Неизвестно, расслышали ли «лавочницы» окончание ее монолога, потому что Наталья Андреевна, произнося это, отошла на приличное расстояние. Последние ее слова вообще заглушила одна из белоголовых цыпушек Наседкиной: споткнувшись, упала и огласила двор громким воплем. Мамаша, однако, и не подумала помочь девочке подняться, лишь громко цыкнула на нее и состроила такую злобную гримасу, что та, забыв о боли, резво вскочила и скрылась за соседней трансформаторной будкой.
— Наша мадам отправилась наносить визит, как же! — сказала Наседкина. Кому она нужна, старая перечница!
— Сплошное фу-ты ну-ты, — поддержала глухая бабушка Аркадьевна. Вырядилась: чик-брик, как молодая!
Обычно она ничего не слышала, хоть в самое ухо кричи, но если при ней кого-то ругали, то Аркадьевна каким-то образом все прекрасно понимала.
— Фу-ты ну-ты, чик-брик! — повторила Аркадьевна и смачно сплюнула. Все-то у нее не как у людей…
Наталья Андреевна догадывалась, что ее поведение не нравится соседкам. У нее никогда не возникало желания посидеть с ними на лавочке посплетничать, перемыть косточки соседям, обсудить последние приключения героев какого-нибудь очередного телесериала или новость, услышанную на кухне по радио. Она просто не понимала, зачем пересказывать друг другу то, что и так все знают. И все эти разговоры о духоте, зное, подзадержавшемся где-то хорошем дождике ее тоже как-то не прельщали.
Невыносимую, под сорок градусов, жару она переживала под дребезжащим, взвывающим от усилий вентилятором. Его она купила лет двадцать пять назад, и стоил он тогда огромные деньги: семнадцать рублей! Это при её-то зарплате в сто двадцать рубликов.
Горячей воды, естественно, не было. В Хабаровске ее отключают обычно в конце июня под очень благовидным предлогом: надо, мол, провести кое-какие профилактические работы по подготовке к зиме. И тут же всё вскроют асфальт, нагонят технику, нароют ям и траншей, но в одно прекрасное утро всё бросят и почему-то примутся ждать осени, чтобы всё приводить в порядок с криками, матюгами высокого начальства, в суете и неразберихе. При этом, правда, в центре горячая вода из кранов лилась. Как же! Даже самые незначительные чиновники этого города предпочитают жить внутри местного «Садового кольца». Его составляют три главных улицы: Муравьёва-Амурского, Ленина, Серышева и примыкающие к ним.
Наталья Андреевна приспособилась наливать в ванну холодную воду с утра — она нагревалась к вечеру до комнатной температуры, и если добавить кипятку из большой ведерной кастрюли, то вполне можно выкупаться. Освежившись, Наталья Андреевна непременно доставала из коробки шляпку, ту самую, с очаровательными розанами на полях — ее давным-давно подарил один замечательный человек. И вот его уже пять лет нет на этом свете, и жена его, закадычная подруга Светлана Николаевна, погрустив, тоже как-то очень быстро и тихо отправилась вслед за ним, так и не узнав жгучую, ужасную тайну: ее вероломная наперсница, эта скромница Натали, тоже любила Николая Михайловича. Наверное, он был очень честным человеком, потому что, зная о чувствах Натальи Андреевны, не воспользовался ее готовностью подарить ему всю себя просто так, без всяких условий и условностей.
Шляпка все еще не потеряла вида, хотя розанчики малость и поблекли, а ленточки пообтрепались, но это было почти незаметно. И ее любимое из чистого льна платье неразборчивого цвета в голубоватых мелких незабудках тоже, казалось, чуть постарело. Но зато тяжелые бусы из темного, таинственно мерцающего янтаря, замысловатые и какие-то немыслимые по нынешним временам, приводили в восторг всех, кто хоть что-то понимал в украшениях.
Это была не та дешевая бижутерия, которой переполнились даже солидные ювелирные магазины, это был настоящий прибалтийский янтарь, купленный в Дубултах, в лавочке около писательского Дома творчества. Наталья Андреевна целых два года откладывала по рублику, чтобы взять путевку в Прибалтику. Это было самое ее замечательное путешествие.
Ей даже показалось, что она попала в какую-то совсем другую страну: чистенькая, ухоженная, по-европейски глянцевая, пахнущая настоящим кофе, сиренью и соленой горчинкой, Латвия просто потрясла Наталью Андреевну. А в Дубулты она поехала специально, потому что в Риге узнала, что ее любимый поэт Давид Самойлов как раз отдыхает там. Хоть одним глазком ей захотелось взглянуть на него, а заодно и на то место, где он творит.
Ну, конечно, это было наивно! Поэт Самойлов не разгуливал ни перед Домом творчества, ни под огромными соснами в запущенном парке, ни на пляже, где, кстати, было малолюдно по причине мороси и довольно свежего ветра нигде его, в общем, не было. А когда морось постепенно перешла в нудный мелкий дождь, Наталья Андреевна зашла в небольшую лавчонку, где и увидела это чудо — янтарь.
Бусы на ее сухонькой, в аккуратных морщинках коже смотрелись изящно и даже благородно.
