– Ах, любой бы мог ошибиться!
– Да и кому какая разница, чем изо рта пахнет, – проворчала горничная. – Лишь бы зубы не гнили, верно я говорю?
– Позвольте вам помочь. – Миссис Норидж отыскала в шкафчике пузырек с лавандой и заново смешала ингредиенты. – Раз мистера Финли взяли в гости, значит, он чувствовал себя хорошо?
– Только бледненький очень! Но нынче утром за завтраком попросил добавку. Хозяйка не сразу согласилась. Уж будто ей жалко холодной говядины! Приедет мистер Гроу, все ему расскажу!
Харлоу прикусила губу и испуганно взглянула на гувернантку. Но Эмма бесстрастно размалывала пестиком мел.
– Должно быть, мистер Гроу – справедливый человек, – заметила она.
– Из него мог бы выйти верховный судья! – с гордостью сказала Харлоу. – Из тех, что вправе судить саму королеву. Мистер Герберт блестяще учился, и человек он хороший.
– Полагаете, он был бы недоволен своей женой?
Мел хрустнул в ступке. Харлоу огляделась, словно их кто-то мог подслушать, и села на табурет.
– Я вам так скажу, – начала она, понизив голос. – Наш маленький Финли болеет не впервые. Вас здесь еще не было, когда он слег прошлой весной. Доктор прописал ему настойку и строго-настрого велел давать по часам. Так знаете, что сделала миссис Гроу? Спрятала всю бутылочку. Три недели спустя бутыль оставалась полной: ни глоточка не досталось из нее бедному мальчугану! Даже чайную ложечку лекарства она пожалела. Вместо этого только шпыняла его и гоняла, словно чужую козу в огороде. Сердце у меня кровью обливалось. Будь здесь мистер Герберт, такого не произошло бы.
Эмма тщательно отсчитала пятнадцать капель лаванды.
– Но Финли в конце концов поправился, – заметила она, перехватив поудобнее пестик.
– Да только не благодаря миссис Реджине, а разве что не вопреки, – тихо возразила Харлоу.
Миссис Норидж размяла все ингредиенты и принялась вымешивать получившуюся смесь. Из ступки сильно пахло лавандой. Харлоу сидела, низко опустив голову – то ли переживая за мальчика, то ли раскаиваясь в своей откровенности.
– Главное, что сейчас с мистером Финли все в порядке, – успокаивающим тоном сказала Эмма. – Но не заметили ли вы, миссис Харлоу, чего-нибудь странного перед тем, как он заболел?
– Странного? – недоумевающе переспросила горничная. На ее простодушном лице выразилось удивление.
– Быть может, он наелся диких ягод по моему недосмотру? – развила свою мысль гувернантка. – Или тайком хлебнул на кухне эля?
Харлоу надолго задумалась. Видно было, что процесс этот нелегок для нее. Она жевала губами и напряженно морщила лоб.
– Нет, ничего такого, – сказала она наконец. – Мисс Верити – ох, то есть миссис Флетчер – угостила его тминным печеньем накануне, вот у него живот и прихватило.
Эмма помнила, что печенье ел только Финли.
– Печенье пекла кухарка, – задумчиво проговорила она. – Миссис Флетчер здесь ни при чем…
– Ох, она до того прехорошенькая! И так любит нашего Финли! – На лице Харлоу отразился благоговейный восторг. – Знаю, всякое начали болтать про нее, но это клевета. Она его разве что на руках не носит!
– Чем еще угощала мальчика миссис Флетчер? – перебила Эмма.
Харлоу часто заморгала.
– Пирожными, – после долгого раздумья сказала она. – Целую коробку принесла. Мистер Финли, не будь дурак, готов был делиться печеньем. А коробку съел одним махом – я глазом не успела моргнуть, а она уже пустая.
– Когда это произошло?
Но тут Харлоу оказалась бессильна. Сколько ни морщила она лоб, все, что ей удалось вспомнить: «Кажись, я серебро начищала в тот день». Верити вручила коробку мальчику так быстро, что никто не заметил этого: ни Реджина, ни сама миссис Норидж.
«Это меняет дело, – подумала Эмма. – В печенье подсыпать мышьяк почти невозможно. Смешать яд с кремом в песочных корзинках куда проще. С этим может справиться кто угодно».
Харлоу, не переставая благодарить ее, переложила зубной порошок в фарфоровую баночку и ушла. Миссис Норидж вернулась в свою комнату. Но долго она там не пробыла.
Доктор Лэрд, лечивший Финли, был человеком знающим и при этом чрезвычайно высокомерным. Рассчитывать, что он будет откровенничать с гувернанткой, не стоило. Однако второй врач, практиковавший в этом районе Эксберри, был хорошо знаком миссис Норидж.
Вскоре гувернантка стояла перед особняком Кристофера Хэддока.
Кристофер, которому на днях исполнилось пятьдесят четыре, переехал в Эксберри двенадцать лет назад. Пейзажи родного Хэмпшира вызывали у него печальные воспоминания. Дети умерли в младенчестве, осиротел он рано, и после смерти жены у него не осталось сильных привязанностей. В миссис Норидж он обнаружил прекрасного собеседника. А Эмма оценила его вдумчивость и доброту. Хэддок не был сентиментален, но не приобрел и той язвительной циничности, которой славятся доктора в наше время.
– Миссис Норидж! – Он вышел из кабинета, широко улыбаясь. – Рад вас видеть. У меня как раз перерыв, не хотите ли прогуляться?
– Почту за честь составить вам компанию, мистер Хэддок.
