— Ты так сильно ушиблась? — спросила она, тоже заплакав от сочувствия и нежности.
— Нет, я плачу не поэтому, — рыдала Кейти. — Я была так груба с тобой сегодня утром, Элси, и толкнула тебя. О, прости, прости меня!
— Что ты, у меня все прошло, — сказала Элси, искренне удивленная. — Тетя Иззи налила немного лекарства из бутылки на платок и приложила к моей шишке. И шишки скоро не стало. Хочешь, я пойду и попрошу ее, чтобы она и тебе сделала примочку? Я быстро. — И она кинулась к двери.
— Нет! — вскрикнула Кейти. — Не уходи, Элси. Лучше подойди и поцелуй меня.
Элси повернулась, будто сомневаясь, что эти слова могут относиться к ней. Кейти раскрыла объятия. Старшая и младшая сестры обнялись так крепко, что сердца их сблизились, как никогда прежде.
— Я тебя больше всех люблю, девочка моя, — шептала Кейти, крепко прижимая к себе Элси. — Я была несправедлива к тебе. Это больше не повторится. Ты будешь играть вместе с Кловер, Сиси и со мной, сколько захочешь. И будем писать друг другу записки и прятать их в разных местах, и еще что-нибудь придумаем.
— Милая, милая! — шептала Элси в порыве нежности, сотрясаясь от рыданий. — Какая ты хорошая, Кейти! Я люблю тебя даже больше, чем кузину Элен и папу. И… — она жаждала отблагодарить Кейти за ее доброту: — я расскажу тебе мой секрет, если ты этого очень хочешь. Я думаю, кузина Элен разрешила бы мне.
— Нет, — сказала Кейти, — не надо. Лучше посиди около меня и помаши еще веером.
— Нет! — настаивала Элси. Решив поделиться с Кейти своим драгоценным секретом, она уже не могла остановиться. — Кузина Элен дала мне полдоллара и попросила передать Дебби и поблагодарить за вкусные кушанья. И я это сделала, и Дебби сказала, что ей очень приятно. И я написала кузине Элен письмо, и рассказала, что Дебби очень рада ее подарку. Вот в чем мой секрет! Разве это не чудесно? Только ты не должна никому говорить об этом никогда в жизни!
— Нет, — сказала Кейти, слабо улыбнувшись. — Никому не скажу.
Весь остаток дня Элси просидела около кровати Кейти, обмахивая ее веером из пальмовых листьев, отгоняя мух и не пуская других детей, когда они заглядывали в дверь.
— Ты вправду хочешь, чтобы я сидела возле тебя? — часто спрашивала она и торжествующе улыбалась, когда Кейти говорила: «Да!» Однако мне кажется, что «да» Кейти было только полуправдой: вид бедной, маленькой, все простившей девочки, которую она так зло обижала, доставлял ей больше боли, чем радости.
«Я всегда буду доброй к ней, когда выздоровлю», — думала она, с трудом ворочаясь с боку на бок.
Той ночью тетя Иззи спала в комнате Кейти. Девочка металась в лихорадке. Когда на следующее утро приехал доктор Карр, он нашел дочь лежащей в жару после бессонной ночи, с широко открытыми глазами, в которых были тревога и боль.
— Папа, — вскричала Кейти, увидев его, — неужели мне придется пролежать так целую неделю?
— Дорогая моя, боюсь, что да, — ответил отец с очень серьезным и озабоченным лицом.
— Боже, Боже! — рыдала Кейти. — Как я это вынесу?
Глава IXТЯЖЕЛЫЕ ДНИ
Если бы в тот первый день каникул кто-нибудь сказал Кейти, что к концу недели она все еще будет лежать в постели и испытывать постоянную боль, и никто не будет знать, когда она сможет встать, я думаю, это могло бы ее убить. По натуре она была так активна и неугомонна, что лежать неподвижно ей было просто невыносимо. А лежать с постоянной болью в спине — еще хуже. Каждый день она с дрожанием верхней губы спрашивала папу: «А сегодня мне можно будет спуститься вниз?» И когда отец отрицательно качал головой, губа начинала дрожать еще сильнее и глаза наполнялись слезами. Если она пыталась встать, боль усиливалась настолько, что бедняжка рада была снова упасть на мягкие подушки и перины, на которых было все-таки не так больно.
Потом настало время, когда она уже не спрашивала, можно ли встать. Время, когда непрерывная острая, сильнейшая боль, какой раньше она и представить себе не могла, полностью овладела ею. Время, когда ночи и дни смешались, а тетя Иззи, казалось, вообще не ложилась в кровать. Время, когда папа почти не выходил из ее комнаты, а другие доктора приходили и стояли над ней, ощупывая ее спину и переговариваясь тихим шепотом. Это было похоже на долгий, кошмарный сон, которому не было конца, как ни старалась она проснуться. Время от времени Кейти приподнималась немного и слышала разные звуки: Кловер или Элси стояли перед ее дверью и тихо плакали или тетя Иззи ходила на цыпочках по комнате. Потом звуки стихали; она погружалась в темноту, в которой не было ничего, кроме боли, и только сон мог помочь ей хоть ненадолго забыть о боли и потому казался великим счастьем.
Спешу миновать в моей повести это время — слишком тяжело думать о том, какие страдания пришлось пережить нашей славной, милой Кейти. Но постепенно, день за днем, боль становилась тише, а сон — спокойнее. В одно прекрасное утро Кейти проснулась и поняла, что, как и раньше, стала замечать все, что происходит вокруг. Ей снова захотелось задавать вопросы.
