олностью, до неузнаваемости, скрывал очертания фигуры. Глядя на силуэт Линды в защитном костюме и балаклаве, никто не смог бы сказать, стройна эта женщина или толста, молода или стара. Линда прекрасно знала все достоинства своей фигуры, знала, что под одеждой у нее есть за что подержаться, и бесформенный балахон давал ей возможность подразнить не только зрителей, но и себя саму. Грубый шершавый материал защитного комбинезона слегка царапал и натирал ей кожу. Контакт с этой тканью напоминал прикосновения опытного любовника, которому нравится доставлять возлюбленной не только море удовольствия, но также немного боли и других неприятных ощущений.
Линда подтянула повыше хирургические перчатки, доходившие ей почти до локтя. На ногах у нее были бесформенные небесно-голубые бахилы — обувь, обязательная для ношения в операционной. Улыбнувшись под черной маской, Линда подумала: «А ведь это и есть самая настоящая операционная».
Она сделала несколько шагов. «До чего ж я хороша — чертовски хороша!» — решила она.
Еще пара шагов по направлению к кровати, и Линда вновь остановилась. «Дженнифер, — мысленно напомнила она себе. — Ну уж нет. Не существует больше никакой Дженнифер. У нас она Номер Четыре — и все».
Номеру Четыре было шестнадцать лет. Девочка из небольшого университетского городка, живущего уединенной жизнью, далекой от жизни большого мира. Из привычного круга ее вырвала и принесла сюда роковая случайность. Линде были известны адрес Номера Четыре, домашний телефон, имена немногих друзей и подружек, а также некоторые семейные и прочие обстоятельства — все, что можно было выяснить, внимательно просмотрев содержимое рюкзака, бумажника и мобильного телефона девочки.
Линда остановилась в центре комнаты. От железной кровати ее отделяли три-четыре метра. Над спинкой кровати в стену были крепко вкручены металлические кольца для крепления наручников. Да уж, Майкл на этот раз постарался. Закончив с подбором реквизита, он взял на себя роль режиссера: энергичными росчерками мела на полу были намечены несколько прямых и изогнутых линий. Эта «координатная сетка» должна была помочь им обоим ориентироваться в пространстве, учитывая, с какой точки и под каким углом ведет съемку та или иная камера. Остановившись вот на этом перекрестии двух линий, можно было получить отличный план в профиль. Другая камера в этот момент снимала Линду анфас. Не следовало забывать и о том, что съемка велась непрерывно при помощи еще одной камеры, закрепленной на потолке помещения. О комфорте зрителей нужно было помнить ежесекундно. Выложив за зрелище деньги, они ожидали от исполнителей эффектной съемки в различных ракурсах и профессиональной операторской работы.
Что ж, заплатив сполна за впечатления, щекочущие нервы, клиенты имели полное право на лучшие кадры — на картинку, которая давала бы им постоянное ощущение присутствия и даже, быть может, соучастия в происходящем.
Всего в комнате было пять камер, хотя в глаза бросалась только одна — достаточно крупная профессиональная «Sony», снимающая в формате HD. Она была закреплена на штативе и нацелена на железную кровать. Для съемки с других точек — из двух углов, образованных фальшивыми стенами из гипсокартона, и с такого же подвесного потолка — использовались высококачественные, но куда меньшие по размерам веб-камеры. В поле зрения одной из них попадал вход в помещение. Материал, заснятый с этой точки, выкладывался в Интернет только в самые драматические моменты развития действия: в мгновения, когда либо Майкл, либо Линда заходили в комнату. Появление видов с этого ракурса, по замыслу режиссеров, само по себе должно было вызывать у зрителей интерес: попадавшая в кадр дверь знаменовала собой новый, непредсказуемый поворот сюжета. Линда знала, что в данный момент эта камера выключена. Первое посещение пленницы можно было считать первым шагом к завязке нового захватывающего спектакля.
В кармане защитного комбинезона у Линды лежал пульт дистанционного управления камерами и освещением. Одно нажатие на кнопку — и прямая трансляция из потайного подвала сменилась на экранах долгим стоп-кадром. Линде, к ее удивлению, пришлось подождать несколько секунд, прежде чем девочка, голову которой по-прежнему закрывал плотный мешок, медленно повернулась в ее сторону. В тот же миг Линда вновь надавила на кнопку пульта.
«Так станет понятно, что она что-то услышала… но что именно — останется за кадром».
Они с Майклом уже давно поняли, сколь важно в искусстве продажи любого, даже столь экзотического, товара умение подразнить потенциального клиента. Линда медленно подошла к кровати.
По едва заметному движению головы пленницы было видно, что она внимательно прислушивается к приближающимся шагам. Вплоть до этого мгновения она не произнесла ни единого слова. Линда прекрасно знала, что страх действует на людей по-разному: одни начинают неистово кричать и плакать, другие — безутешно молить о пощаде, третьи впадают в истерику, почти по-детски. Впрочем, существовал и еще один тип людей: объятые ужасом, они впадали в отчаяние, замыкались в себе и отказывались от любого контакта со своими мучителями и похитителями. Линда пока не понимала, как поведет себя Номер Четыре, какой именно будет ее реакция на происходящее. Таких молодых «актрис» в их шоу еще не бывало. Это добавляло остроты впечатлений и Линде, и Майклу: ведь непредсказуемость щекотала нервы не только зрителям, но и режиссерам.
