збить галлов еще быстрее и убедительнее. Эх, если бы я жил тогда и водил римские легионы…
– Вы даже здесь с кем-то воюете в воображении? Спокойно, по-человечески, жить не можете?
Император посмотрел на меня с сожалением.
– Вы не представляете, что это такое. Какое это не сравнимое ни с чем на свете чувство, когда вы на рассвете нетерпеливо вскакиваете на коня. Вокруг вас – несметные толпы, сотни тысяч вооруженных, сильных, храбрых, талантливых молодых мужчин, которые смотрят на тебя как на божество ясными преданными глазами и готовы умереть в любую секунду по твоей команде… Нет, ни одна штатская крыса даже не может этого себе представить… Я прожил сотни жизней…
– В таком случае, если вы не хотите каяться, мне стоит уйти. Но я могу и остаться, выслушать ваш рассказ. Например, о том, за что вы обидели отца всех католиков, доброго понтифика Пия, одного из самых достойных пап за последние века.
– Мне самому он был симпатичен. Казался человеком искренним, верующим, хотя и немного наивным для своего высокого положения. В то время я достиг вершины своего могущества, был всенародно любимым повелителем не только Франции, но и значительной части Италии. Мои солдаты легко могли взять Рим, Ватикан и всю Папскую область. Но я решил поступить иначе. Обещал папе оставить его владения, но потребовал взамен большое количество известных картин и прочих драгоценностей из его запасников. Золото я продал на нужды армии, а полотна выставил в Лувре. Также я попросил еще об одной безделице. Короновать меня и мою первую супругу Жозефину как императора и императрицу Франции. Он не посмел отказать. Во время коронации, правда, произошел забавный эпизод. Папа так долго что-то бубнил на латыни, что я не выдержал, выхватил из его рук корону и надел ее себе на голову сам, повергнув его и всех присутствовавших в изумление. Я не умею ждать долго. Время – это главная драгоценность. Оно не возвращается.
– Вы постоянно говорите о Франции. Но ведь вы родились на острове Корсика, в вас течет итальянская кровь. И даже говорите вы до сих пор, спустя годы, с сильным итальянским акцентом.
– Это правда. И в то же самое время я француз до самого мозга костей. Франция дала мне все. А я дал ей еще больше.
– Позвольте усомниться в этом утверждении. Целое поколение молодых французов полегло в ваших войнах, оказавшихся в итоге бесплодными, никому не нужными.
– Вы не понимаете, о чем говорите. Это была великая эпоха. Она создала всю нынешнюю Европу.
Наполеон впервые с начала разговора присел в одно из золоченных кресел.
– Вы не поверите, сколько раз самым невероятным образом судьба, рок, хранили меня в сражениях. Соратники вокруг меня падали замертво один за другим. Несколько коней подо мной были разорваны на части. Ядра и пули сотнями проносились мимо, едва не приглаживая мои волосы. А я отделался за все эти годы несколькими царапинами. В это невозможно поверить, если только не предположить, что само Провидение все эти годы вело меня к некоей великой цели.
– Даже если допустить, что вас хранило Провидение, было ли оно Богом или дьяволом – вот вопрос. Вы помните ваше детство? Вы и тогда были неуемным и невероятно амбициозным юношей?
Бонапарт вздохнул и почему-то наклонил голову вниз.
– Разумеется, помню. У меня феноменальная память. Я помню не только мельчайшие детали всех моих пятидесяти сражений, но даже и то, сколько я в каждом имел пушек, обозов, знамен, сколько взял в плен вражеских солдат. Всех боевых товарищей, моих храбрых маршалов, я помню по именам. Вижу и слышу их и сейчас ночами, живых, как наяву. Скоро мы встретимся на небесах…
Выдержав тяжелую паузу, продолжил:
– Впрочем, вы спросили меня о детстве. Право же, оно было вполне обычным. Я родился на Корсике, в бедной семье, в детстве был слабым и низкорослым. Но никому не давал спуску: дрался, если было надо, до потери сознания, так что даже сильные парни меня боялись. Много читал. После школы поступил во Франции в артиллерийское училище и сразу понял, что война – вот мое истинное призвание. Не буду подробно рассказывать о моем долгом тернистом пути наверх, к славе, которую я так жаждал. Можно прочитать об этом в моих биографиях. Переломный момент всей моей жизни – осада Тулона. Большой город на южном побережье, важный для торговли, захватили англичане, пользуясь хаосом, возникшим после революции. Мне было уже двадцать пять, солидный возраст, но я был никем, простым офицером. Англичан было больше, и они заняли крепость, мы же должны были атаковать через открытое пространство. Мы были обречены на легкий разгром и смерть. Некоторые из моих товарищей были готовы дезертировать, видя столь явное неравенство сил. Но тут я понял, что это шанс моей жизни. Я взял на себя командование, провел мощную артиллерийскую подготовку, а затем на коне бесстрашно первым бросился в бой. Меня тогда ранил осколок в ногу, но я даже не подал вида. Англичане были ошарашены столь яростным штурмом и сбежали в море на кораблях. С этого дня я навсегда стал командующим на поле боя, а мои армии становились все более крупными.
– Из ваших свершений в молодости меня особенно впечатляет завоевание Египта.