— Давно я болею? — спросила она тем утром.
— Вчера минуло четыре недели, — ответил папа.
— Четыре недели! — повторила Кейти. — Не думала, что так долго. Я была тяжело больна, папа?
— Очень тяжело, девочка моя. Но теперь тебе гораздо лучше.
— Что я повредила, когда упала с качелей? — спросила Кейти, необычайно возбужденная.
— Не уверен, что ты поймешь, дорогая.
— Постарайся, чтобы я поняла, папа!
— Хорошо. Знаешь ли ты, что у нас вдоль спины проходит целая череда косточек, которая называется позвоночником?
— Я думала, что это название болезни, — ответила Кейти. — Кловер сказала, что кузина Элен страдает позвоночником.
— Нет, позвоночник — это собрание костей. Он состоит из ряда маленьких косточек — позвонков. В середине каждого позвонка — отверстие, и через все отверстия внутри позвоночника проходит пучок нервов, который называется «спинной мозг». А, как ты знаешь, благодаря нервам мы чувствуем. Спинной мозг для безопасности обернут мягкой тканью, которая называется «мозговой оболочкой». Когда ты упала с качелей, ты ушибла один из позвонков и повредила оболочку внутри него. Нерв воспалился и вызвал боль в спине. Поняла?
— Немножко, — ответила Кейти. Она поняла не все, но слишком устала, чтобы еще задавать вопросы. Немного отдохнув, она спросила: — А теперь воспаление прошло, папа? Можно мне встать и спуститься вниз?
— Боюсь, что еще нет, — ответил доктор Карр, стараясь говорить бодро.
Больше Кейти вопросов не задавала. Миновала еще неделя, потом другая. Боль в спине почти прошла, возвращаясь время от времени всего на несколько минут. Кейти могла теперь спокойно спать, есть и садиться в постели, не чувствуя головокружения. Но руки и ноги, раньше такие подвижные, стали тяжелыми и слабыми. Без посторонней помощи она не могла ни ходить, ни даже стоять.
— Мои ноги такие тяжелые, — сказала Кейти однажды утром, — будто это ноги принца из сказок «Тысячи и одной ночи», превращенные в черный мрамор. Почему это, папа? Скоро они станут нормальными?
— Не скоро, — ответил доктор Карр. Про себя он подумал: «Бедная девочка, наверно, лучше сказать ей правду». И произнес вслух: — Дорогая, тебе надо приготовиться к тому, что ты останешься в постели надолго.
— Как надолго? — спросила испуганно Кейти. — Больше месяца?
— Не могу сказать точно, — отвечал отец. — Доктора думают, да и я тоже, что травма позвоночника такого рода, что постепенно ты ее перерастешь, ведь ты молода и сильна. Но все-таки лежать придется долго — месяцы, может быть, дольше. Единственные средства при такой травме — время и терпение. Это тяжело, дорогая, — продолжал он, потому что Кейти горько разрыдалась, — но время и терпение в конце концов помогут тебе. Не надо терять надежды. Думай о бедной кузине Элен, которая провела долгие годы без малейшей надежды!
— Ах, папа, — задыхаясь, шептала Кейти между всхлипами, — разве это не ужасно: несколько минут на качелях привели к таким тяжелым последствиям. Всего несколько минут!
— Да, всего несколько минут, — печально повторил доктор Карр. — И еще такая мелочь, как непослушание. Ведь тетя Иззи запретила вам тогда качаться на качелях. Маленький гвоздик выпал из «подковы послушания», Кейти.
Годы спустя Кейти рассказывала, что самыми длинными в ее жизни были шесть недель, которые протекли после того разговора с папой. Теперь, когда она знала, что нечего и рассчитывать на скорое выздоровление, дни тянулись неимоверно долго. Каждый казался еще скучнее и отвратительнее, чем предыдущий. Ею овладела апатия; ничто ее не интересовало. Тетя Иззи принесла книги, рукоделие, но ей не хотелось ни читать, ни вышивать. Ничто не занимало ее. Кловер и Сиси приходили посидеть с сестрой, но, слушая рассказы о том, как они играли и что делали, она начинала плакать так горько, что тетя Иззи попросила их приходить пореже. Девочки очень жалели Кейти, но комната была такой мрачной, а Кейти — такой раздраженной, что им и самим не очень хотелось приходить к ней. В те дни Кейти пожелала, чтобы тетя Иззи плотно закрыла ставни, и лежала в темноте, думая о том, как она несчастна и какой жалкой будет отныне вся ее жизнь. Все были очень терпеливы и добры к ней, но она слишком погрузилась в свое горе, чтобы замечать это. Тетя Иззи беспрестанно бегала по лестнице вверх и вниз. Целый день она была на ногах, стараясь хоть чем-нибудь порадовать Кейти, но девочка холодно говорила «спасибо», не замечая усталого лица тети Иззи. Все это тяжелое время Кейти не проявляла никакой благодарности за все, что для нее делали.
Но как ни плохо было днем, ночами ей было еще хуже. Тетя Иззи засыпала, а Кейти лежала с открытыми глазами, одолеваемая долгими, безнадежными приступами рыданий. Она думала о своих прежних планах на будущее, о делах, которые собиралась совершить, когда станет взрослой. «А теперь я никогда и ничего не сделаю, только буду лежать здесь. Папа говорит, я скоро стану здоровой, но это неправда, я знаю, что не буду здоровой никогда. Но даже если мне когда-нибудь станет лучше, все равно я буду слабой. Другие вырастут и обгонят меня во всем, и мне будет горько и обидно. О, Боже! Боже! Как все ужасно!»