И да, я уже готов рыдать, потому что гребаный мир может устроить нам самое болезненное прощание.
— Куда?
— В Пресвитерианскую.
— Доберемся за двадцать минут. Даже за десять, если поезда не будут тупить.
— Нет. Я должен поехать… — Необязательно один, потому что один я быть не хочу, но Хадсон там точно не нужен. — Все нормально. Думаю, тебе лучше остаться.
— Но он и мой друг, — напоминает Хадсон.
— А мне он брат.
И это правда. Хадсон кивает.
— Напишу, как только что-то узнаю, — обещаю я, прежде чем слиться с толпой.
С Диланом все будет в порядке. Это же Дилан. Его ничего не берет. И все-таки представлять его в больничной палате почти физически больно. Он должен знать, что я там, если…
Нет.
Все будет в порядке. Все будет в порядке.
В одной станции от больницы поезд останавливается, потому что гребаное мироздание называется гребаным не просто так. Сохранять спокойствие становится все труднее. Дилан только недавно был у врача, который подтвердил, что сердечный приступ в его случае очень маловероятен. А значит, все будет хорошо. Это же Дилан. Просто…
Надо с кем-нибудь поговорить. Мы недалеко от станции, поэтому сеть уже ловит. Я открываю переписку с Артуром.
Дилан в больнице. Не знаю, что точно случилось, но что-то с сердцем. Боюсь до одури. Мы поругались пару дней назад, я наговорил ему ужасных вещей, потому что мудак. И теперь В УЖАСЕ. Никогда не воспринимал всерьез его проблемы с сердцем — а может, стоило. А еще боги общественного транспорта меня ненавидят, и мы опять застряли в гребаном подземелье. Не знаю, хочешь ли ты меня слышать, но ты единственный, с кем я сейчас готов говорить. Мне так стыдно, Артур. С днем рождения. Надеюсь, это сообщение не испортит тебе день.
Я нажимаю «Отправить».
И жду. Жду, ответит ли он, жду, когда тронется поезд.
Может, лучше пойти пешком. Выбраться из вагона и пойти прямо по шпалам. Буду отпугивать крыс фонариком.
Телефон вибрирует. Это Артур.
Вот дерьмо! ОК. С ним кто-то есть? Он ведь не один?
Самая пугающая мысль — что Дилан мог бы переживать все это в одиночестве, максимум с врачом или медсестрой. Слава богу, с ним сейчас близкий человек.
Нет, Саманта отвезла его в Пресвитерианскую больницу. И его родители уже в пути.
Я могу чем-то помочь? — спрашивает Артур.
Побудь на связи?
Конечно.
Пару минут мы оба молчим. Но я знаю, что, где бы Артур сейчас ни был, телефон у него в руке. Он на связи. Как и обещал.
А что случилось с Диланом? В смысле из-за чего вы поругались?
Я сказал ему, что все отношения рано или поздно заканчиваются.
Ты правда в это веришь?
Нет, конечно. Это вообще был ужасный разговор. Отношения заканчиваются, если в них замешан идиот. Мне правда очень жаль, Артур. Хотел бы я вернуться в прошлое и все изменить. С самого начала рассказать тебе, что я в летней школе с Хадсоном. Но клянусь, все, что я сказал в понедельник, — правда. Мы собирались просто поговорить.
Артур молчит. Я уверен, что он здесь, но хочу знать, что он думает.
Буду честен. С понедельника я снова общаюсь с Хадсоном и Харриет. Мы много лет дружили, и они оказались единственными, к кому я смог пойти после того, как разругался с тобой, Диланом и Самантой. Все это время я говорил им про тебя. А сегодня мы с Хадсоном внезапно остались вдвоем, я опять начал себя винить, и он попытался меня поцеловать. Но я сбежал, потому что мне нужен только ты.
Поезд трогается с места. Я набираю третье сообщение.
Мне не стыдно, что у меня есть бывший. Но стыдно, что я своими руками разрушил твое доверие. Надеюсь, ты мне веришь.
Поезд затормаживает на станции — и прямо перед тем, как двери открываются, телефон жужжит снова. Меня на секунду охватывает паника: Артур велит мне катиться к чертям; Саманта сообщает еще более ужасные новости.
Но это наконец что-то хорошее.
Я тебе верю, Бен.
Когда я вбегаю в зал ожидания, Саманта сидит в кресле, прислонившись затылком к стене.
— Саманта!
— Бен. — Она вскакивает и, хоть я этого и не заслуживаю, заключает меня в объятия.
Я оглядываюсь.
— Что случилось? Где его родители?
— Пошли за кофе.
— Какого хрена?! То есть Дилан тут уми…
— Он в порядке! В порядке. Ложная тревога. Просто паническая атака — правда, довольно паршивая. Мы узнали вот только что. Я хотела тебе написать, но… — Саманта делает глубокий вдох. — Мне нужна была минутка собраться. В жизни не забуду, как он перепугался, когда сердце начало частить…
Саманта принимается плакать, и я снова ее обнимаю. Мне прекрасно известно, о чем она говорит. Когда три года назад Дилана госпитализировали на ночь, я все локти себе сгрыз, что мне не разрешили остаться. Наутро прогулял школу и целый день тусил с ним в палате.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть. Но хорошо, что ты оказалась рядом. — Я неловко отступаю на шаг. — Спасибо, что позвонила.
