Бумага дрожит в его руках. Генри нужно несколько секунд, чтобы успокоить запястья. В ролике стоит такая тишина. Микрофон улавливает гул флуоресцентных ламп.
—На Скайлере была флисовая пижама. Красный комбинезон. С лодочкой, пришитой спереди. Он был… был завернут в сатиновое одеяло, которое его мама только что сшила для него. На одеяле есть утка. Краб. Пчела. Оно, кажется, пропало вместе со Скайлером.
Я знаю это одеяло. Оно есть в листовке о пропаже Скайлера. Его нашли? Кто— нибудь его видел?
—Я знаю, моя жена оценила бы все, что вы сделали за эти дни, так что… —Он замолкает, сдерживая что— то. Даже несмотря на то, что слова написаны прямо перед ним, ему трудно произнести их вслух. —Ходит много слухов… лжи о Грейс. Я просто хочу попросить всех, пожалуйста, сосредоточьтесь на поисках Скайлера.
А что, если это был Генри?
Мысль приходит шепотом, едва уловимым. Но теперь, раз уж она появилась, от нее не избавиться. Мой поиск в Google показал, что власти его оправдали.
Но… почему? Почему все автоматически решили, что это Грейс?
Потому что он свой, а она — нет.
Верно. Она не из Брендивайна. Генри говорил мне, что проводил с ней лето.
—Мой сын жив, —говорит он в ролике. —Я знаю, он где— то там. Скайлер—
Генри поднимает глаза. Что— то шевелится в его взгляде. Он слишком далеко от камеры, но с моего ракурса кажется, будто в его радужках плавают головастики.
Я знаю, что это невозможно, но такое ощущение, будто он смотрит прямо в камеру, прямо на меня.
Пять лет назад, и вот Генри смотрит на меня.
—Я просто хочу, чтобы он вернулся. —Ему требуется все силы, чтобы выдавить эти слова. Это не по сценарию. Это Генри говорит от сердца. Он умоляет всех—людей на пресс— конференции, тех, кто смотрит дома, даже меня, столько лет спустя—просит о помощи.
—Пожалуйста, просто… верните Скайлера. Верните его домой.
Я закрываю ноутбук. Уставиваюсь в потолок. За окном гудит фура, таща свой груз сквозь мертвую ночь.
Начинаю напевать. Вскоре это превращается в песню, слова материализуются и вырываются из моих губ, прежде чем я понимаю, что пою.
—Ты родился у воды…
Откуда эти слова? Даже не узнаю мелодию.
—Вырос у этой реки…
Я пою не для себя. Я пою для Скайлера. Серенадой исполняю его листовку о пропаже, будто он прямо сейчас в комнате со мной, и я пою его любимую колыбельную перед сном.
ДЕВЯТЬ
Генри проводит лезвием по хрупким створкам и поворачивает запястьем, пока не раздается глухой щелчок. Он вводит нож глубже, ведя его вдоль раковины, пока та не раскрывается.
—Понравилось? —спрашивает он, протягивая мне устрицу в ее половинке раковины.
—Похоже, один из нас следит за другим.
—Мне стоит волноваться?
—Пока не зови копов… —Подношу раковину к губам и запрокидываю голову, позволяя устрице соскользнуть в рот. Солоноватый вкус разливается по языку. Напоминает Чесапик. Водоросли и соль. Это максимально близко к причастию, которое я когда— либо приму. Причастие ракообразными.
Генри прав. Ничто из этого уже не кажется случайностью. Судьба разыгрывает свои карты. Можно прожить почти всю жизнь рядом с кем— то и так и не увидеть его по— настоящему. Люди здесь, в Брендивайне, растворяются в собственном существовании. А потом, в один день, ты внезапно видишь их везде, куда бы ни пошел.
Теперь Генри повсюду. Не только он… Скайлер тоже. Свежая копия листовки о его пропаже теперь приколота к телефонному столбу перед фермерским рынком. Я заметила, как Генри клеил одну на окно Амоко, пока заправляла бак. В A&P тоже появилась новая. Не проехать и мили по 301— й, чтобы не увидеть этого мальчика, смотрящего на меня, преследующего каждый торговый центр в округе Мэтьюз. Такое чувство, будто я вызываю его, листовка за листовкой.
—Ты привела всю семью… —Генри кивает на Кендру, которая изо всех сил изображает надувшегося подростка. Сейчас она зажата между мной и Донни.
—Ну, вот те на… —Донни сразу включается, широко ухмыляясь, протягивая руку Генри со всем энтузиазмом продавца подержанных авто. —Генри Маккейб. Как жизнь, дружище?
Генри смотрит на его руку, свою же в перчатках, испачканных соком устриц. —Работаю.
—На смене, ясно. —Донни отдергивает руку. —Черт, да я тебя сто лет не видел.
Генри вскрывает устриц с двумя другими мужчинами. У них налажен конвейер. Старший слева достает из ведра, забитого атлантическими устрицами, одну и передает. Генри вводит лезвие в створку и раскрывает ее, откидывая назад. Пустые раковины летят к его ногам, а половинки он передает тому, кто добавляет табаско и лимон. Гора раковин уже по щиколотку. К обеду дойдет до колен. Может, и до пояса к концу дня. Эти раковины — хороший материал для спата. Их соберут в ведро и выбросят обратно в реку, засевая воду для нового урожая.
