Будь на то воля Джервиса, он предпочел бы, чтобы Эмма Норидж не появлялась там, где он ведет расследование. Но по собственному опыту Бретт знал, что игнорировать слова гувернантки будет вопиющей глупостью.
– Вы что-то сказали? Я не совсем понял…
– Обратите внимание, как твердо стоит перед вами мистер Флетчер, – разъяснила Эмма. – А ведь совсем недавно он хромал почти так же, как его собака, – кстати, в настоящий момент она благодушествует под кустом жимолости.
Все непроизвольно уставились в окно, где дворняга ожесточенно чесала себя за ухом задней лапой. Инспектор первым пришел в себя.
– Миссис Норидж… – закипая от гнева, начал он.
– К тому же мы знаем название лекарства, которое доктор Лэрд прописал Финли, когда тот захворал. – Гувернантка помахала листком, полученным от Харлоу. – Все это в совокупности убеждает нас в том, что вы собираетесь арестовать не того человека, который вам нужен, инспектор.
– При чем здесь лекарство?! – повысил голос Джервис.
– Оно имеет значение, хотя на вашем месте я больше заинтересовалась бы собакой, – откликнулась миссис Норидж. – Она – ключевая фигура вашего расследования.
Инспектор начал багроветь.
– Вы издеваетесь надо мной!
– В каком случае человек заводит увечное животное? – поинтересовалась гувернантка.
– Что за идиотский вопрос?
– И тем не менее, инспектор, прошу вас ответить. Вам известно, что у меня нет привычки подшучивать над вами.
К изумлению присутствующих, Джервис шмыгнул носом, поразмыслил и сказал:
– Очевидно, потому что такому человеку жаль увечных собак.
– Это единственная причина, вы полагаете?
Джервис молчал, нахмурившись.
– Что за комедия? – гневно вступил Элиот. – Реджина, твоя гувернантка заходит слишком далеко… И вы, инспектор! Что вы себе позволяете?
– Почему-то никому не приходит в голову, – негромко проговорила миссис Норидж, – что человек заводит увечных питомцев по одной-единственной причине: потому что ему нравятся увечные питомцы.
Воцарилось молчание. Пожилая сухопарая гувернантка вдруг стала центром комнаты, к которому были прикованы все взгляды.
– Это переходит всякие границы… – медленно начал Элиот, багровея. Он рухнул в кресло.
Миссис Норидж обернулась к нему:
– Довольно любопытное явление, мистер Флетчер. Оно изрядно меня занимало. Один человек за другим, узнав о вашей склонности собирать у себя дома изуродованных кошек и собак, принимался рассказывать мне о вашей доброте, о вашей сентиментальности, о вашем великодушии, – вместо того, чтобы сделать само собой напрашивающийся вывод. Если некто окружает себя красивыми женщинами, мы полагаем, что ему нравятся красивые женщины. Если некто сажает вокруг своего дома тысячу розовых кустов, мы убеждены, что ему по душе розы. Но отчего эта логика перестает действовать, если кто-то заводит дюжину хромых собак? Это не случайность и не выбор, сделанный за вас обстоятельствами. Что же мы должны думать? Я полагаю, только одно: вам доставляет удовольствие лицезреть хромых собак.
Верити изумленно внимала гувернантке. Кровь отхлынула от ее лица.
– Я требую прекратить эти нападки, – решительно сказал Элиот – Я пришел к вам вчера, чтобы вы помогли мне защитить мою жену. Но вы, кажется, обезумели. Реджина, я жду, что ты исполнишь свой долг и выставишь эту женщину!
Выпуклые черные глаза Реджины остановились сначала на Элиоте, затем на гувернантке.
– Продолжайте, миссис Норидж, – медленно сказала она.
– Боже, да вы с ума посходили!
