Тут вступила Флора. В пылких выражениях она попросила начальницу позволить ввести гостью в курс дела, умолчав, что гостья уже обо всем осведомлена. Эмма несколько досадовала на двусмысленное положение, в котором она оказалась.
Однако Биллингтон, к ее удивлению, не стала противиться.
– Я слышала о вас, миссис Норидж. Вы знакомы с леди Седжвик, если не ошибаюсь?
– Я обучала ее детей пять лет тому назад.
– Леди Седжвик – член нашего попечительского совета. Я доверяю ее рекомендациям. Она отзывалась о вас очень тепло.
Невысказанным осталось, что рекомендациям Флоры хозяйка пансиона доверяет значительно меньше. Эмма это поняла; ее бывшая воспитанница, по счастью, нет.
– Одна из наших учениц, Аннабелла Ингрэм, сбежала, – своим прекрасным низким голосом сообщила Биллингтон. – Мы не можем ставить в известность полицию, это нанесет удар по репутации заведения. Ее ищут частные сыщики. Но есть и другая проблема. Кто-то подкинул змеиную шкуру в гостиную. Гадкая, недостойная шутка! Я не позволю каким-то… мужчинам шарить по «Фезервику»! – Биллингтон произнесла «мужчинам» тем тоном, каким владелец сельскохозяйственных угодий говорит о диких кабанах, топчущих его посевы. – Здесь нужен женский взгляд. Эта девушка должна быть наказана. Если вы сумеете найти того, кто это сделал, миссис Норидж, вы можете рассчитывать на мою признательность – и не только.
Оставив вещи в комнате, миссис Норидж прогулялась по пансиону и вышла в сад. Дождь утих, небо прояснилось, но в воздухе висела сырость. За ее спиной послышались голоса, негромкий смех и быстрые шаги.
«По крайней мере, здесь ученицам не запрещено смеяться», – сказала про себя миссис Норидж.
Гувернантка видела достаточно заведений, где забитые испуганные девушки боялись подать голос; заведений, где взрослые девицы в наказание за смех, сутулость или дерзость были принуждены часами стоять лицом в угол, в полном классе, не смея ни обернуться, ни даже коснуться рукой стены. Где на ужин подавали кусок черствого хлеба, из окон сквозил лютый холод, а постели были пропитаны сыростью. В таких пансионах царила мрачная скрытая жестокость. Девушки умирали от плохих условий, от голода и издевательств. Но ряды воспитанниц неизменно пополнялись новыми.
Глава «Фезервика» была женщиной деспотичной и своенравной. Однако она заботилась о тех, кого вверили ее попечению.
В пансионе проживало около полусотни девиц. Всех их распределили в комнаты по двое. Однако в июле больше половины пансионерок разъехались на каникулы. Вирджиния Биллингтон позволила оставшимся расселиться как им вздумается. «Уединение необходимо всем, – объяснила гувернантке Флора. – Хозяйка не желает склок на пустом месте, а когда девушки долго живут вместе, они начинают вспыхивать от любой ерунды, как спички».
По традиции оставшиеся девушки под руководством учителей ставили спектакль. В постановке были задействованы все. Спектакль был большим событием в жизни пансиона, и кое-кто из девушек даже отказывался уезжать на каникулы, чтобы не пропустить его. Что ждало их дома? Скука, холодные ужины, привычные до оскомины лица… А в «Фезервик» на премьеру съезжались родственники и гости со всей округи. Не забудьте про торжественный ужин и танцы! Ах, сколько пылких взглядов брошено! Сколько дружб завязано! И между прочим, два года назад мисс Анна Льюис вышла замуж за молодого человека из хорошей семьи, очарованного ее блистательной ролью Эстеллы. Кто после этого будет отрицать выдающийся талант Чарлза Диккенса!
Миссис Норидж попросила разрешения взглянуть на змеиную шкуру и палку. Шкура когда-то принадлежала некрупной гадюке. Что касается палки, это была обыкновенная толстая ветка ольхи, кривая и неошкуренная. Гувернантка не нашла на ней ни зарубок, ни царапин.
Прогуливаясь по саду, Эмма размышляла обо всем, что услышала от Флоры.
Итак, ранним утром пятнадцатого июля Аннабелла Ингрэм перелезла через ограду и сбежала. А на следующую ночь возле пансиона видели старика; если верить свидетелю, он пытался проникнуть в сад. Два часа спустя возле остывающего камина сторож нашел палку и змеиную шкуру.
«Вероятно, два этих происшествия никак не связаны друг с другом, – сказала себе гувернантка. – Девица сбежала с возлюбленным. Старик-оборванец замерз и мечтал провести ночь в тепле. Он пробрался в гостиную, разжег камин… Сторож спугнул беднягу, и тот бежал, забыв про свой посох. Змеиная шкура? Чего только не бывает в карманах у бродяг».
Картина случившегося представлялась довольно ясной. Странно, что миссис Биллингтон не удовлетворилась простым объяснением…
Но что, если в этом и впрямь замешан кто-то из девушек?
Миссис Норидж попросила у Флоры ключ и осмотрела комнату сбежавшей. Разношенные домашние туфли были брошены под кроватью, два нарядных платья висели в шкафу. С полки перед зеркалом таращилась лупоглазая кукла. Однако не было ни обуви, ни верхней одежды – приметного темно-синего шерстяного плаща с белой окантовкой.