—Все еще живешь здесь? —спрашивает Донни.
—Все еще живу. —Генри останавливается, чтобы вытереть пот со лба.
Не могу понять, притворяется ли Донни, что не знает, что случилось с Генри, или у него просто голова в облаках. Оба варианта возможны.
—Смотри, кто к нам вернулся. —Донни имеет в виду меня. —Никогда не думал, что доживу. А ты?
—Полагаю, нет. —Генри продолжает работать. Он успевает вскрыть дюжину устриц, пока Донни распускает перья. Между ними явно не хватает воды под мостом.
—Хочешь побороться за нее на руках?
—Пап, —возражает Кендра.
—Просто шучу. —Он хлопает Генри по плечу. —Ты слышал, Мэди теперь экстрасенс?
—Пап, хватит—
—Поддержи меня, Мэди… Ты же предсказательница, да?
—Я не—
—А? —Донни прикидывается дурачком ради собственного удовольствия. Он хочет втереть мне мое же дерьмо в лицо при Кендре. —Так чем же ты занимаешься на 301— й?
—Я просто предлагаю немного духовного руководства—
—Руководства, ага.
—Ты можешь идти, пап, —говорит Кендра.
Ухмылка не сходит с лица Донни. Его губы держатся за нее, даже когда брови хмурятся, будто он единственный, кто понял шутку, и недоумевает, почему никто не смеется.
—Надо как— нибудь выпить пива, —предлагает Донни Генри. —Вспомнить былое. Могу свозить тебя в клуб, если хочешь пару мячей отбить.
—Гольф — не мое.
—Видимо, да. —Может, Донни все— таки способен уловить намек.
—Держись подальше от жареных устриц, —говорит он Кендре. —Деньги на экстренный случай с тобой?
—Да.
—Люблю тебя. —Донни целует Кендру в щеку, делая из этого шоу, затем поворачивается ко мне, внезапно весь деловой. —У Кендры завтра тренировка, так что не задерживайся допоздна.
—В девять нормально? —спрашиваю я.
—Пусть будет в восемь.
Донни все еще не уходит. Он не получает телепатическое сообщение, которое мы все явно ему посылаем: Проваливай! —Ладно, не буду вам мешать. —Перед тем как уйти, он бросает последний взгляд на Генри. —Береги себя.
Донни растворяется в толпе, и я снова чувствую воздух на коже, прохладнее, чем раньше. Будто он забирает с собой влажность, и я наконец могу дышать.
—Как насчет нормального представления на этот раз? —Генри вскрывает еще одну устрицу, без усилий вводя нож и раскрывая ее, предлагая половинку Кендре. —Я Генри.
—Спасибо, но… —Кендра вежливо качает головой, вся в манерах. —Я не люблю морепродукты.
—Ты врешь.
—Прости… Устрицы всегда напоминали мне глаза.
—Я не знаю, кто эта девочка, —говорю я, но теперь не могу избавиться от этой картинки: радужка, затянутая катарактой.
—А ты? —Генри протягивает мне половинку раковины. Даже это отвратительное сравнение не может испортить мне аппетит.
—Спасибо… —Беру раковину пальцами. —За здоровье.
—Хочешь еще?
—Не откажусь.
Наблюдаю, как он вонзает нож в створки и поворачивает. Это такое грубое движение, но у него выходит плавно и легко. В этом есть что— то изящное.
—Неплохо у тебя тут поставлено, —замечаю я.
—Грязная работа, но кто— то же должен ее делать.
—Тебе просто наплевать , да? —Боже, какой ужасный каламбур, но Генри все равно смеется.
Генри поворачивается к напарнику, тому, кто подает ему устрицы. —Не против, если я отлучусь на обед?
Тот останавливается, чтобы вытереть пот со лба, весь мокрый. —Полчаса.
Генри срывает одну перчатку, затем другую, швыряя обе на стол. Выходит из— за горы раковин и спрашивает: —Куда направляемся, дамы?
Все съезжаются в Урбану на Фестиваль устриц. Два дня жареной еды. В воздухе витает маслянистый запах сладкой ваты. Главная улица перекрыта, заполнена лотками и толпой. Помню, как в детстве приходила сюда, поражаясь количеству людей. Столько незнакомцев я никогда не видела. Люди приезжают из Ричмонда, чтобы наесться свежих устриц и напиться пива. К закату воскресенья все исчезают. Это единственное время года, когда я не узнаю всех, теряясь среди незнакомых лиц.
—Могу я предложить вам пиво? —спрашивает Генри.
—Я не против, —вмешивается Кендра.
—Ага, конечно. —Я отвергаю ее предложение.
—Какая ты лицемерка, —говорит она. Поворачивается к Генри. —Буквально на днях она предлагала мне покурить травку.
—Марихуана — это органично, —защищаюсь я. —Она натуральная. Пиво — нет.
—Мать года, —усмехается Генри.
—Как будто ты не курил в шестнадцать…
—Не курил.
—Врешь.
—Боженька в помощь. —Генри поднимает правую руку, а левую кладет на воображаемую Библию. —Ты всегда пыталась втянуть меня в это, но я ни разу не согласился.