— А как продвигается твоя история, Бенито? — спрашивает мама. — Я там больше не появлялась?
О том, что я пишу роман, знают только Дилан, Хадсон, Харриет и мои родители. В этом году я не смог купить маме подарок на День матери и в качестве компенсации вывел ее в образе нестареющей чародейки, которая владеет магией умиротворения. Я даже распечатал эту главу, но в последнюю секунду пережил приступ неуверенности в себе и ограничился устным описанием. Боюсь, я продвинулся уже так далеко, что любой критический отзыв может заставить меня замолчать.
— Пока нет. Сирене Изабель приходится сидеть в своей башне. Чары умиротворения не очень-то помогают в войне волшебников.
— Может, им удастся прийти к компромиссу путем переговоров?
— Это вряд ли. — Я криво улыбаюсь. — К тому же ноутбук не сегодня завтра отдаст концы. Перегревается уже через двадцать минут.
— Вероятно, мы купим тебе новый, если успешно закончишь летнюю школу.
— Нет уж, — возражает папа. — Наградой за успешное окончание летней школы будет то, что он не останется на второй год.
— Вам же самим выгоднее, чтобы я сидел дома и писал роман, а не шлялся по улицам, где меня может ограбить каждый встречный.
— Дешевая уловка, — хмыкает папа, — но разыграно хорошо. Торговец Гектор тобой бы гордился.
Торговцу Гектору досталось в книге еще меньше экранного времени, чем Сирене Изабель.
— Можем поискать новый на Крейгслисте, — предлагает мама.
Меня тянет ответить, что если бы мы не нашли предыдущий ноутбук на Крейгслисте, то сейчас не было бы нужды в новом, — но кто я такой, чтобы жаловаться?
— Кстати, Фрэнки познакомился со своей новой девушкой на Крейгслисте, — замечает папа.
— Какой Фрэнки? — уточняю я. — Фармацевт Фрэнки или Почтальон Фрэнки?
— Фармацевт Фрэнки. Родригез. Оказывается, на Крейгслисте есть раздел, где ты можешь разыскать людей, с которыми случайно познакомился. Ну, или почти познакомился. «Затерянные связи», если не ошибаюсь. — Папа смотрит на нас с мамой, будто мы должны знать, о чем он говорит, но, видимо, не встречает понимания и пожимает плечами. — В общем, Фрэнки встретил Лолу в поезде, они разговорились, но не успели обменяться номерами. Тогда друг посоветовал ему проверить объявления на Крейгслисте — и что бы вы думали? Уже две недели гуляют под ручку.
— Как романтично, — вздыхает мама.
— Впечатляет, — киваю я.
Звучит так, будто Крейгслист — инструмент мироздания. Регулировщик вероятностей. А еще — будто мироздание папиными устами подталкивает меня сделать то же самое. Проверить, не пытается ли Артур, моя Лола, тоже меня найти. Я резко встаю из-за стола.
— Простите. Надо кое-что проверить.
— А десерт? — спрашивает мама.
Я колеблюсь, уже готовый сдаться магии кокосового пудинга, но все же иду в комнату. Десерт от меня не убежит. А вот грудь так и распирает от ощущения «сделай-это-немедленно-или-пожалеешь».
Я прикрываю дверь спальни, сажусь на кровать и откидываю крышку ноутбука, который и дал начало всем этим беседам о Крейгслисте. Внутри поднимается пьянящая волна — как когда я впервые обменивался эсэмэсками с Хадсоном или флиртовал с Артуром на почте.
Я захожу на Крейгслист в раздел потерянных связей — не затерянных, пап, — и внимательно просматриваю все объявления под тегом «мужчина ищет мужчину, Манхэттен». Обнадеживающее сперва чтение вскоре повергает меня в бездну уныния. Стоило бы создать отдельную группу поддержки для всех этих людей с их сожалениями и фантазиями на тему «что было бы, если».
Я решительно захлопываю ноутбук.
Пора ставить точку в этой истории с Артуром.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
АРТУР
11 июля, среда
— Артур, обувайся. Мы из-за тебя опоздаем. — Мама проверяет часы на телефоне. — Так, все, я вызываю такси.
Я бросаю на нее страдальческий взгляд с дивана.
— Еще только восемь.
— Да, но раз уж твой отец прикончил весь кофе в доме и забыл мне об этом сказать, — мама демонстративно повышает голос в направлении спальни, — нужно заехать в «Старбакс», пока мне не начали названивать по поводу Брэй-Элиопулоса. Ты ведь выпил свою таблетку?
— Угу. — Я медленно поднимаюсь. — А почему я не могу поехать на метро?
— Чтобы успеть на метро, тебе нужно выйти сейчас.
— Не обязательно. У меня еще есть время до восьми двадцати.
Мама фыркает.
— Так вот почему ты появляешься в офисе в девять пятнадцать?
— Это было один раз!
Она взъерошивает мне волосы.
— Хватит спорить. Я все равно уже вызвала такси.
Ответить я не успеваю: дверь в родительскую комнату открывается, и на пороге возникает заспанный папа в клетчатых пижамных штанах и вчерашней футболке.
— Доброе утро. — Он с зевком потирает бороду. — Эй, Арти. Будешь рогалики?
— Да!