Наталья Андреевна дождалась вечера, нарядилась и отправилась на прогулку. В салон автобуса она обычно входила степенно, небрежно осматривалась, выбирая сидящего пассажира помоложе, и становилась около него так, что он никак не мог сделать вид, будто не замечает пожилую даму. Но если даже молодой человек вдруг вытаскивал из кармана газету и самозабвенно в нее погружался, то-Наталья Андреевна роняла, например, свой носовой платок. Нагибаясь за ним, она неловко задевала плечо упрямца и, мило улыбнувшись, деликатно извинялась: «Простите за неловкость! Не хотела доставить вам беспокойство…»
Молодому человеку ничего иного не оставалось, как заметить присутствие бабульки и, конечно, уступить ей место. Она, впрочем, удивленно приподнимала брови:
— Неужели я выгляжу такой древней?
— Нет, что вы, — смущался молодой человек. — Я скоро выхожу…
Наталья Андреевна садилась аккуратно, чтобы не измять платье; черную сумочку, похожую на хозяйственную, она ставила на колени и вынимала из нее брошюру из серии «Исцели себя сам». Сколько она уже перечитала подобных книжек — неизвестно, но одно можно сказать с уверенностью: много!
Наталье Андреевне они заменили даже некогда любимые ее детективы Агаты Кристи, и причина была одна: авторы этих книг — экстрасенсы и целители, знахари и психотерапевты — писали об удивительных свойствах обычных вещей, поражали простотой и доступностью полезных советов, предлагали панацею от всех болячек, и все это — на полном серьезе, без тени улыбки. Однако Наталья Андреевна верила, что с помощью каких-нибудь растений, медных монет, магнитов, камней и, в конце концов, собственной урины можно стать здоровой и счастливой. Но у нее никогда не хватало терпения изо дня в день выполнять положенные предписания, считать, допустим, капли очередного «эликсира» и готовить свежие соки из фруктов и овощей, что вдобавок ко всему влетало в крутую копеечку. Она рассчитывала, что когда-нибудь потом, когда добавят пенсию, обязательно позволит себе чуть больше, чем сейчас. Ну, например, купит грузинские гранаты по тридцать тысяч рублей за килограмм. А сейчас? Ах, все равно пропущены лучшие сроки сбора и сушки крапивы, медуницы, донника и прочих нужных травок — придется ждать следующего лета…
Листая книжку, Наталья Андреевна не забывала поглядывать по сторонам. Она была дамой любопытной: ее интересовало абсолютно все — от летающих тарелок до рецепта какого-нибудь экзотического салата с плодами авокадо, которые она, впрочем, видела только на картинке, когда ходила в библиотеку просматривать свежие газеты и журналы.
Денег на их подписку у нее уже давно не хватало: пенсию съедали счета за квартплату, электроэнергию, газ, воду и отопление. А того, что оставалось, хватало лишь на самое необходимое, и это еще слава Богу, что Наталья Андреевна привередой в еде не была: чай заваривала из травок, которые сама же и собирала, а любимое свое лакомство — соленые огурчики с чесноком и хреном — готовила осенью в небольшой деревянной кадушке, откуда их потом и выуживала всю зиму. А на картошку и хлеб деньги у нее находились, если, конечно, пенсию не задерживали. Иначе приходилось идти в сберкассу и, как она выражалась, «потрошить проценты»: у нее был небольшой счет, который Наталья Андреевна открыла на «черный день». Но таковым, впрочем, она считала тот день, когда уйдет из жизни.
Единственная ее близкая родственница — племянница Алена, дочь ее старшей сестры, по этому случаю не должна была влезать в долги, ведь похороны нынче требуют миллионных затрат. А у племянницы двое мальчишек-погодков, крутится, как белка в колесе, а мужа-пьяницу если что и привлекает, так только компания корешей, днюющих-ночующих возле круглосуточного винного магазина, чтоб он сгорел, проклятый!
Но не столько экзотические салаты из авокадо, или пикантные подробности жизни Коко Шанель, или новый роман Айтматова, или что-то столь же любопытное занимало Наталью Андреевну. Ей нравилось быть среди людей и наблюдать за ними.
В проходе, уцепившись за поручень, чуть ли не перед самым носом Натальи Андреевны болтался мужичонка в выгоревшей майке. Его ноги то и дело разъезжались в разные стороны, как плохо закрепленный циркуль; мужичонка, подтянувшись, кое-как соединял ступни вместе, будто становился по команде «смирно». Но через минуту-другую снова повторялась попытка сделать шпагат.
— Ишь, сердечный, устал! — шепнула соседка Натальи Андреевны — дородная барыня с ямочками на щеках. — Хоть бы кто догадался его посадить, неровен час — упадет и убьется.
Наталья Андреевна невольно улыбнулась. Потому что ей вдруг вспомнилась давнишняя песня «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?»
— Да что ж тут смешного? — насупилась барыня, и от переполнявших ее чувств даже рюшечки на вырезе ее платья ходуном заходили. — Может, у человека горе какое? Он по виду-то не бич, вполне нормальный…
— А я разве спорю? — сказала Наталья Андреевна.
— Может, и напился-то впервые, его с непривычки и укачало, предположила барыня.
— Да не дай Бог! — покачала головой Наталья Андреевна. — У «морской болезни» есть одно пренеприятнейшее качество…