– Да, это была славная кампания. Постепенно я стал самым уважаемым генералом нашей армии. Директория послала меня в Египет, который принадлежал Англии, нашему врагу. Предчувствуя победу, я взял с собой еще и полторы сотни маститых парижских ученых, историков. Более мощный английский флот мог тогда потопить нашу эскадру, но в море мы чудом, благодаря Провидению, прошли друг мимо друга. А на земле мне не было равных. По пути в Каир я легко разгромил и англичан, и турок, став ненадолго почти новым фараоном. Я плавал по Нилу на корабле фараонов, в компании египетских жриц, и это вспоминается мне как что-то райское. Хотя женщины для меня при всей их сладости не могут сравниться с войной. Мои солдаты очистили от песка пирамиды и странное каменное существо, которое называют Сфинксом. Мои ученые обнаружили огромные библиотеки древних папирусов и принялись их изучать. Я вернул миру Древний Египет из небытия.
– Вы считаете это своим главным вкладом в историю? Или было нечто большее?
– Разумеется, было. Как раз после Египта. Я спас Французскую революцию, ее идеалы, смысл. Робеспьер, Марат и прочие бездари во главе Директории полностью опорочили революцию, вывернули наизнанку, превратили в противоположность светлым идеям Руссо. Десять лет они как безумные боролись за власть, при этом не понимая, что им следует делать. Топили Париж в крови гильотин, затем уничтожали друг друга. Тем временем Францию накрыл хаос, от нее стали откалываться части, народ повсюду голодал. Во всех городах, кроме Парижа, власть захватили местные бандиты. Произошел ужасный крах всего. Предводители Директории под напором возмущенного народа спрятались во дворце и умоляли меня, лучшего их генерала, спасти их от расправы толпы. И я выполнил свой долг. Сначала расстрелял из пушек всю эту чернь, которая лезла на дворец. Затем с моими солдатами вошел внутрь и потребовал дать мне полномочия консула. Тех, кто был не согласен, мы просто выкинули из окна. Другие пытались бежать, и нам пришлось их силой останавливать: ведь по закону Совет должен был большинством голосов принять новую, подготовленную мною лично Конституцию Франции.
– Потрясающая карьера. В двадцать пять, до Тулона – никому не известный младший офицер. А уже в тридцать – консул, правитель Франции, которым восхищался весь мир.
– Да, и по праву. Очень быстро я навел в стране порядок, в ней начался мощный экономический рост и процветание. Я послал армию по городам, всех бандитов они расстреливали на месте. Я принял новый Гражданский кодекс, самый прогрессивный в мире. Отменил церковную инквизицию. Основал Банк Франции, который быстро навел порядок в финансах. Разрешил свободу торговли, всячески поддерживал предпринимательство. Ввел первое в истории бесплатное всеобщее школьное образование. Поставил цель как можно скорее догнать и превзойти Англию в экономике и промышленности. Я трудился день и ночь, спал не больше двух часов в сутки. Пережил несколько серьезных покушений: всякий раз меня (и Жозефину) спасало все то же прекрасное Провидение. Однажды я вспомнил, что срок моего консульства незаметно подходит к концу, а в Сенате созрела оппозиция, которая не хотела допустить его продления. Чтобы разрубить этот узел, я провел открытый честный народный плебисцит, и меня избрали пожизненным императором.
– Возможно, все было бы неплохо и дальше. Но вас потянуло на завоевание мира.
– Тому было много причин. Я боролся против Англии, это всегда было колоссально важным. Прихвостнями англичан издавна были австрийцы и пруссаки. Но я видел, что к власти в этих странах пришли слабые правители. Кроме того, их армии были сильно устаревшими по сравнению с моей. Я понял, что Провидение преподносит мне в руки новые блестящие победы. Под Аустерлицем, где я разгромил австрийцев и пришедших им на помощь русских, я пережил высший пик моего величия. Ту мою победу будут помнить в веках.
– Почему, описывая войны, вы всегда говорите «я»? Мне кажется, что таким образом вы принижаете заслуги ваших маршалов и сотен тысяч солдат.
– Армия баранов под руководством льва всегда победит армию львов под руководством барана.
– Звучит афористично, но требует доказательств.
– Ту самую великую битву под Аустерлицем я выиграл у австрийского короля и русского царя, имевших общую армию в три раза больше моей, одним маневром. Сначала, перед их появлением, занял господствующую высоту, но, увидев их на горизонте и как бы испугавшись их несметных полчищ, спешно покинул эту высоту, изображая паническое беспорядочное отступление. Они поднялись на высоты, затем спустились в азартной погоне за мной. Тем временем моя армия неожиданно развернулась, а ее вторая, скрытая до тех пор часть заняла опустевшие высоты. С двух сторон я накрыл этих глупцов адским артиллерийским огнем. Из этого котла они бросились в единственное место, которое я им специально оставил, – озеро с тонким осенним льдом. Всадники проваливались под него сотнями. Моя победа была красивой и абсолютной. Мне не составило бы труда взять русского царя Александра в плен. Но я сделал красивый жест и не стал преследовать жалкую в тот момент кучку всадников, прикрывавших его при побеге. Я решил, что русские после такого позорного разгрома больше не посмеют встать на моем пути и с радостью станут моими вассалами, союзниками. Но теперь понимаю, что оценил ситуацию неверно.