиков, чтобы только поспать.
– А как вы научились это контролировать?
Старший помощник пожал плечами:
– Так же, как и прочее. Практикой.
– И меня можете научить?
Он посмотрел на нее мертвыми серыми глазами, и она почувствовала, как его внутренний взор пронзает ее насквозь. Что ему открылось? Была ли Сефия в действительности такой смелой и доброй, какой, как она надеялась, она и была? Или же старший помощник увидел глупую, безответственную девчонку, которая допустила, чтобы ее тетю похитили? Которая убила Осло Канта и в которой, подобно куску янтаря, горит жажда мести?