Моя встреча с философом в его любимом месте Парижа была назначена на полдень. Утром, которое выдалось в начале апреля ветреным и прохладным, но ясным, я побывал в Лувре. Над входом во дворец-музей в то время еще не было столь узнаваемой в наши дни стеклянной пирамиды; посетителей тоже оказалось непривычно мало. Как всегда, всеобщее внимание привлекала «Джоконда». В реальности это удивительное полотно Леонардо кажется неожиданно небольшим по размеру и в более темных тонах, чем его изображают на репродукциях. Но магия, глаза, волшебство взгляда этой женщины Ренессанса завораживают вживую намного сильнее.
От Лувра идти было недалеко: три-четыре квартала. Я пересек по мосту Сену, прошел по небольшой улице Бонапарта (во дворах которой находилась парижская школа искусств), разглядывая старинные здания. В одном из них, на верхнем этаже, находилась квартира Сартра. Впрочем, сам философ не любил свое жилье, только ночевал здесь, предпочитая проводить почти все свое время в других местах Парижа. Весна вступала в свои права, погода была приятной: от Сены дул приятный прохладный ветер, небо казалось кристально голубым. Вокруг были студенты: Латинский квартал и главный корпус Сорбонны располагались по соседству. Не торопясь, я дошел до пересечения улицы с нешироким, но весьма оживленным бульваром Сен-Жермен и сразу, на перекрестке, увидел нужное мне заведение. Это было знаменитое просторное угловое кафе Café de Flore с зеленоватой вывеской: излюбленное место встреч парижской богемы и интеллигенции 50-х. Кафе не было роскошным, скорее наоборот: доступным и демократичным. Через стеклянные стены с улицы можно было разглядеть посетителей, из дверей разносился приятнейший запах свежих круассанов.
На протяжении многих лет самый просторный стол в глубине этого заведения, у его дальней от улицы стены, был зарезервирован за одним человеком. Войдя в кафе, я поздоровался с официантами, затем занял место за другим свободным столиком, чтобы некоторое время ненавязчиво, со стороны понаблюдать за ним.
Внешность этого человека была скромной, малопримечательной. Это был интеллигент до мозга костей и при всей его известности небольшого достатка. Почти все свои немалые книжные гонорары он вкладывал в ежедневные выпуски своей газеты, которую считал рупором своих идей. Быть услышанным во всей стране, и не только в ней, было для него намного важнее материальных благ. Сартр (именно так: кратко, просто, без упоминания имени и ученой степени, к нему обращались абсолютно все окружающие) был маленького роста, с очень слабым зрением, носил толстые очки. В свои пятьдесят лет он выглядел на шестьдесят, имея уже целый букет хронических болезней. Неказистым и слабым физически он был с юности. Тем удивительнее, что всю жизнь, до самой старости, философ имел большой успех у женщин, регулярно менял молодых привлекательных любовниц, очаровывая их, вероятно, мощным неординарным интеллектом и аурой своей огромной известности в Париже.
Сартр сидел за своим любимым столом, вокруг были разложены листы бумаги вперемешку с утренними газетами. Сбоку стоял поднос с изящным кофейником, пирожными и ягодами. Он курил толстую сигару – густой дым от нее временами скрывал его лицо. Сартр казался сосредоточенным, но за тот примерно час, что я ненавязчиво наблюдал за ним, его то и дело отвлекали от работы. Сначала это были журналисты, желавшие получить его комментарии по горячим следам о взрыве квартиры (их он проигнорировал), потом к нему подошла пара молоденьких смущенных девиц за автографом, который он им с улыбкой дал и даже о чем-то пошутил, и они обе громко засмеялись. Затем появились репортеры из его собственной газеты. Просмотрев какие-то материалы, Сартр кивнул, и те удалились. Наконец, в кафе зашла женщина средних лет. Заметив ее, философ расплылся в улыбке, привстал, поцеловал ее в щеку, и затем они тепло, с большим интересом некоторое время что-то живо обсуждали. Эту женщину знала вся Франция: ее звали Симона де Бовуар, она тоже была знаменитой писательницей, одной из главных феминисток мира той эпохи. Сартр и Симона (которую он ласково называл «мой бобер», как переводилась ее фамилия) не были женаты, не имели детей, но их необычный во всех смыслах свободный интимный и творческий союз, длившийся почти всю их жизнь, вошел в историю XX века. Их судьбы были тесно переплетены, но они дали обет никогда ни в чем не ограничивать и не обременять друг друга.
