«Расселяйтесь. Расселяйтесь. Расселяйтесь. Города-гиганты — отрыжка феодализма. Они сгинут, и их улицы зарастут травой».
В конце пятидесятых, когда архитектор-футурист Фрэнк Ллойд Райт провозгласил этот призыв, американские города еще не испытали хаоса расовых беспорядков. Многочисленные отряды «синих воротничков» составляли процветающий рабочий класс промышленных метрополий. Доходной части муниципальных бюджетов все еще хватало на большие инвестиции в дороги, мосты и прочую городскую инфраструктуру.
Не прошло, однако, десяти лет, как наблюдатели поверили в пророческий дар Райта. Никто не заставлял благополучных горожан уезжать: они тысячами добровольно покидали обжитые улицы ради загородных домиков. Центральные кварталы на глазах превращались в обитель призраков.
Двадцать лет спустя одним из многих, кто принялись звонить в похоронный колокол по городской Америке, стал известный журналист Теодор Уайт, автор бестселлера «Сотворение президента, 1960». Он предсказал Нью-Йорку потерю половины жителей к началу следующего века, та же участь ждала Бостон, Сент-Луис и другие крупные города. Уайт считал, что они, из-за резкого сокращения собственной налогооблагаемой базы, в двухтысячные годы сядут на иглу федеральных дотаций, собирая со всей страны милостыню на содержание полиции и больниц.
Впрочем, писатель-экономист Стюарт Чейз еще за десять лет до этих высказываний Уайта полагал, что американские города истощат все свои жизненные ресурсы и население Нью-Йорка вместе с ближними предместьями упадет ниже пяти миллионов. В книге «Наиболее вероятный мир» Чейз описал фантастические картины воображаемой Великой разрухи 1980-х годов, когда половина городских построек уступит место траве и кустарникам. Жители обгрызенного Большого Яблока переселятся в новые, так называемые модельные или плановые города — строго регламентированные федеральными и местными программами поселения примерно по сотне тысяч душ каждое, нечто среднее между крупными городами-спутниками и отдельными населенными пунктами скромных размеров.
Эти «ньютауны» — любимый конек проектировщиков-урбанистов в 1960-е и 1970-е годы — были призваны сочетать в себе преимущества «загорода» и метрополии, избежав их пороков. Будучи расово однородными, новые города не пострадают от очередного «белого исхода». Плотность населения в них была предусмотрена достаточно высокая, чтобы действовали сети общественного транспорта, снижая потребность в «грязных» автомобилях, но не настолько большая, чтобы нарушить управляемость. Близость к старым центрам препятствует разрастанию сверх нормы и сохраняет традиционный стиль городской культуры. Модельным воплощением этой концепции, во всяком случае для Америки, должна была послужить Колумбия в штате Мэриленд, в основном сформированная к 1967 году. Но она, будучи задумана как ультрасовременный градостроительный образец грядущего века, со временем превратилась фактически в самый обычный пригород Балтимора.
Однако не все списали большой город со счетов: многие прогнозисты усматривали в будущем феномен, который можно назвать гиперурбанизацией. Один из них, Фердинанд Лундберг, предсказал в 1960-е годы, что к нынешним дням зачахнет как раз периферия: «Пригород как таковой ныне удручен проблемами, от которых раньше страдали городские центры… он начал физически разрушаться из-за скверного качества дешевой застройки, принимая в себя низшие слои общества и бедноту». А вытесняемый оттуда средний класс потечет тем временем обратно в метрополии, из которых бежал начиная с середины двадцатого века.
И поскольку население городов колоссально увеличится, расти дальше им будет некуда — во всяком случае, по горизонтали. В итоге многие тысячи горожан поселятся в гигантских постройках башенного типа, таких, как описывал сорок лет назад футуролог Теодор Гордон. В каждой будут свои школы и больницы, полицейские участки и пожарные депо. «Можно родиться, вырасти, получить образование, устроиться на выгодную работу, в конце концов умереть — и все это, не выходя из одного строения с искусственным климатом внутри». (Британский инженер Вилем Фришманн даже предлагал проект 850-этажного здания высотой три с лишним километра, которое станет домом для полумиллиона жильцов.) Связывать эти внутригородские поселки, вознесшиеся над зелеными площадями, будут пешеходные пассажи с кондиционированным воздухом и линии общественного транспорта; автомобили же изгонят из центра.
В крупнейших городах к нашим дням квартиросъемщики далеко обгонят численностью домовладельцев, так что великой американской мечте о собственном доме придется отправиться следом за мамонтами и саблезубыми тиграми. И поскольку основная масса американцев поселится в этих гигантских скопищах, то на опустевших «внешних» землях в гораздо больших количествах, чем прежде, заведутся лендлорды-латифундисты. Футуролог Элвин Тоффлер отметил в книге «Шок будущего», что в 1969 году «впервые было выдано больше разрешений на строительство доходных домов, чем индивидуальных». (В действительности доля односемейных домовладений в США с тех пор не уменьшилась, а выросла.)