Линда встала на отмеченную мелом точку возле изножья кровати. Она заговорила нарочито бесстрастным, монотонным голосом, стараясь скрыть собственные возбуждение и интерес. Ни одной эмоциональной фразы, ни одного слова, подчеркнутого интонацией. Необходимо было остаться внешне холодной и невозмутимой. Впрочем, запугать пленницу это отнюдь не мешало — у Линды был уже накоплен немалый опыт: она умела спокойно, но весьма убедительно высказать самые жуткие угрозы, а затем воплотить их в реальные действия.
— Молчи. Не вздумай сказать хоть слово, пока я тебе не разрешу. Не двигайся. Не смей кричать или дергаться. Просто сиди и внимательно слушай. Будешь вести себя хорошо, и я не сделаю тебе больно. Если хочешь выйти живой из ада, в который ты угодила, придется делать то, что я велю. Ты должна повиноваться мне беспрекословно. Делай что сказано — и не важно, что ты по этому поводу думаешь и нравится тебе это или нет.
Девушка, сидевшая на кровати, напряглась всем телом и задрожала, — впрочем, при этом она не произнесла ни слова.
— Это правило — самое важное. Позже я расскажу тебе остальные.
Линда сделала паузу. В глубине души она была почти уверена, что девушка сейчас либо расплачется, либо наконец начнет молить о пощаде. Но Дженнифер по-прежнему хранила молчание.
— С этого дня тебя зовут не так, как раньше. Твое имя — Номер Четыре.
Линде показалось, что из-под мешка донесся едва слышный сдавленный стон. Что ж, это было вполне допустимо и ожидаемо.
— Если тебя о чем-нибудь спрашивают, ты должна отвечать. Все ясно?
Дженнифер кивнула.
— Отвечай!
— Да, ясно, — поспешно поправилась Дженнифер, голос которой из-под плотной ткани прозвучал неестественно глухо.
На мгновение Линда задумалась: пленница вела себя иначе, чем она ожидала. Попытавшись представить себе, что сейчас ощущает девушка с мешком на голове, она злорадно усмехнулась и подумала: «Что, детка? Это тебе не учительнице у доски отвечать».
Впрочем, вслух она этого не произнесла. В ее планы не входило менять бесстрастную тональность беседы, взятую с первых секунд трансляции.
— Давай-ка я тебе кое-что объясню, — все так же монотонно произнесла Линда. — Итак, Номер Четыре, все, что ты знала о мире, что составляло до сих пор твою жизнь, более не существует. Кем ты была, кем хотела быть, все твои родственники, друзья, все, что было тебе знакомо, — этого больше нет. На всем свете есть только эта комната и то, что в ней будет происходить.
И вновь в наступившей тишине Линде пришлось догадываться о том, что творится с пленницей, по едва уловимым сигналам, посылаемым ее телом. Судя по дрожи, бившей Дженнифер, та вполне поняла услышанное.
— С этого дня ты принадлежишь нам.
Девушка словно застыла: казалось, даже дрожь отступила от этого словно окоченевшего тела. И все же при этом Дженнифер не только не закричала, но и вообще не издала ни звука. Другие к этому моменту уже сдавались. Особенно много возни и суеты было с Номером Три: она все время орала и кусалась, с кулаками кидалась на окружающее пространство. Нельзя сказать, что такое ее поведение сделало шоу менее привлекательным для зрителей. Хотя крики и непослушание были нарушением правил, которые установили для своих жертв Майкл и Линда, но столь яростный протест привнес разнообразие в заранее выстроенную драматургию этой мрачной пьесы. Каждая из пленниц вела себя по-своему, и Линда понимала, что привлекательность шоу от подобной непредсказуемости только выигрывает. Нужно было навязать каждой участнице особенный, именно для нее разработанный свод правил — каждый раз новый: ведь все пленницы были по-своему уникальны. Предвкушение новых сюрпризов и нетерпеливое ожидание того, как поведет себя новая жертва, — эти чувства приводили Линду в экстаз. Ей стоило немалых усилий держать себя в руках и по-прежнему изображать полное бесстрастие. Пристально посмотрев на полулежащую девушку с мешком на голове, она подумала: «А ведь слушает-то она внимательно!»
«Вот молодец. Умница, девочка!»
«Неплохо. Очень неплохо, — мысленно вынесла Линда свой вердикт. — С ней будет интересно. Она не такая, как другие».
Дженнифер молчала вовсе не потому, что хотела кому-то что-то доказать. Наоборот, больше всего на свете ей сейчас хотелось закричать во весь голос. Девушке даже казалось, что если она сумеет заставить себя издать хотя бы звук, который прорвется сквозь мешок, сквозь сковывающие ее цепи, сквозь стены и потолок этого непонятного помещения, тогда она, по крайней мере, поймет, где находится и как она здесь оказалась. Увы, все было напрасно: ни единый звук не сорвался с ее губ, и мир вокруг Дженнифер по-прежнему представлял собой сплошную мрачную тайну без единого намека на разгадку.