Жан-Поль Сартр родился в интеллигентной, образованной семье, его родители рано умерли, и он воспитывался родственниками, одним из которых был известный французский философ начала XX века, сызмальства прививший мальчику тягу к знаниям. Всю свою жизнь Сартр провел в окружении книг: начал читать серьезные произведения в раннем детстве; в восемь лет написал собственный небольшой «роман». Его родственники были убежденными атеистами: таким же стал на всю жизнь и сам Сартр. Вместо церкви он называл своим священным храмом библиотеку, а «алтарем» – книжные полки. Несмотря на физическую слабость и склонность к рефлексии, юношей Сартр был активным: в университете часто устраивал розыгрыши, нередко оказывался в центре скандалов, был заводилой в коллективе, активно ухаживал за девушками. Увлекался разными науками, был чрезвычайно эрудирован. Однажды, прочитав труды Хайдеггера, навсегда решил стать философом. Там же, в университете, он познакомился с Симоной: они были двумя лучшими по успеваемости студентами их курса. Она, в молодости стильная точеная брюнетка, яркая и интересная в общении, и Сартр влюбились друг в друга с первого взгляда. Но стеснять себя верностью не захотели. У Сартра всю жизнь было море подруг, у нее – друзей и подруг.
После выпуска Сартр становится одним из самых известных преподавателей философии Франции, а также популярным, успешным писателем. В конце 1930-х неожиданно для всех он уходит добровольцем в армию и даже несколько месяцев проводит в плену у немцев. В начале 1940-х возвращается в Париж, где активно выступает против сотрудничества с оккупантами, а также пишет свою главную философскую работу «Бытие и ничто» (название по аналогии с «Бытие и время» Хайдеггера, но, по сути, книга о другом). После войны Сартр становится одним из самых влиятельных французских мыслителей и общественных деятелей. Часто высказывается о политике, хотя при этом его взгляды не отличаются постоянством. В своей газете он в разные годы то горячо хвалит опыт советского социализма, то жестко критикует его, называя «образцом деспотизма». Выступает с циклом лекций в Москве (заодно заводит там бурный роман с русской журналисткой). Сартр считает идеалом общества некий абстрактный экономически развитый, справедливый, человечный социализм, не существовавший (по крайней мере в то время) нигде в реальности.
Окончив мои наблюдения, я подошел к столику философа и вежливо представился. Я был новым управляющим кафе: его многолетний владелец, известный аристократ, жил за пределами Франции и вел все свои дела через штат своих служащих. Так как Café de Flore играло большую роль в жизни философа (по сути, было его офисом), к моей персоне и нашему разговору Сартр отнесся с уважением и вниманием. Я пообещал, что персонал заведения и в будущем станет оказывать ему максимальное содействие и делать как можно более комфортной его работу. Я также рассказал гостю кафе, что я с большим интересом прочитал сборник его избранных рассказов и даже одолел весь его непростой, объемный философский труд. Затем я попросил официантов принести Сартру от меня лично в подарок большую коробку первоклассных гаванских сигар. Подарок ему пришелся по душе. Он вынул из коробки наугад несколько сигар, с удовольствием понюхал аромат каждой. Затем одну закурил, остальные аккуратно сложил обратно. Я чувствовал, что расположил нового знакомого к себе, и мог поговорить с классиком литературы о его философии.
– Сартр, скажите, а насколько вообще правильно смешивать эти два довольно разных жанра?
– Писатель, который в своем романе не старается донести никаких философских посланий, лично мне кажется неинтересным. В лучшем случае это дешевый беллетрист. Возьмите, например, ту же русскую литературу. Достоевский, Толстой были философами ничуть не меньше, чем писателями.
При близком общении Сартр производил немного странное впечатление. Он был отчаянно некрасив: его лицо в его еще не таком уж дряхлом возрасте было наполовину покрыто старческими пигментными пятнами. Глаза за стеклами толстых очков сильно косили – фактически смотрели в разные стороны. Несмотря на все это, в его манере общения – теплой, доверительной, без тени снобизма – было что-то приятное, интеллигентное, трогательное. По ощущению Сартр напоминал внутренне светлого, безобидного, хотя и сильно постаревшего ребенка.
– И все же в первую очередь вы считаете себя писателем или философом?
Мой собеседник, до сих пор уверенный в себе, опустил голову, задумавшись. В ходе сотен интервью в своей жизни он ответил на тысячи вопросов. Но мне показалось, что именно этот, казалось бы, самый простой и естественный вопрос ему еще не задавали. Наконец он ответил:
– Писателем. Это моя судьба, предназначение в этом мире. Писательство – тяжелое ремесло. Особенно когда ты не владеешь от природы легким изящным поэтическим слогом. Вообще же, люди пишут книги или для Бога, или для соседей. Но я и в Бога не верю, и авторские гонорары меня не особенно заботят… Я просто с детства понимаю, что обязан писать, пока дышу, вот и все.
– Ваше литературное творчество весьма разнообразно. Вы исследуете многие темы. Например, в знаменитом рассказе «Стена» вы так детально и достоверно описываете душевные муки и мысли приговоренного в ночь перед расстрелом, словно сами это пережили. Возможно, это отголоски ваших воспоминаний о войне и плене. В повести «Тошнота» вы раскрываете ежедневные терзания, переживания человека творческой натуры и тонкой душевной организации, которому трудно найти себе место в серой обыденной реальности. Еще у вас есть философские пьесы о Средневековье и даже популярные детективы. Я бы сказал, что все ваше творчество объединяет некое острое чувство тоски. Если не безысходности, то как минимум сложности найти себя в жизни талантливому человеку среди общества «обычных» людей и разнообразных бытовых проблем.