Большинство городских пророчеств оправдалось лишь в отдельных деталях. Некоторые крупнейшие центры, такие, как Детройт и Сент-Луис, в самом деле сильно сдали; но в те же годы тысячи американцев стали переселяться в малозаметные прежде города на западе и юге страны, вроде Финикса или Сан-Хосе[26]. В свою очередь, старые кварталы начинают заново обживать люди, активно взбирающиеся по социальной лестнице; непритязательные съезжают подальше от центра, однако зеленый пригород — по-прежнему заветная цель семей из среднего класса. Даже самые большие города еще продолжают расти, но совсем не так, как в фильме «Бегущий по лезвию», где любая корпорация рвалась построить чудовищную башню с множеством квартир-закутков. В общем, город живет, развивается и хорошеет — не будучи ни безобразно разбухшим, ни истощенным до убожества, как представлялось тем или иным футурологам тридцать — сорок лет назад.
В наше время собственный дом — самая серьезная инвестиция в недвижимость, какую имеет в своем распоряжении типичная американская семья. Но когда-то представлялось, что эта ситуация изменится совсем скоро. «Одноэтажную Америку» будут населять городские странники, кочующие меж точек экономического роста со своими разборными вигвамами нового образца, как предки следовали за стадами оленей-карибу. Дом перестанет быть семейной крепостью и превратится в недорогой предмет разового использования, менее долговечный, чем даже автомобиль.
Городское жилье, как считалось, должно в корне изменить свой облик из-за постоянно растущего спроса: многие миллионы семей не смогут позволить себе капитальную постройку, обшитую дефицитной древесиной, с тремя спальнями внутри и зеленым двориком. Вместо этого людям, которые стали массово мигрировать в города еще с начала XX века, придется обойтись гораздо меньшим.
К примеру, Герберт Уэллс в своих «Предвиденьях» начала девятисотых годов узрел будущее человеческое жилье, возводимое по образу и подобию карнавальных домиков на колесах — из проволочной сетки и папье-маше: «…появится возможность сооружать удобные и надежные передвижные дома из картона с водонепроницаемой пропиткой на легком металлическом каркасе». Другой важный момент: дом должен быть дешев и прост в сборке, поскольку его обитатели, по догадке Уэллса, чрезвычайно легки на подъем. И после великого фантаста прогнозисты почти весь век повторяли: мол, скоро смена постоянного, «вросшего в землю» почтового адреса на другой такой же станет анахронизмом. Когда глава средней семьи из Топики в штате Канзас получает работу, предположим, в Чикаго, домочадцы просто разбирают жилище и увозят с собой.
В 1950-е годы некоторые архитекторы и строители видели будущее за домом из стандартных, предварительно изготовленных элементов, которые можно смонтировать за день. При этом люди не станут покупать новый набор при переезде с места на место, а привезут готовые «кубики» на участок, оставленный прежним владельцем. Несущими конструкциями такого дома служат армированные пластиковые панели; любая перепланировка не требует ни малейшей квалификации. Каждый, кто способен следовать инструкции по сборке детского манежа, сумеет с равным успехом добавить себе еще одну ванную комнату на втором этаже.
Разумеется, Ричарду Фуллеру, посвятившему немало размышлений зодчеству грядущего века, было что сказать на эту тему. В середине шестидесятых он представлял типичную нынешнюю семью как странников, отвергших неподвижный образ жизни в «громоздких скорлупах» из дерева и кирпича. Этому бремени, думал он, люди предпочтут «систему жизнеобеспечения» весом всего лишь 200 килограммов, нагревающую и охлаждающую воздух в помещениях, которые Фуллер назвал «шатрами»: «легкими, передвижными, выпускаемыми серийно». Подобные системы, по его подсчетам, стоили бы не больше тысячи долларов — это и сейчас, со всеми поправками на сорок лет инфляции, кажется выгодной покупкой.
Ряд своих изобретений Фуллер объединил под маркой «Димаксион»; центральное место в комплекте занимал фирменный дом, который автор совершенствовал в течение полувека на радость всем архитектурным мечтателям. Как и купольные города, дом «Димаксион» воплотил самые яркие фантазии космической эры — сверкающий шар, чем-то похожий на первый искусственный спутник, был собран из алюминиевых пластин на единственной стальной центральной оси, от которой расходятся напряженные «лучи» и «спицы», образуя сферический каркас. Такая форма улучшает терморегуляцию, а расход воды крайне экономен благодаря системам очистки и восстановления. Серийная модель подходит для любого климата: хоть миннесотской зимы, хоть техасского лета. У идеи, само собой, нашлись противники — в основном те, кого пугала мысль о городах, заставленных одинаковыми металлическими шарами, — и в конечном счете триумфальное шествие «Димаксиона» свелось к двум демонстрационным образцам.