Этого-то Абрахам и добивался. Лиса спихивает ежа в воду, чтобы тот развернулся. Тогда она сможет вцепиться в его беззащитное брюхо.
Когда бледная мордашка Чедвика слегка порозовела, Абрахам обернулся к нему с широкой улыбкой.
– Совсем забыл: помнишь того кота, который жил у Хогана? Я застрелил его на днях. Как он шмякнулся с ветки – любо-дорого посмотреть!
Чедвик окаменел.
Глядя на него, дядюшка осушил полный стакан бренди, удовлетворенно посмеиваясь.
Как вдруг раздался голос Норидж:
– Боюсь, вас ввели в заблуждение, сэр. Обглодыш жив и здоров. Я видела его только сегодня утром.
Абрахам так и подскочил.
– Вранье!
– Ваш меткий выстрел поразил серую кошку неизвестного происхождения, – продолжала Норидж. – Мистер Хоган помогал мне скрыть следы ее пребывания в Пламер-холле.
Это она, значит, о том, что я дал ей мешок и лопату. А о том, что она сама закапывала бедную тварь, – ни словечка!
Абрахам уставился на гувернантку так, словно хотел душу из нее высосать. А Норидж знай себе глядит на него с легким сочувствием: мол, сожалею, что так вышло. И добавляет:
– Вы совершили милосердный поступок, сэр. Это было тощее лишайное создание, которое и само испустило бы дух не сегодня-завтра. А что касается вашей ошибки, не зря говорят, что ночью все кошки серы. А впрочем, простите: вы же стреляли днем…
И тут мальчишка как прыснет! А за ним и Юнис. Бывает, что людей охватывает беспричинный смех. Он распространяется быстрее, чем огонь по сеновалу. Горничная зажала ладонью рот, но хихиканье вырвалось наружу, как мышиный писк. Она выскочила в коридор и захохотала в полный голос. За ней выбежала и вторая.
– Молчать!
Фальшивое добродушие слетело с Абрахама. Он смахнул рукой посуду. Тарелки с бокалами полетели на пол. Дзынь! Но Чедвика и Юнис было не остановить.
– Тощее… лишайное… создание… – выдавил Чедвик сквозь слезы смеха. – Аха-ха! Мистер Пламер – гроза кошек!
Ничем хорошим это не кончилось бы. Но тут снова встряла Норидж.
– Если вы не доверяете моим словам, вы можете спросить самого мистера Хогана. Он не посмеет вас обмануть.
Да, вот так она и поступила! Натравила этого зверя на меня. Абрахам выскочил из-за стола и как был, в домашней обуви кинулся к моему коттеджу. Ночью подморозило, но ему все было нипочем. О том, как я встретил его, вам уже известно. Но вы еще не знаете, что случилось потом.
Поняв, что до кота ему не добраться, Абрахам бросился обратно. Юнис с Чедвиком заперлись в спальне и забаррикадировали дверь. В жизни не поверю, что у Юнис хватило бы мозгов противостоять братцу. Не иначе, Норидж ее надоумила. Абрахам не преуспел и тут.
Тогда он сделал единственное, что ему оставалось.
Спустился вниз и обрушился на кукольный дом.
Он молотил по нему кулаками и рычал. Горничные плакали от страха, глядя из окна на его огромную фигуру, залитую лунным светом. Абрахам выкрикивал ругательства и клялся сломать мальчишке шею, как только доберется до него.
Щепа вонзилась ему в мясистую часть ладони. Она вошла так глубоко, что Абрахам заревел от боли. Это и был тот вопль, от которого вздрогнули все до единого в Пламер-холле. Абрахам вытащил щепу и отшвырнул в сторону. Но запал его схлынул. Постанывая от боли, словно в него попала пуля, он добрался до своей спальни, и тут бренди сделал свое дело: Абрахам уснул.
– Сегодня его еще не видали, – сказал Гриндуэй, озираясь. – Он храпит так, что дрожат стены. Не советовал бы я тебе дожидаться, пока он проснется.
Так я и намеревался поступить. Но услышав о том, что Абрахам сотворил с кукольным домиком, передумал. Вместо этого я пошел прямиком в полицейский участок и поведал инспектору, как Пламер ломился ко мне ночью. Рассказал и про выбитое окно, и про угрозы.
Потом вернулся в свой коттедж и стал ждать.
Юнис, схватив сына, умчалась к дальней родне. Останься она – возможно, все сложилось бы иначе. Но без нее Абрахам запил еще сильнее. Видать, ему уже тогда было нехорошо, раз он так и не явился ко мне – ни в первый день, ни во второй. А на третий к усадьбе подъехал кэб, и из него вышел доктор Лэрд.
Слуги шептались, что у Абрахама распухла рука. Потом стали говорить, что мистер Пламер отдает приказы так, что ни слова не разберешь. Его мучил то жар, то озноб. Доктор Лэрд теперь появлялся в усадьбе дважды в сутки, утром и вечером. На шестой день он приехал и остался на ночь. После этого вернулась и Юнис, которую срочно вызвали письмом.
А на восьмой Абрахам Пламер отдал богу душу.
Я был там и помогал выносить тело. Смерть обезобразила его черты. Зубы были оскалены, голова запрокинута, словно Абрахама терзала падучая. Даже в похоронном бюро не смогли придать ему приличный вид. В свой последний путь мистер Пламер отправился в таком виде, будто сплясал польку с самим дьяволом.
Но на похоронах я не был. Вместо этого я пришел на свалку, куда выбросили кукольный дом. Абрахам хорошо над ним потрудился. От маленьких кушеток, диванов и стульев осталось лишь деревянное крошево.