— Не бери в голову. Я знаю, что у Дилана определенная репутация, а ты просто обо мне беспокоился.
— Он тебя не заслуживает, — отвечаю я с улыбкой.
— Разумеется, нет, — усмехается Саманта. — Хотя на следующие две недели он со мной застрял по-любому.
— Прости за ту сцену. Я правда болею за вас обоих, но во вторник… почувствовал себя окончательно ненужным.
— Да ты шутишь. Дилан тобой одержим! Серьезно, он говорит о тебе столько же, сколько я о нем родителям. Если что, этого ему знать не нужно. Я все-таки пытаюсь сохранять остатки самообладания.
Когда вы общаетесь с Артуром, самообладание выглядит чем-то из области научной фантастики. Но ведь у нас и нет столько времени, сколько у Дилана с Самантой. Интересно, как развивались бы наши отношения, живи Артур в Нью-Йорке.
— Я уверен, что у вас получится, — твердо говорю я. — Если это что-нибудь значит.
— Значит. И много.
Родители Дилана возвращаются с кофе, и мы минуту беседуем, прежде чем они первыми заходят в палату. Пока мы с Самантой ждем своей очереди, я рассказываю ей про почти-поцелуй с Хадсоном. Немного странно, что она узнает такие вещи раньше Дилана, но я решаю на это забить. Почему девушка моего лучшего друга не может быть и моим лучшим другом тоже? Мы же в любом случае общаемся все вместе.
Родители Дилана возвращаются, чтобы заполнить какие-то бумаги, и мы с Самантой встаем одновременно.
— Ты первая, — говорю я.
— Пойдем вместе, — предлагает она.
Так мы и делаем. Заходим в приемный покой, отодвигаем белую занавеску вокруг кровати — и вау, что за зрелище.
— Возлюбленные мои! — томно восклицает Дилан — бледный, но подозрительно довольный. — Смерть пыталась соблазнить меня своими чертогами, но я отверг ее притязания. Хотя и узнал парочку спойлеров о загробной жизни.
Саманта качает головой и наклоняется, чтобы его обнять.
— У тебя была паническая атака.
Дилан оборачивается ко мне.
— Не верь Саманте, она пытается опорочить мое доброе имя.
— Я даже не пытаюсь тебя заткнуть.
— Я победил смерть! Меня нельзя затыкать.
Я наблюдаю, как преображается его лицо во время объятия: глаза закрыты, невыносимая диланистость куда-то испарилась. Ни капли обычного чванства — только облегчение, что он все еще жив и снова видит свою девушку.
Это так мило.
Жду не дождусь возможности его обстебать.
И чертовски радуюсь, что у меня будет такая возможность.
Саманта отстраняется, и я обнимаю своего лучшего друга.
— Спасибо, что не умер.
И я совершенно искренне. Пускай это и оказалась ложная тревога, я знаю, что для Дилана она ощущалась реальной. Он вечно впадает в панику, когда у него учащается сердцебиение. Но я не могу его винить. Даже напротив: уж лучше миллион ложных тревог, чем повод для одной настоящей.
— Я обязан был вернуться. В прошлую встречу мы наговорили друг другу омерзительных банальностей. Я просто не мог умереть в таком грехе дурновкусия.
— Никак не мог, — подтверждаю я.
— Кстати о грехах. — Дилан берет Саманту за руку. — Дорогая, я устал жить во лжи. Мое сердце навеки отдано Dream & Bean . Прости, но «Крутяцкий кофе» так и не сумел его потеснить. Я знаю, как важна для тебя благотворительность, но прошу позволения покупать кофе и в других местах.
Саманта вскидывает брови.
— Что? Да мне все равно. Покупай где хочешь.
— Правда?
— Абсолютно.
— Я же говорил, Ди, — вздыхаю я.
— Ты что, правда из-за этого переживал? — спрашивает Саманта.
— Ночей не спал.
Она качает головой и быстро целует его в лоб.
— Ну ты даешь.
Телефон коротко жужжит. Я бросаю взгляд на экран и улыбаюсь уголками губ, увидев имя Артура. Разумеется, это не укрывается от глаз Дилана.
— Так-так, что это сейчас была за улыбка? Нет, серьезно. Какого черта тут происходит?
— У тебя истерика, — говорю я. — Выпей свои успокоительные.
— Имей уважение к человеку, вернувшемуся с того света! Не для того я проделал весь этот путь до ада и обратно, чтобы от меня утаивали содержание каких-то эсэмэсок.
— Артур спрашивает, как у тебя дела.
— Вы помирились?
— Ну, мы не встречаемся. Но переписываемся.
— К черту переписку. Езжай к нему. Я бы потребовал поклясться моей жизнью, что теперь ты будешь с ним более откровенен, — но сегодняшний день показал, что в этом плане я ненадежен.