— Майкл, не мог бы ты просто не… Не. — Мама шумно выдыхает. — Не сейчас.
Они встречаются взглядами, и в гостиной снова происходит один из тех молниеносных немых споров, в которых обычно так подкованы родители. Хотя спором это назвать трудно. Скорее уж «бульдозер наехал на червя».
Папа похлопывает меня по плечу.
— Значит, рогалики подождут до завтра.
— Не бросай меня в такси с мамой, которая еще даже кофе не выпила, — яростно шепчу я ему на ухо.
— Ты это переживешь.
Такси останавливается у самого подъезда, и я проскальзываю на заднее сиденье вслед за мамой. Она разглаживает юбку, пристраивает смартфон на коленях экраном вниз и переплетает пальцы. Когда машина трогается с места, мама заметно успокаивается, однако так настойчиво бросает на меня косые взгляды, что любой дурак догадался бы: Грядет Разговор.
Наконец мама откашливается.
— Ну, расскажи мне про этого мальчика.
— Какого мальчика?
Она пихает меня локтем в бок.
— Артур! Про мальчика с почты.
Я кошусь на нее в ответ.
— Я уже вчера все рассказал.
— Ты сказал только, что повстречал кого-то на почте. Я хочу историю целиком.
— Ладно. Гм. Я повстречал на почте симпатичного парня, а потом ты запретила мне его искать. Конец истории.
— Дорогой, я просто не хочу, чтобы ты сидел на Крейгслисте. Помнишь ту статью про…
— Я знаю. Знаю . Маньяки с мачете, фотки членов и все такое. — Я пожимаю плечами. — Да не собираюсь я сидеть на Крейгслисте. Мне вообще плевать.
— Мне очень жаль, Артур. Я понимаю, как ты надеялся его найти…
— Да неважно. Я даже имени его не знаю.
— Вообще-то я подумала…
Но что подумала мама, остается тайной, потому что в эту секунду у нее на коленях начинает жужжать телефон. Она бросает взгляд на экран и вздыхает.
— Нужно ответить. Придержи пока эту мысль. — Мама отворачивается к окну. — Что… да. Да, хорошо. Уже в пути. Минут десять максимум, но мы хотели еще заскочить в «Старбакс»… Что? Нет. О боже…
Она постукивает пальцами по портфелю, а затем оборачивается ко мне, быстро закатывает глаза и произносит одними губами:
— Работа.
А это значит, что в ближайшем будущем к разговору мы не вернемся. Так что я тоже отворачиваюсь к окну и принимаюсь разглядывать проплывающие мимо вывески ресторанов и магазинов. Еще даже девяти нет, но тротуары запружены прохожими. Абсолютно все выглядят замученными и нимало не впечатленными.
Не впечатленными. Нью-Йорком!
Ну не знаю. Иногда мне кажется, что ньюйоркцы как-то неправильно воспринимают Нью-Йорк. Почему никто не поет на эскалаторах, не танцует на пожарных лестницах, не целуется на Таймс-сквер? Флешмоб на почте был неплохим началом, но когда там уже в программе следующий номер? Сидя в Джорджии, я воображал Нью-Йорк этаким гибридом «Вестсайдской истории», «На высотах» и «Авеню Кью» [19] — а получил только бесконечные пробки, стройки, айфоны и влажность. С таким же успехом они могли бы писать мюзиклы про Мильтон. Открывающая композиция — «Воскресенье в торговом центре». Потом баллада «Я оставил сердце в супермаркете». Будь с нами Итан, он закончил бы либретто еще до того, как мы вышли из машины.
— Нет, не думаю, — возражает мама в трубку. — Если только Уингейт не подаст апелляцию. Ладно, мы все равно уже в одном квартале. — Пауза. — Нет, все нормально, я пошлю Артура. Жди на месте.
Внезапно она выуживает из бумажника двадцатку и снова произносит одними губами:
— Большой обезжиренный латте.
Хештег #буднистажера.
Стоя в очереди в «Старбаксе», я набираю сообщение Итану.
Идея на миллион: мюзикл, действие которого разворачивается в пригороде Атланты, под названием… дай-ка подумать… ГаМильтон. Подмигивающий смайлик. Микрофон. Взрыв.
Но Итан не отвечает.
12 июля, четверг
Тишина в радиоэфире длится до следующего утра, когда Итан присылает селфи в — сюрприз-сюрприз! — групповой чат. На снимке они с Джесси сидят в кабинке «Ваффл Хауса», держа с двух сторон бутылку шоколадного сиропа. Духом ты с нами, чувак! — гласит подпись.
И это, честно говоря, отвратно. В любое другое лето я сидел бы с Итаном и Джесси в той же кабинке, уминал картофельные оладьи и разглагольствовал в твиттере о политике или экранизациях мюзиклов. Я бы рассказал им про Парня-с-коробкой — всю историю без купюр, и мы бы разработали в заметках телефона целую «Операцию Хадсон».
Вместо этого я заперт в офисе с двумя студентками, которые просят меня заткнуться при одном упоминании имени Хадсона. Клянусь, сегодня они еще хуже обычного. Секретарь приносит Намрате бумажный пакет без надписей, но она едва удостаивает его взглядом. Такое впечатление, что, если она хоть на секунду перестанет печатать, случится конец света. Я сижу рядом и внимательно на нее смотрю.