Задыхаясь, она рванула ворот платья. Пуговицы полетели на пол. Тереза Кларк ахнула и испуганно замолчала. На бледных ключицах багровели пятна, которые могли быть лишь следами пальцев.
– Расскажите, пожалуйста, кто проживает с вами? – попросила Норидж.
Амелия прижала ладонь к горлу.
– Это самое ужасное, – сказала она прерывающимся голосом. – В Дорвик-хаусе все это время пребывают трое мужчин, двоих из которых я считала своими друзьями.
– Опишите их, будьте так любезны.
– Первый – это кузен моей покойной матери, Стивен Каннингем. Я называю его дядюшкой. Он составляет мне компанию вот уже много лет. Фактически он полгода живет в Дорвик-хаусе, а на зиму возвращается к себе, в Рочестер. Ему пятьдесят, и добродушнее человека вам не найти. Я питаю к нему нежную признательность. Он всегда заботился обо мне. Даже мой отец говорил, что рад Стивену. Дядюшка обожает своих собак, охоту и трубку с вишневым табаком. Кажется, он не прочитал ни одной книжки за всю свою жизнь, однако же он не осуждает и тех, кто их читает, – а это уже немало!
– Исчерпывающая характеристика, – поблагодарила Эмма. – Вы упустили лишь одно: есть ли у мистера Каннингема жена?
– Дядюшка холост.
– Что ж… Перейдем к другим.
– Бродерик Хилл гостит у нас около двух месяцев. Он священник, довольно молодой: кажется, ему нет и тридцати. Дело в том, что в доме имеется архив: письма, дневники, заметки, финансовые документы, договоры… Много лет между моим отцом и соседним аббатством велась тяжба за Дорвикский лес. Окончательное решение так и не было вынесено. Возможно, среди документов найдутся те, которые внесут ясность в этот спор.
Тереза всплеснула руками:
– И ты допустила к своим бумагам представителя враждебной стороны?
– Я хочу, чтобы восторжествовала истина, – серьезно возразила девушка. – Если аббатство имеет право на этот лес, пусть так и будет. Конечно, дядюшка изрядно огорчится. – Она слабо улыбнулась. – Он охотится там на уток и лис. Мистер Хилл довольно молчалив. Однако он старается быть со мной приветливым. Над ним постоянно подшучивает Николас… Я хотела сказать, сэр Николас Барни-Трей. Моя фамильярность объясняется тем, что Николас – приятель моих детских лет; его мать была близкой подругой моей матери. Леди Барни-Трей живет в Шотландии, мы редко видимся. Николас только полгода назад вернулся на родину. Мы не встречались много лет. Он – художник-пейзажист. Места вокруг Дорвик-хауса примечательны своей живописностью. Когда Николас попросил меня дать ему возможность поработать, я не могла отказать. Ему двадцать пять. Быть может, он несколько язвителен… Впрочем, со мной он всегда был добр.
– Сколько лет было сэру Николасу, когда его семья покинула Англию?
– Около двенадцати. Это был милый шаловливый мальчуган. Мы вместе бегали вокруг пруда и дразнили гусей.
– Благодарю вас. Кто еще проживает в поместье? Вы, кажется, упомянули троюродную сестру?
– Ах да, Жозефина! Ей сорок два. Она овдовела пять лет назад, и муж ее оставил долги. Положение ее нельзя назвать бедственным, но оно определенно стесненное. Однако миссис Таублер с ее живым характером всегда имела множество друзей. Мне кажется, они со Стивеном понравились друг другу. Не могу сказать уверенно, что дядюшка ею увлечен… Я ведь живу затворницей и плохо разбираюсь в людях.
– Итак, четверо, – сказала миссис Норидж. – Это все? Может быть, кто-то гостил недолгое время?
– Нет-нет, больше никого не было. Повторюсь: я веду довольно замкнутый образ жизни.
– Этого никак не скажешь по твоему прелестному платью, дорогая, – заметила Тереза. – Оно пошито по последней моде.
Амелия оглядела себя, казалось, с удивлением.
– В самом деле? Благодарю! Портного посоветовала Жозефина. Она очень заботлива и даже сопровождала меня к этому кудеснику.
– Много ли слуг в доме, мисс Свенсон? – спросила гувернантка.
– Не больше сорока. И конечно, Эймори.
– Есть ли те, кого наняли недавно?
– Только одна горничная, Молли. Она работает всего три месяца. Но она старательная девушка, экономка ею довольна.
Эмма помолчала.
– Итак, вы предполагаете, что стали жертвой насилия, – сказала она наконец. – И совершил это один из тех, кто гостит в вашем доме.
Амелия закусила губу и медленно кивнула, не сводя с нее огромных темных глаз.
– Какие еще объяснения вы могли бы найти? – хрипло сказала она. – И дядюшка, и священник, и Николас – все живут в Дорвик-хаусе достаточно долго, чтобы изучить его тайны. Поначалу я отрицала, что Стивен может быть в этом замешан. Он нянчил меня в детстве! Он кузен моей матери! Однако за свою недолгую жизнь я узнала, что люди способны на поступки, которых мы никак не можем от них ожидать. Что они внутренне противоречивы, а мотивы их зачастую неизвестны и им самим. Все во мне противится тому, чтобы подозревать Стивена. Но некая холодная часть моего разума твердит, что никого нельзя сбрасывать со счетов.
– Вы рассуждаете чрезвычайно здраво, – сказала Эмма.
