еистребимая вонь дезинфицирующего средства заглушала все ароматы, которые могли бы исходить от еды.
При других обстоятельствах Дженнифер стала бы воротить нос, возмущаться и отшвырнула бы прочь эту отвратительную пищу. Однако Дженнифер, которая поступила бы так, осталась там, в прежней жизни, которой, кажется, больше не существовало. Это была вымышленная Дженнифер, жившая только в воспоминаниях: ее отец умер от рака, а мать-истеричка собиралась замуж за извращенца. Та Дженнифер жила в мрачном доме в пригороде, где у нее была маленькая комнатка, в которой она скрывалась от всего мира среди своих книг, компьютера и мягких игрушек и мечтала о другой, более интересной жизни. Та Дженнифер ходила в скучную школу, где у нее совсем не было друзей. Та Дженнифер ненавидела практически каждый миг своего повседневного существования. Но та Дженнифер исчезла. Может быть, она когда-нибудь и жила на белом свете, но ее больше не было. Новая Дженнифер, которую заточили в темницу, поняла, что должна цепляться за жизнь, и, если ей приказывали заниматься физическими упражнениями, она это делала. Какую бы еду ей ни предлагали, она ее ела, вне зависимости от того, чем пахла эта еда.
Она тщательно вылизала миску, стараясь поглотить все до последней крошки: ведь любой дополнительный грамм пищи делал ее сильнее.
Когда девушка закончила есть, раздался звук открывающейся двери. В то время как женщина, забрав поднос, на котором была принесена еда, направилась в сторону выхода, ухо девочки уловило какой-то легкий шелест. Голова Дженнифер машинально повернулась туда, откуда послышался шум: она ожидала, что дальше последуют какие-то реплики.
Говорили шепотом, и она не смогла расслышать ни единого слова.
Раздался какой-то плеск. В своем воображении Дженнифер попыталась представить то, что могло бы издавать подобный звук. Казалось, к ней приближается какая-то неведомая волна.
Она поняла, что кто-то прошел по комнате. Дженнифер не шевелилась, она отчетливо ощущала чье-то присутствие рядом с собой. Принюхавшись, она уловила запах мыла.
— Итак, Номер Четыре, тебе надо помыться.
У Дженнифер перехватило дыхание.
На этот раз голос был мужской.
Приказы мужчины звучали холодно, без всяких эмоций:
— В двух шагах от кровати стоит таз с водой. Вот полотенце и мочалка. Вот кусок мыла. Встанешь рядом с тазом и вымоешься. И даже не пытайся снять повязку с глаз — я все время буду следить за тобой.
Дженнифер кивнула. Если бы она была постарше и была бы участницей Корпуса мира или же имела бы опыт военной подготовки, была бы в прошлом скаутом или посещала бы курсы выживания, она наверняка знала бы способ тщательно вымыться, имея в своем распоряжении лишь кусок мыла и немного воды. Но все вылазки на природу, которые она успела совершить вместе с отцом, происходили в местах, где можно было найти душ, ванну или в крайнем случае реку или пруд. А сейчас ситуация складывалась иначе. Дженнифер понимала, что действовать нужно четко и продуманно.
Она медленно повернулась на кровати и, вытянув ногу, нащупала носком таз. Наклонившись, она потрогала воду — та была чуть теплая. Дженнифер поежилась.
— Снимай одежду.
Девушка остолбенела.
Ее бросило в жар. То, что она испытывала, не было смущением в обычном смысле. Вернее было назвать это чувство унижением.
— Да нет, я… — начала было Дженнифер.
— Я не давал тебе разрешения говорить, Номер Четыре, — перебил мужчина.
Дженнифер почувствовала, что он подошел ближе. Ей представилось, как вздымается его кулак; еще мгновение — и ее станут бить. Или того хуже.
Клубок обрывочных мыслей, подобно электрическому разряду, в течение доли секунды пронесся в ее голове: внутренние запреты, теперь утратившие всякий смысл; желание сохранить свою личность; полнейшая неизвестность: где она? чего от нее хотят? И самый главный вопрос: что делать, чтобы остаться в живых?
— Вода остывает, — раздался стальной голос.
Она никогда прежде не раздевалась ни перед одним мужчиной.
Дженнифер почувствовала, что от стыда вся залилась краской.
Несмотря на то что все это время она была практически обнаженной и не исключала, что кто-то мог видеть, как она ходит в туалет, ей тем не менее нисколько не хотелось раздеваться догола. Вдобавок, помимо смущения, девушку беспокоило и нечто другое. Она боялась, что, сняв с себя нижнее белье, едва прикрывающее тело, она уже не сможет надеть его вновь: либо оно потеряется, либо его заберет мужчина — и в итоге останется абсолютно нагой.
«Как новорожденный младенец», — подумала Дженнифер.
В то же время она прекрасно понимала, что выбора у нее нет. Требования мужчины были вполне определенными.
Словно бы в подтверждение этому, он прорычал:
— Мы все ждем тебя, Номер Четыре.
Дженнифер медленно расстегнула лифчик и положила его на край кровати. Затем сняла трусики. Проделывая все это, она ощущала почти физическую боль. Одной рукой она инстинктивно прикрыла низ живота, в то время как другая рука пыталась спрятать от чужих взоров ее маленькие груди. Не видя ничего из-за повязки на глазах, она кожей чувствовала, как мужчина прожигает ее глазами, осматривая каждый сантиметр ее тела, изучая ее, словно какой-нибудь кусок мяса.