Гувернантка сказала, не меняясь в лице:
– Вам лучше, чем кому-либо другому, известно, что ваша жена невиновна. Вы женились на хрупкой страдалице. На утонченном эльфе, вечно несчастном и прекрасном в своем неизбывном горе. Поверьте, я понимаю эстетическую сторону вашего чувства, мистер Флетчер! Вы готовы были осушать слезы мисс Верити до конца ее дней. И полагали, что этот родник неисчерпаем. Но что же оказалось? В счастливом браке, рядом с любящим мужем ваш чудесный болезненный цветок начал поправляться. Ах, какая печальная ирония: вы невольно приложили к этому руку. Однако новая Верити вас не устраивала! Вам не нужна была веселая, смеющаяся, всем довольная жена. Вы полюбили бедняжку с заплаканным личиком, и только такую Верити вы по-настоящему хотели. Когда в вашей жене стали заметны изменения к лучшему, вы встревожились. Нет-нет, так продолжаться не могло! Чего доброго, она начнет больше улыбаться, чем плакать. Что предпринять? Не могли же вы бить жену – вам нужна была ее любовь. И вы придумали по-своему изящный выход.
Джервис ожил.
– Вы хотите сказать, это он отравил старуху Олденбрук? Матерь божья, зачем?!
– Чтобы его жена вновь стала несчастна, разумеется, – ответила Эмма. – А мистер Флетчер выступил бы ее утешителем. Поймите, инспектор: роли были распределены раз и навсегда. Они устраивали мистера Флетчера. А миссис Флетчер начала выходить за рамки своего амплуа.
– Грязные инсинуации! – отрезал Элиот.
Верити перевела расширившиеся глаза на него.
– Вы подсыпали мышьяк Патриции Олденбрук. – Голос миссис Норидж зазвучал холодно. – Это было несложно: вы постоянно навещали ее в компании супруги. После смерти тетушки ваша жена страдала, как вы и рассчитывали. Но не прошло и нескольких месяцев, как горе стало утихать. Подруга миссис Флетчер, – гувернантка отвесила короткий поклон Реджине, – поспособствовала выздоровлению. Вы были в ярости! Вы надеялись, что ваше средство подействует как минимум на год. Что же теперь? Вы обдумали горячую привязанность вашей жены к мальчику. И поняли, что от такой утраты она не оправилась бы очень долго. Полагаю, некоторое время вы колебались между подругой и ее сыном…
Мальчик вскочил с кресла и ткнул пальцем в Элиота:
– Он хотел меня отравить?!
– Не он, а мистер Флетчер, – поправила гувернантка.
– Мистер Флетчер хотел…
– Доктор Лэрд поставил верный диагноз. Да, это мистер Флетчер подсыпал отраву в твои пирожные.
Реджина выпрямилась в полный рост. Лицо ее исказилось. Она двинулась к Элиоту, как слепая, но Джервис с неожиданным проворством выпрыгнул вперед, и Реджина вынуждена была остановиться.
– Затем случилось то, чего вы не предусмотрели, – невозмутимо сообщила гувернантка, глядя на Элиота. – Цепочка смертей, связанных с миссис Флетчер, вызвала подозрения. Слухи оформились в обвинение. Вы пришли в ужас. Ведь вы не хотели потерять жену – лишь привести ее в то состояние, которое вас устраивало. Тогда вы явились ко мне с просьбой найти настоящего убийцу, а сами принялись готовить жертву, которая должна была заменить вашу Верити перед судом.
– Что это значит? – осведомился Джервис.
– Неужели вы всерьез собираетесь принимать мнение этой ведьмы во внимание? – возмутился Флетчер. – Она безумна.
– Замолчи, Элиот! – вдруг с силой сказала Верити.
– Дорогая…
– Замолчи! – повторила она. – Говорите, миссис Норидж, прошу вас.