Амелия подалась к ней и молитвенно сложила руки:
– Миссис Норидж, прошу вас, помогите мне разобраться! Я не могу обратиться в полицию – по понятным причинам. Мой позор тотчас же станет всем известен. Я не смею просить друзей о помощи – столь постыдны обстоятельства, в которых я оказалась. Моим первым побуждением было выгнать всех из Дорвик-хауса и больше никогда не пускать никого… Но разве можно оскорбить невиновных таким страшным подозрением? Если Стивен и Николас не имеют к происходящему отношения, я навсегда потеряю родственника и друга. Милисент Фейн рассказывала о вашей проницательности. Я не слышала, чтобы она о ком-то отзывалась с таким восхищением. Умоляю вас, приезжайте в Дорвик-хаус и найдите того, кто одурманивал меня гиацинтами.
– Вы твердо отказываетесь показаться доктору? – помолчав, спросила гувернантка.
Лицо Амелии исказилось. Она покачала головой.
– Но дитя мое! – не выдержала Тереза. – Вы ведь можете быть…
Она умолкла на полуслове.
– Что ж, это ничего не изменит, – со скорбной улыбкой сказала Амелия. – Я хочу знать правду, миссис Кларк. Независимо от того, ношу ли я ребенка под сердцем или нет. Вы поможете мне, миссис Норидж?
Гувернантка перевела взгляд на хозяйку.
– Разумеется, я отпущу вас, – взволнованно ответила Тереза на ее невысказанный вопрос. – Я бы и сама поехала с вами, но опасаюсь, что от моего присутствия будет больше вреда, чем пользы. Мерзавец затаится, и мы ничего не узнаем. А вас вряд ли станут опасаться. Особенно если у вашего появления найдутся убедительные причины. А сейчас, дорогая моя, посиди спокойно… Я позову горничную, чтобы она собрала все эти прелестные пуговки и успела пришить их к платью до твоего отъезда.
Вот как получилось, что два дня спустя миссис Норидж с Луизой Кларк в сопровождении слуги вышли на станции. Поезд издал протяжный крик, словно ночная сова, и скрылся в облаке пара.
О том, чтобы юная леди осталась в Дорвик-хаусе, не могло быть и речи. После недолгих обсуждений было решено, что миссис Норидж явится туда вместе с Луизой, словно девушка намеревалась гостить у Амелии. Но затем срочная необходимость потребует ее присутствия в поместье Бастонвиль. Там жила сестра миссис Кларк. «Не будет ли странно, что Луиза уедет одна, без гувернантки?» – спросила Амелия. «Дом моей сестры довольно тесен. Мы скажем, что к ней внезапно явилась дальняя родственница и Луиза не могла упустить возможность провести время с ней».
Это давало миссис Норидж убедительный повод гостить в поместье без воспитанницы.
Фаэтон въехал в главные ворота, когда часы на городской башне пробили шесть. Строгий седой привратник поклонился и застыл, как изваяние.
Они миновали аллею, по обеим сторонам которой зеленели тисовые деревья, и за поворотом их глазам открылся Дорвик-хаус.
– Какая красота! – вырвалось у Луизы.
За большим искусственным озером возвышался старый дом. Вернее было бы назвать его замком. Построенный в георгианском стиле, он был лишен даже намека на вычурность. Стены, сложенные из серого кирпича, потемнели от времени. Издалека особняк напоминал гигантскую хищную птицу, широко раскинувшую два крыла. Под крышей, несмотря на светлое время суток, светились два окна. Казалось, птица внимательно следит за их приближением.
Центральную часть перед парадным входом занимал высокий двор. Он был огорожен белой стеной с парапетом. Вниз, к озеру вели многочисленные лестницы. Повсюду возвышались античные статуи. Они занимали лестничные марши; их гладкие мраморные тела тускло белели на фоне мрачных серых стен. Все это производило впечатление величественное и в то же время гнетущее.
Должно быть, виной тому было низкое серое небо. Если бы тот же вид открылся в ясную погоду, эффект был бы иным. Но летний вечер не радовал ни теплом, ни солнцем. Серое озеро выглядело зловеще; казалось, в его глубинах дремлет чудовище.
– Я не догадывалась, что дом такой огромный, – сказала Луиза. – Бедная Амелия! Как она живет здесь одна…
Фаэтон остановился, двери распахнулись, и на крыльцо вышел низкорослый пожилой мужчина в темно-зеленой ливрее. Ни улыбки, ни приветливости не появилось на его мясистом брюзгливом лице, когда он гнусаво произнес:
– Добро пожаловать в Дорвик-хаус.
Следующим утром Луиза покинула поместье. Миссис Норидж не могла не сознаться, что почувствовала облегчение, когда ее карета скрылась за поворотом.
– Надеюсь, мисс Луиза еще почтит нас своим присутствием, – раздался голос за спиной гувернантки.
Она обернулась. Эймори стоял на ступеньках, не сводя с нее глаз. В утреннем свете он походил на злобного гнома, что сторожит сокровища, зарытые глубоко под корнями.
– Позволено ли мне узнать, как долго мы будем иметь счастье принимать вас одну? – спросил мажордом, сделав упор на последнее слово.
– Я осталась не по своей воле, мистер Эймори, – сказала гувернантка. – Таково было распоряжение миссис Кларк. Мне неизвестны ее планы относительно дочери. Предполагаю, что недели в Бастонвиле Луизе будет достаточно. После этого она вернется сюда.