— Принимайся за дело! — скомандовал он.
Дженнифер наклонилась к тазу, пытаясь, насколько это возможно, прикрывать интимные места своего тела, намочила и намылила мочалку. Затем она выпрямилась и стала тщательно, не торопясь, мыться. Ступни. Ноги. Живот. Грудь. Подмышки. Лицо. Ее движения были осторожными: она боялась случайно сдвинуть повязку с глаз и старалась всячески демонстрировать свою покорность.
К удивлению девушки, прикосновение мыльной воды к ее коже доставляло ей наслаждение едва ли не эротического свойства. Начав мыться, буквально через несколько секунд она поняла, что никогда прежде не испытывала столь большого удовольствия от ощущения чистоты собственного тела. Комната, в которой она была заточена, цепь на ее шее, кровать — все это как будто исчезло. Вода словно бы растворила ее страхи и внезапно позволила ей почувствовать себя гораздо более раскованной, нежели прежде. Она прошлась мокрым полотенцем по грудям, промежности и бедрам. Ей казалось, будто кто-то ласкает ее. Что-то подобное в прошлом она испытывала всего лишь дважды: во время купания нагишом на мысу в начале лета, когда соленая волна накрывала ее всю полностью, с головой, и другой раз — в жаркий августовский полдень, когда она резвилась в прохладной речке с быстрым течением. Сейчас же она усиленно терла тело мочалкой, словно желая, подобно змее, избавиться от старой кожи и взамен обрести новую, сверкающую чистотой. Дженнифер понимала, что мужчина наблюдает за ней, но всякий раз, когда сознание этого факта грозило испортить ей удовольствие от мытья, она мысленно произносила одну и ту же фразу, словно мантру: «Пошел на хрен пошел на хрен пошел на хрен мудак вонючий». От этого ей становилось еще лучше.
Добравшись до плеч, она внезапно услышала:
— Нет, здесь не надо.
Дженнифер остановилась.
Мужчина продолжил спокойным, но требовательным тоном:
— У тебя в нижней части живота, почти в промежности, приклеено кое-что, напоминающее бактерицидный пластырь. Не трогай его.
Дженнифер нащупала на себе то, о чем говорил мужчина. Она кивнула.
— А волосы? — спросила она. Девушке очень хотелось вымыть голову.
— Как-нибудь в другой раз, — ответил мужчина.
Дженнифер продолжила гигиенические процедуры, периодически ополаскивая мочалку в тазу и вновь намыливая ее. Она умыла лицо и, несмотря на отвратительный вкус мыла, кончиком мочалки почистила зубы и десны. Везде, где только могла, она старалась помыть дважды.
— Заканчивай! — потребовал мужской голос. — Мочалку положи в таз. Возьми полотенце, вытрись насухо. Смени нижнее белье. Возвращайся в кровать.
Дженнифер послушно выполнила все, что ей приказали. Она обтерлась полотенцем из грубой хлопчатобумажной ткани, затем, подобно слепцу, ощупав руками кровать, нашла на ней трусы и лифчик и с усилием натянула их на себя, слегка прикрыв наготу.
Она услышала, как кто-то поднял таз и чьи-то глухие шаги протопали в сторону двери.
В ту самую секунду на нее что-то нашло — она сама не поняла что. Может быть, проделанные упражнения сообщили свежий заряд энергии ее сердцу и мышцам, или это был прилив сил после еды, или же она просто почувствовала себя обновленной, приняв ванну, но внезапно она резким движением руки на миг приподняла с глаз повязку.
К тому моменту, когда Майкл забрал из комнаты таз с водой и, сняв с себя облегающее черное трико и шерстяную маску, скрывавшую его лицо от камер, вновь влез в свои потертые джинсы и вернулся к компьютерам в аппаратной, Линда уже яростно стучала пальцами по клавиатуре. На ней по-прежнему был помятый защитный комбинезон. Не отрывая взгляда от экрана и продолжая набирать что-то на клавиатуре, она воскликнула:
— Ты только взгляни! Интерактивная панель прямо дымится!
В окне, предназначенном для зрительских комментариев, каждую секунду появлялись новые сообщения, поступавшие со всех концов света. Выражения страсти, возбуждения, восторга сменяли друг друга. Зрителям понравилась голая Номер Четыре, они с удовольствием наблюдали за тем, как она выполняла физические упражнения, как с жадностью, подобно голодному зверю, поглощала пищу. Признания в любви сыпались одно за другим.
Многие желали бы знать о героине побольше. Зрители просили информации. Кто такая Номер Четыре? Откуда она? Каково ее прошлое?
Читая подобные сообщения, Майкл и Линда испытывали беспокойство. Они понимали, что между анонимностью и открытостью проходит тонкая грань и что им следует быть осторожными по отношению к просьбам неизвестных людей.
«Я чувствую, что она принадлежит мне…» — писал мужчина из Франции. Линда читала его сообщение через переводчик Google: «…как моя машина, мой дом или моя работа. Нам с Номером Четыре нужно лучше узнать друг друга. Она — моя».