А вот задняя стенка уцелела. Из нее-то я и вытащил гвоздь. Он торчал ровнехонько посередине между крышей и полом. Его забили с таким расчетом, чтобы острие чуть-чуть не доставало до второй, фальшивой стены.
Я положил его в ладонь и рассмотрел. Здоровенный, ржавый, длиной с мой палец. От него исходил едва уловимый запах.
Ни один человек, вздумавший поиграть с нашим домом, не смог бы об него пораниться. Ни один.
Кроме того, кто попытался бы его разрушить.
Я рассматривал гвоздь, острие которого до половины было испачкано запекшейся кровью. Не щепа вонзилась в руку Абрахама, о нет. Спьяну он даже не понял, обо что поранился.
А затем перед моими глазами встал холодный осенний день и сухопарая женщина в черном пальто, говорящая: «Я сделаю это сама, мистер Хоган». Я снова увидел, как она идет к лесу, и в одной руке у нее лопата, а в другой – мешок.
Теперь я знал, что было у нее в кармане.
Длинный ржавый гвоздь. Много лет он торчал в гнилой доске. Норидж взяла его у меня и сохранила. И если я хоть что-то понимаю в людях, то прежде чем закопать кошку, подстреленную Абрахамом Пламером, Норидж тщательно извозила гвоздь в ее кишках и в земле. А потом заколотила его в заднюю стенку кукольного дома.
Ржавчина и трупный яд – вот что хранилось в тайной комнате.
Абрахаму был оставлен шанс. Если бы он не разнес вдребезги постройку, если бы не молотил по ней кулаками, как сумасшедший, то не напоролся бы на острие. Он сам определил свою участь. И даже тогда его судьба еще не была решена. Он мог промахнуться мимо гвоздя. Мог растоптать кукольный дом. Кожаным подметкам гвоздь не страшен.
Думаю, в некотором смысле Норидж положилась на провидение.
И оно оказалось на стороне Юнис и ее сына, а также безымянной кошки, дотянувшейся до своего убийцы из маленькой могилки в лесу.
Видите ли, провидение всегда играет за кошек.
Стоило мне подумать об этом, кто-то толкнул меня под локоть. Мой Обглодыш терся об меня серой головой.
– С этого дня можешь бегать где хочешь, – сказал я ему. – Но если принесешь хоть одну крысу, пеняй на себя.
Кот мяукнул и скрылся в сухой траве.
А я взял обломок доски, раскопал ямку, положил в нее гвоздь и засыпал землей. Когда я закончил, гвоздь был похоронен навсегда.
Вы спрашиваете – почему я это сделал? Почему не рассказал инспектору? Почему не поделился своей уверенностью в том, что послужило причиной смерти Абрахама Пламера?
Потому что, да простит меня Бог, я считаю себя хорошим человеком.
А вы никогда не знаете, на что способны хорошие люди.
Самые добрые сердца
Ах, как прелестна была мисс Верити Олденбрук! Ее голубые, как незабудки, глаза трогали ваше сердце с первой секунды.
И как несчастна, бедняжка! К тому времени, о котором пойдет речь, ее младшая сестра два года как покинула этот грешный мир. Софи было всего пятнадцать. Несчастный случай оборвал ее жизнь. С тех пор мисс Верити оплакивала сестру каждый день. Добавьте к этому, что девушка потеряла отца с матерью еще в детстве.
Редкие злопыхатели утверждали, будто траур ее затянулся. Но таких было немного. Верити пользовалась расположением жителей Эксберри.
Немалую роль в этом сыграла единственная родственница девушки, достопочтенная Патриция Олденбрук. С прискорбием вынуждены признать, что сам Атилла, будь он связан с миссис Олденбрук кровными узами, вызывал бы у добрых горожан желание оказать ему любую помощь. Достопочтенная Патриция была стара, толста, одышлива, гневлива и упряма. Она без колебаний отказала трем претендентам на руку мисс Верити. Каждый раз находились убедительные предлоги. В Эксберри постепенно уверились, что старуха не отпустит бедняжку. А ведь большая удача для девушки без наследства найти себе мужа!
Однако даже у миссис Олденбрук не нашлось возражений, когда к ее племяннице посватался сам Элиот Флетчер.
Мистер Флетчер был джентльмен. Не слишком богат, но своим поместьем он управлял грамотно. Можно было предположить, что его отпрыскам достанется хорошее наследство. Он не женился до тридцати двух лет, поскольку искал подходящую девушку, которой отдаст свое сердце. Так он сообщил старухе Олденбрук, и та растаяла от его обходительности и манер.
Не вызывало сомнений, что мистер Флетчер без ума от Верити. Он был не первый мужчина, потерявший голову от ее голубых глаз и нежного заплаканного личика – ибо, как мы уже сказали, мисс Верити довелось пролить немало слез за свою жизнь.
На свадьбе девушка улыбалась так робко, словно не верила своему счастью.
– О, если бы Софи могла меня видеть, – шепнула она своему мужу после обручения.
Элиот ласково улыбнулся ей:
– Не хочу показаться в твоих глазах глупцом, но я почти уверен, что ощутил ее присутствие в церкви.
– Ах, и я! – с большим чувством сказала новоиспеченная миссис Флетчер.
У Верити были слабые нервы; частенько в разгар беззаботного солнечного дня она принималась лить слезы, оплакивая то сестру, то безвременно ушедших родителей, а иногда всех сразу. Элиот вел себя безукоризненно. Ни разу он не упрекнул свою молодую жену в плаксивости. Ни разу не прорвалось в нем раздражение. Он обнимал ее, шептал на ухо слова утешения. Как-то раз Олденбрук обвинила его в том, что он потакает капризам Верити.