Вернувшись в сад, гувернантка обошла здание и рассмотрела стены. Пожалуй, побег из «Фезервика» не представлял особых сложностей для девицы, умеющей хоть немного лазить по деревьям.
Территория пансиона занимала около тысячи акров. Перед зданием был разбит обширный цветник, справа виднелись хозяйственные постройки. Возле сарая чинил колесо пожилой широкоплечий мужчина с короткой седой бородой.
– Мистер Донован?
Бородач обернулся, снял кепку.
– День добрый, мэм! Ежели вы насчет кэба, он будет готов только к завтрему.
– В кэбе нет необходимости. Миссис Биллингтон попросила меня выяснить, откуда взялись в гостиной змеиная шкура и посох… Вы не думаете, что их мог оставить старый бродяга?
К ее удивлению, Донован не торопился соглашаться.
– Хотел бы я сказать, мэм, что так и есть… Вот только как бродяга пробрался внутрь? Все окна заперты, а двери и подавно. Ежели кто оставил поднятой створку окна, старик туда не пролез бы. Он же не кошка!
– Точно ли бродяга был стар?
Донован почесал в затылке.
– Виллард сказал, что старее некуда. Он, правда, зенки залил на ночь глядя. Но если дорогу нашел, значит, и человека бы разглядел. И зачем, скажите на милость, бродяге лезть в дом? Коли ему нужен был ночлег, спрятался бы в сарае. Нет, мэм, это кто-то из своих. Нашей хозяйке внимательнее бы присмотреться к этим вертихвосткам!
– Девушкам?
– Учительницам, – скривился Донован. – Уж не знаю, чему они там обучают… Никому не разрешается покидать спальни по ночам, только им да еще горничным. От девиц ничего подобного не дождешься, слава богу! Они тут все тихие да скромные.
Уже второй человек высказывался подобным образом о воспитанницах «Фезервика». Эмма ничего не сказала, лишь выразительно вскинула левую бровь.
Весь ее опыт подсказывал, что Донован и Флора заблуждаются. «Шестнадцатилетняя девушка способна перехитрить Одиссея и подставить подножку дьяволу, – мысленно сказала гувернантка. – Особенно та, что считается скромницей. Девушка шестнадцати лет – это яд и мед, цветы и тлен, газель и крокодил в одном лице. Никто не должен обманываться, видя перед собой кротких шестнадцатилетних пансионерок. Их затеи напугали бы даже преступника. В их мечты никому нет доступа. Поверить в то, что из двадцати томящихся в «Фезервике» девиц ни одна не выходит по ночам? Увольте, мистер Донован!»
Вслух она поблагодарила сторожа, спросила, как найти свидетеля, видевшего бродягу, и отправилась дальше исследовать пансион.
Проходя мимо кухни, гувернантка заметила, что рама окна приподнята и держится на задвижке. Миссис Норидж отломила ветку, с легкостью вскарабкалась по выступающим кирпичам к окну и провела несколько увлекательных минут, пытаясь с помощью ветки откинуть задвижку. Наконец ей это удалось. Сунув голову в щель, Эмма осмотрела кухню, хмыкнула и выбралась наружу.
Что ж, Донован был прав в одном: немощному старику не под силу забраться в окно. Это мог проделать лишь человек щуплый и юркий.
Горничные клялись, что не помогали Аннабелле переписываться с возлюбленным. Но как тогда эти двое договорились о встрече?
Южная часть владений примыкала вплотную к лесу. Здесь все густо поросло одичавшими деревьями. Ветки тянулись друг к другу через разделявшую их высокую каменную ограду. Кое-где из нее выпали кирпичи; ярко-зеленые пятна мха расползались по стене, придавая ей пугающую живописность.
– Романтическое место, не правда ли? Здесь хочется сочинять баллады или вздыхать о прошедшей жизни.
Эмма обернулась на мелодичный голос. Ее обладательницей оказалась стройная женщина лет тридцати с болезненно бледным лицом. В ее больших серых глазах затаилась печаль, но тон был шутлив и беззаботен.
– Анна Дэвенпорт, – представилась она. – Я – учительница рисования. Вы – бывшая гувернантка Флоры, не так ли? Она много рассказывала о вас.
– Рада познакомиться, мисс Дэвенпорт.
– Позвольте провести вам небольшую экскурсию… Вон те руины – все, что осталось от оранжереи и некогда огромной теплицы. За ними – заброшенный колодец и старые яблони, которые давно пора спилить. Эпитет «заброшенный» подходит здесь ко всему, на что ни посмотри. Девушки редко сюда забредают. Они предпочитают гулять среди цветов. Но мне этот сад по душе.
Деревья над ними зашелестели, словно откликаясь на ее признание.
Миссис Норидж осмотрела и старые яблони, и остатки теплицы.
– Мисс Дэвенпорт, не расскажете ли мне об Аннабелле?
Учительница задумалась.
– Мисс Ингрэм красива, – сказала она наконец. – Она чуть выше среднего роста, у нее золотые волосы, синие глаза и губы яркие, как мак. Будь я мужчиной, я бы тоже влюбилась. Характер – гордый, своенравный и независимый. Аннабелла не из тех, кого могут остановить правила. В нашей постановке она должна была играть Бекки Шарп. Это говорит само за себя, вы не находите?
– Так вы ставите «Ярмарку тщеславия»!
– Да, и по моему пристрастному мнению, спектакль удачен. За сцены балов отвечает Альберт Турне – это наш учитель танцев.