– В самом деле? Ох, как это огорчительно! Конечно, у нас не выдающаяся кухня, но миссис Райвен очень старается…
– Ты все запустила! Землю, сад… Здесь давно нужна была хозяйская рука!
– Но Абрахам… Позволь заметить, что Чарльз привнес немало технических новшеств в обустройство дома…
– Твой Чарльз был пустое место, – отрезал Абрахам. – Просадил твои деньги, а потом еще и помер.
Рыжий так и вскинулся.
– Мой отец был честный и порядочный человек, сэр!
Притворное благодушие с Абрахама как рукой сняло. С первой минуты своего появления он ждал удобного случая, чтобы показать, кто новый хозяин Пламер-холла.
– Закрой рот, молокосос, когда тебя не спрашивают!
– Прошу тебя, Абрахам, он не со зла…
– Не смейте оскорблять моего отца!
– Ах ты дерзкий недоносок!
– Ну зачем ты так, Абрахам…
– Я не позволю, чтобы против меня возвышали голос в моем собственном доме! Ты распустила всех, Юнис, от кухарки до собственного сына! – Он поднялся: лицо багровое, желваки играют. – Пора преподать вам урок. Ступай в свою комнату, Чедвик, и жди меня. Я задам тебе хорошую порку.
– Боже, Абрахам! Это совершенно не обязательно!
– Заткнись, Юнис. Ты несносна.
– Если позволите, сэр, – раздался сдержанный голос. – Это моя обязанность.
Абрахам вылупил глаза на гувернантку. Подозреваю, он не замечал ее за столом, пока она не открыла рот.
– Примите мои извинения, мистер Пламер, – продолжала Норидж. – Я отвечаю за воспитание юного джентльмена. Мистер Чедвик, покиньте столовую. Вы вели себя недопустимо и будете наказаны.
И она высекла Рыжего. Вопли доносились до столовой, пока его мать сидела, потерянная, не в силах съесть ни кусочка.
Абрахам несколько успокоился. Расправившись с говядиной, он сказал:
– Теперь здесь будут новые порядки, Юнис. Если тебе это не по душе, можешь убираться на все четыре стороны.
Так началось воцарение Абрахама Пламера на семейный престол. Вскоре он натянул вожжи еще сильнее. Правда, не скажу, что повозка повернула, куда ему хотелось. Абрахам поднял цену за аренду – и половина фермеров съехала. Он устроил разнос слугам – и двое горничных уволились, а вслед за ними и кухарка. О нраве нового хозяина быстро пошли слухи, и найти новую прислугу Юнис не удалось. Теперь они ужинали жестким мясом и остывшей картошкой.
Но сильнее всего доставалось мальчишке. Уж не знаю, за что Абрахам невзлюбил племянника. Может, за сходство с Броком-старшим, единственным, кто нашел на него управу. Как бы там ни было, он издевался над Рыжим каждый день. А я ведь уже говорил, что Рыжий был упрям? Ему бы сидеть тихо, поддакивать дядюшке и слушаться каждого его слова…
Какое там! Паренек огрызался на каждом шагу. Даже Норидж было не под силу удержать воспитанника в узде.
И каждый божий день Абрахам отправлял его на порку.
Но продолжалось это недолго.
Норидж с Чедвиком затеяли строить Ноев ковчег. Такие продавались и готовые, да только стоили кучу денег. Норидж снова призвала меня. А мне, признаться, в охотку было помогать им. С ковчегом Рыжий справился сам. А вот за фигурки зверей взялся я.
Вырезал я, Норидж раскрашивала. И до того ловко у нее это получалось! Вот только мы малость не рассчитали, и в ковчег все наши твари не поместились. Пришлось надстроить еще один этаж, а затем еще один… Мне давненько не было так спокойно и славно, как в те часы, когда я вырезал зверушек, сидя перед верстаком, а Рыжий, положив голову на руки, наблюдал за мной. Обглодыш был тут как тут: дремал на полке, помахивая огрызком хвоста.
Готовый ковчег отнесли в игровую. Чедвик глаз с него не сводил. Мордашка его сияла, как новенький пенни. Тут-то и попался им на пути Абрахам.
– Что это такое?
– Ноев ковчег, сэр. Он необходим нам для занятий.
– Кажется, припоминаю: у меня такой был когда-то, – только и сказал Абрахам.
За ужином он был неразговорчив. Юнис слегка воспряла духом. Ей, бедняжке, доставалось от брата каждый день. Тот выглядел погруженным в свои мысли, и она завела беседу с гувернанткой:
– Каковы успехи Чедвика в латыни, миссис Норидж?
– Мистер Чедвик очень старается, миссис Пламер.
– О, это хорошо! Просто замечательно! Латынь совершенно необходима образованному человеку…
– Чарльз знал, как называется тля на латыни, – вдруг проговорил Абрахам, ни к кому не обращаясь. – А что проку? Он женился на тебе, и ты свела его в могилу. А теперь растишь из мальчишки второго Чарльза. Ты глупа, Юнис. Мозгов у тебя с фасолину, не больше.
Чедвик выпрямился, глаза его блеснули.
– А вы, сэр, образцовый трус, – отчеканил он. – Вы оскорбляете моего покойного отца, потому что он не может вам ответить, и мою мать, потому что она – женщина. Будь здесь ваш собственный отец, вы не осмелились бы и рта раскрыть.
Это был сильный удар. И нанес его Абрахаму двенадцатилетний мальчишка.