– Этой жертвой должна была стать Реджина Гроу. Ваш муж, миссис Флетчер, идеально подготовил почву. Он постарался убедить всех, что его обед был отравлен. Он щедро рассыпал для меня намеки на то, что это случалось и раньше, а затем косвенно обвинил миссис Гроу в том, что она ревнует сына к мужу и хочет избавиться от собственного ребенка. Ваш полуобморочный вид, мистер Флетчер, произвел на всех сильное впечатление. Однако вы переборщили с глицерином.
– Позвольте? – изумился Джервис.
– Капли пота на лбу, инспектор, – объяснила гувернантка. – Мистер Флетчер вышел, якобы выкурить сигару, и щедро оросил себя из пузырька с глицерином. В туалете он стер вещество носовым платком. Но лоб у него остался блестеть, а платок я вытащила из его кармана вчера вечером, чтобы проверить свою догадку. Доктор Хэддок изучил его и подтвердил, что ткань пропитана глицерином.
Элиот судорожно схватился за карман.
– Вы… да вы воровка!
– Но вы сделали кое-что и похуже глицеринового пота. Харлоу знала вас еще ребенком; вам нетрудно было договориться с ней.
Все взгляды скрестились на горничной. Та попятилась и прижалась спиной к стене.
– Вы совершили ошибку, нередкую для хороших преданных слуг: решили, что лучше своих хозяев знаете, как нужно поступать. Миссис Гроу не дала Финли лекарство, когда тот болел. Вы запомнили это и сделали вывод, что мать недостаточно заботится о сыне.
– Что? – громко спросила Реджина. – Что такое?..
Финли только крутил головой, ничего не понимая.
– Однажды вы проговорились о своих тревогах мистеру Флетчеру, которого знали с детства. – Миссис Норидж обернулась к Реджине. – Говоря, что яд в еду подсыпал мистер Флетчер, я была не совсем права. Это делала Харлоу.
Верити громко ахнула.
– Я… Видит бог… Никогда… – дрожащим голосом начала Харлоу. Губы у нее прыгали. – Я бы жизнь отдала за маленького мистера Финли!
– И мистер Флетчер прекрасно это понимал, – невозмутимо кивнула миссис Норидж. – Именно поэтому он убедил вас, что вещество, которое вы подсыпаете в еду, – лекарство. Что вы сочинили, мистер Флетчер? Что Реджина Гроу вот-вот сведет собственного сына в могилу, и обязанность верной служанки – сберечь жизнь мальчика? Что вернется Герберт Гроу, и все наладится? Однако вы вручили Харлоу мышьяк, а не лекарство. Именно его ваша пособница по чуть-чуть добавляла в еду.
Глаза несчастной горничной чуть не вылезли из орбит.
– Мистер Флетчер рассчитал, что если мальчик умрет, до смерти перепуганная женщина будет держать язык за зубами, чтобы не отправиться на скамью подсудимых. Но это полбеды. Харлоу сделала по вашему приказанию кое-что еще, не правда ли?
Горничная всплеснула руками и зарыдала. Флетчер лишь покачал головой с видом печального недоумения.
– Миссис Харлоу, – позвала Эмма. – Вы подложили пузырек с мышьяком в шкаф вашей хозяйки, не правда ли?
– Как? Зачем? – недоуменно спросила Реджина.
– Мистер Флетчер убедил вашу служанку, что вы хотите убить собственного сына. И что единственная возможность вам помешать – обвинить вас, когда явится полиция. Для этого мистер Флетчер привел сюда инспектора, притворившись хромым, – точь-в-точь куропатка, уводящая хищника от своего гнезда с птенцами. В нужный момент Харлоу должна была выбежать и сообщить мистеру Джервису, что нашла улику в хозяйских вещах и не считает возможным это скрывать. Затем мистер Флетчер выступил бы с рассказом о том, как ему каждый раз становилось плохо после обеда у старой приятельницы. А прочие слуги вспомнили бы, как миссис Гроу отказалась лечить собственного сына и спрятала микстуру.