Их излюбленный маршрут пролегал вдоль берега озера. Над безмятежной синей гладью мелькали птицы.
– Вы собирались поговорить со мной об эксгумации Патриции Олденбрук? – спросил доктор, проницательно поглядывая на нее.
– Скорее, о ее последствиях. Правда ли, что в теле найден мышьяк?
– Истинная правда. Но я, признаться, поражен! Не будет ли бестактностью с моей стороны спросить, какими путями эта новость так быстро долетела до вас?
Поразмыслив, Эмма решила, что не давала обещаний держать поступок Элиота в секрете.
– Мистер Флетчер явился сегодня ко мне после завтрака. От него я узнала и о результатах вскрытия и о том, что, вероятнее всего, в смерти миссис Олденбрук обвинят ее племянницу. Мистер Флетчер просил меня выяснить правду о случившемся.
Доктор остановился, опираясь на трость.
– Вы согласились на его предложение?
– Я сказала, что не могу ничего обещать, однако постараюсь в меру своих скромных сил выяснить, кто виновен в смерти Патриции Олденбрук. Значит, это было отравление?
– Боюсь, что так, – согласился доктор. – Лэрд провел зеркальную пробу Марша. Она показала мышьяк в волосах и ногтях. Он повторил ее дважды, на второй раз пригласив меня – для объективности, как он выразился. Лэрд позвал и Джервиса, хотя тот ни черта не понимает в химии. Инспектору объяснили, куда смотреть, и когда он увидел бляшки… Сынок шахтера, получив на Рождество игрушечный автомобиль, не был бы так счастлив, как наш дорогой инспектор. На этом деле он рассчитывает продвинуться по службе. Лэрд не проверил бляшки на реакцию с аммиачным раствором пероксида водорода, но за него это сделал я. Они растворились. Значит, мы имеем дело не с сурьмой, а с мышьяком. Если Джервис не поскупится на хорошего эксперта, у присяжных не будет сомнений, что старухе подсыпали отраву.
Они остановились под высоким раскидистым тополем. Ветер срывал листья с ветвей и ронял в воду, где сновали рыбки, неотличимые от листьев.
– Какой прекрасный день, – сказал Хэддок. – И как несправедливо, что мы обсуждаем не последнее эссе Де Куинси, а насильственную смерть.
– Несправедливого в этом не больше, чем в самой смерти, – возразила миссис Норидж.
– И все же я верю в неотвратимость времен, когда никто из живущих не станет убивать собрата – ни из корысти, ни из мести, – с долей сентиментальности проговорил доктор.
Вороны отозвались хриплым карканьем.
– Признаться, меня намного больше интересует, верите ли вы в виновность миссис Флетчер, – заметила Эмма.
– Ваше прямодушие иногда раздражает, вы знаете? – проворчал Хэддок. – Вместо того чтобы философствовать об отдаленном будущем, вы железной рукой придерживаете меня в настоящем. Я – врач и полагаюсь на доказательства, а не на веру. К тому же миссис Флетчер никогда не была моей пациенткой.
– Есть врачебная интуиция, – возразила гувернантка.
– Она не распространяется на способность прозревать убийцу силой мысли.
Некоторое время они шли молча. Затем доктор нехотя признался:
– Да, с Верити Флетчер что-то нечисто. Не сомневаюсь, вы тоже заметили, что как только в жизни Верити появлялся просвет, тут же некая сила отбрасывала ее назад, к страданиям и горю. Но такое случается и без всякого умысла. Вспомните Иова! А если вы спрашиваете меня как врача, то мир патологий в психиатрии не изучен. Мы словно дети, стоящие перед темным лесом, и лес этот полон тайн. Душевные расстройства многолики. Матери убивают своих детей, чтобы привлечь внимание. Мужчины выслеживают девиц, чтобы обнажиться перед ними и вызвать ужас. Есть люди, питающиеся чужой жалостью. Понемногу она становится для них так же необходима, как кровь для вампиров. Относится ли к ним Верити? На этот вопрос я не готов ответить. Простите, если ничем не смог вам помочь.
– Вы помогли, мистер Хэддок, – заверила гувернантка. – Скажите, не знаете ли вы о болезни, приключившейся с Финли около года назад? Его лечил доктор Лэрд. Быть может, он делился подробностями?
Хэддок нахмурился.
– Что-то припоминаю… Кажется, мальчик жаловался на слабость и боли в спине. Обычная проблема у детей его возраста. После лечения, назначенного Лэрдом, все прошло.
– Не могли бы вы выяснить, что именно прописал ему доктор Лэрд? – попросила гувернантка.
Хэддок удивился:
– Неужели это важно?
– Боюсь, что да.
– Что ж, постараюсь! Завтра вечером мы как раз обедаем с ним…
Он взглянул на миссис Норидж и рассмеялся:
– Ох и выразительное же у вас лицо в эту минуту! Я понял: вы не хотите ждать до завтра. Что ж, нынче же навещу этого самодовольного индюка.
– Благодарю вас, мистер Хэддок! – Гувернантка слегка поклонилась.
– Пустое! Но в обмен за эту услугу вы расскажете мне о результатах ваших изысканий.
Усадьба Гроу с первого взгляда казалась запущенной, почти дикой, но в этой заброшенности была своя прелесть. Кусты вдоль дорожки, усыпанной гравием, разрослись так, что затеняли проход. Тисовая изгородь воинственно щетинилась ветками. К возмущению садовника, Реджина запрещала подравнивать их, и урезонить природу он мог только в саду, где под его лязгающими ножницами падали в корзину атласные розовые бутоны.