Чедвик поднялся из-за стола, всем своим видом показывая, что готов к порке. Но тут Абрахам наклонился вперед, сгреб мальца, подтащил его к себе и рывком задрал на нем рубаху.
– За дурака меня держите? – зловеще протянул он, рассматривая бледно-розовые, едва заметные следы на спине Чедвика. – Вот, значит, Норидж, как вы его наказываете! Придется и это взять в свои руки.
Он выволок Рыжего за ухо из столовой. Юнис уставилась на гувернантку, прижав ладонь к губам. И впилась зубами в собственный палец, когда из комнаты наверху раздался не вопль, как было раньше, а долгий мучительный стон.
С этого дня Абрахам окончательно стал собой. Казалось, избив Чедвика, он освободился от последних сковывавших его условностей. Мальчишка провел в постели три дня, а когда он встал, Абрахам избил его снова.
А потом снова.
И снова.
Он бил Чедвика розгой, бил тростью, бил кулаком; он бросал в него книгами и рассек ему лоб, швырнув в него чернильницу.
Наконец в их доме появился доктор Лэрд с призывом к милосердию.
– «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, – отвечал ему Абрахам, гнусно ухмыляясь, – а кто любит, тот с детства наказывает его». Так говорится в Библии. Неужто вы не почитаете Библию, доктор Лэрд?
– Я предупреждаю вас как врач: вы доведете мальчика до могилы.
– «Наказывай сына своего, доколе есть надежда, и не возмущайся криком его»! – процитировал Абрахам.
– Однажды вам удалось избежать тюрьмы, – холодно сказал Лэрд. – Но второй раз этого не случится.
Тело Чедвика покрылось рубцами. Я провел две недели в отъезде, а когда вернулся, не узнал Рыжего. Он похудел, лицо его заострилось.
Однако Абрахам отнесся к угрозе доктора серьезно.
Когда Чедвик в очередной раз ответил ему дерзко, он не стал бить племянника. Вместо этого он потащил паренька наверх и на его глазах уничтожил деревянный ковчег вместе со всеми животными.
Абрахам был человек большой силы. Я не встречал мужчины, который в ярости был бы столь же необузданным, как мистер Пламер. Он буквально размолотил ковчег кулаками и заставил мальчика смотреть на это.
Тогда я впервые увидел, как Рыжий плачет. При дяде он крепился, но едва у него появилась возможность удрать, он прибежал ко мне и всхлипывал в углу. Только Обглодыш помог ему успокоиться. Мальчишка уткнулся в него, и постепенно рыдания стихли.
– Мы сделаем новый ковчег, – пообещал я тогда.
Мы сделали новый, лучше прежнего.
Абрахам разрушил и его.
Он уничтожал все, что попадалось ему на глаза. Я видал, как он вырвал с корнем розы, посаженные Юнис. Хватался за колючие плети, словно это была шелковая трава, и швырял в сторону. Ладони у него были в крови, но, казалось, Абрахаму это только в радость. Когда он толкнул конюха так, что тот ударился головой о стену, в доме появилась полиция. Но Абрахам откупился. Он снова стал осторожнее – но зато изобретательнее.
И вся его злоба сосредоточилась на Чедвике.
Он запирал мальчишку в темном чулане, уничтожал его игрушки и наконец выплеснул чернила на портрет его отца. Чедвик кинулся на него с кулаками, и Абрахам отходил его так, что тот неделю не вставал с постели. Однажды воскресным утром я встретил Юнис, направлявшуюся в церковь. Лицо у нее было закрыто густой вуалью.
Вы спросите, что здесь такого? Да не видал я прежде, чтобы Юнис носила вуаль, вот что. Шесть дней она выходила только в ней. Достаточный срок, чтобы сошел синяк на губе.
За каких-то два месяца Пламер-холл преобразился. Казалось, в нем обитает чудовище. Мне довелось повидать немало дурных людей, но такого, как Абрахам, я не встречал.
Что-то пожирало его изнутри. Его точила злоба, и он заливал ее бренди да виски, но от выпивки свирепел хуже прежнего. От плача сестры Абрахам только бесился, а вот когда научился доводить до слез Чедвика, это было ему как бальзам на рану. И все же даже пьяный он был осторожен. Видать, помнил предупреждение доктора.
Юнис тряслась, словно в лихорадке, и плакала. Заяви она в полиции, что Абрахам издевается над ними, может, его и призвали бы к ответу. Но уж точно после такого братец выставил бы ее. Он каждый день напоминал Юнис, что крыша над головой у нее имеется только по его милости.
– Мистер Хоган, за что Брок Пламер выгнал сына? – спросила как-то Норидж.
Я покосился на нее.
– Двадцать лет назад Абрахам избил до полусмерти жениха девушки, что ему приглянулась. Брок замял дело. Откупился от полиции и от семейства юноши. Но юный Пламер и до этого вытворял всякое, так что больше старый Брок терпеть не стал.
– Благодарю вас, мистер Хоган.
Вот и все, что она сказала. Я не мог толком понять ее. Пожалуй, она единственная во всем поместье сохраняла невозмутимость. Как только Чедвик приходил в себя после побоев дядюшки, гнала его заниматься. Другая пожалела бы мальчишку… А впрочем, гувернантка есть гувернантка. Ну да, она не истязала Чедвика так, как поначалу считал Абрахам. Но когда их обман раскрылся, она приняла его условия игры.