Пережившей двух мужей Кэтрин было суждено пережить и третьего. 28 января 1547 года король Генрих VIII скончался. Завершилась жизнь этого уникального правителя, так и не сумевшего закрепить свою династию на троне Англии, невзирая на наличие шестерых жен. На трон вступил малолетний, слабый здоровьем Эдуард VI, фактически же полновластно правил его дядя, Эдуард Сеймур, старший брат Томаса Сеймура, получивший титул лорда-протектора.
Кэтрин осталась богатой вдовой, на нее возложили опеку над принцессой Елизаветой, будущей королевой. В конце мая 1547 года, когда еще не истек срок траура, она тайно вышла замуж за свою старую любовь, Томаса Сеймура. Естественно, это не смогло долго оставаться в секрете от общества и вызвало скандал, так что король Эдуард VI был вынужден дать свое согласие уже вдогонку, в конце июня. Как это ни казалось странным, бездетная при трех мужьях Кэтрин забеременела, но радость материнства была омрачена непредвиденным обстоятельством: Томас Сеймур начал проявлять повышенный интерес к принцессе Елизавете. Трудно сказать, действительно ли его влекло к ней или же этот амбициозный придворный уже видел в четырнадцатилетней юнице будущую королеву. В любом случае это породило раздоры в семейной жизни. В конце концов, Кэтрин, как-то застав девушку и мужа обнявшимися, отправила Елизавету в семью ее гувернантки.
В конце августа 1548 года у нее родилась дочь, а неделю спустя она скончалась от родовой горячки. Некоторые современники сообщают, что Кэтрин вроде бы считала себя отравленной. Овдовев, Томас Сеймур с головой погрузился в интриги с целью обретения большей власти при малолетнем короле, ему не давали покоя лавры его старшего брата. Действовал он слишком напористо и в 1549 году был казнен по обвинению в государственной измене, причем обвинение содержало 33 пункта. Предполагают, что унаследовавшая большое состояние матери дочь Мария умерла в возрасте примерно двух лет.
Анна Клевская, хоть и ненадолго, но пережила всех. При короле Эдуарде VI ее несколько прижали в материальном смысле: отобрали имение Блечингби и урезали содержание настолько, что зимой не хватало дров для отопления ее покоев. Она пожелала было уехать из Англии на родину, но ей не позволили. Однако, когда на трон взошла Мария, невзирая на принадлежность Анны к протестантской вере, эта ярая католичка поддерживала с ней прекрасные отношения. То же самое можно сказать о Елизавете, на коронацию Марии они отправились в одной карете. Анна получила ранг третьей дамы королевства, хотя ее притязание носить титул вдовствующей королевы было отклонено.
Анна жила в полном довольстве, но скончалась в 1557 году в возрасте всего 42 лет. Свои дорогостоящие украшения она по завещанию разделила между своими придворными дамами, младшей сестрой Амалией и принцессой Елизаветой, а королеве Марии I отказала огромной ценности ожерелье. Крупные суммы отошли бедным и сиротам, проживавшим в округах ее поместий. Королева Мария I устроила бывшей мачехе пышные похороны в Вестминстерском аббатстве и воздвигла прекрасную гробницу из мрамора.
Странная судьба Анны Клевской повлекла за собой и двоякие оценки ее личности. Некоторые историки считают ее достойной сожаления простоватой женщиной, поступавшей, по ее недалекому уму, весьма глупо. Другие же полагают, что она была отнюдь не дура и сумела выйти из опасной ситуации наилучшим образом. Люди же из ее окружения восхваляли прежде всего обширную благотворительную деятельность несостоявшейся королевы.
Так закрылась эта глава в истории Англии, связанная с матримониальным безумием короля Генриха VIII и запятнанная кровью двух его жен.
«Портрет Генриха VIII Тюдора, короля Англии»
Художник Г. Гольбейн-младший
«Портрет Анны Клевской, четвертой жены короля Генриха VIII Тюдора»
Художник Г. Гольбейн-младший
«Портрет Кэтрин Говард, пятой жены короля Генриха VIII Тюдора»
Миниатюра кисти Г. Гольбейна-младшего
«Портрет Кэтрин Парр, шестой жены короля Генриха VIII Тюдора»
Неизвестный художник
Нерыцарский роман
Часть перваяПринцесса София-Доротея Цельская, пленница замка Альден
Проклятая династия
Эту историю мне придется предварить довольно длинной предысторией, дабы читателю стало понятно, почему в 1714 году на трон королевства Великобритания под именем короля Георга I взошел немец Георг-Людвиг, курфюрст Брауншвейг-Люнебургский, или, как его было принято называть по столице его княжества, Ганноверский. Именно эта фамилия и была присвоена новой династии.
Место на троне Великобритании (так стало называться королевство Англия после объединения с Шотландией в 1707 году) освободилось после внезапной смерти королевы Анны (1665–1714), последней из династии Стюартов. В истории можно назвать несколько правящих династий, которым, прямо скажем, не повезло: они были либо свергнуты, либо пресеклись, но вряд ли их печальная судьба может сравниться с гибельной участью Стюартов. Хотя историкам не удалось откопать никакой легенды, в которой говорилось бы о тяжком проклятии, тяготевшим над этим родом, но, похоже, без чего-то подобного явно не обошлось.
В средние века знатная семья Стюартов занимала при шотландских королях должность гофмейстеров. В 1315 году представитель шестого поколения из рода Стюартов женился на Марджори, дочери легендарного короля Роберта Брюса, героя шотландских войн с Англией за независимость. Когда в 1371 году скончался бездетный король Давид II, на трон под именем Роберта II взошел племянник как раз этого Стюарта.
Первые сто лет правления династии были отмечены бесконечными войнами и большой нестабильностью. Шотландия вполне заслуженно имела репутацию дикой, слабой и отсталой страны. Ее аристократию составляли вчерашние предводители полуразбойничьих горских племен. Первые пять королей из династии Стюартов носили имя Иаков, все взошли на трон в детском возрасте, и лишь один из них скончался в собственной постели от лихорадки, да и то до обидного молодым – ему было всего 30 лет. Четверо остальных пали на поле брани. После Иакова V корону унаследовала его дочь Мария, которой было всего пять дней от роду.
Проклятие рода Стюартов не щадило ни мужчин, ни женщин: одаренная красотой, умом и получившая прекрасное образование при французском дворе Мария, которой судьба сулила не более и не менее, как три короны (Франции, Шотландии и Англии), в результате потеряла все. Она была вынуждена отречься от шотландского трона в пользу своего сына Иакова, рожденного во втором браке с ее родственником Генри Дарнлеем, и оказалась в плену у королевы Англии Елизаветы I. Та, между прочим, приходилась ей довольно близкой родственницей: ее отец, сменивший 6 жен король Генрих VIII Тюдор, был родным братом Маргарет, жены шотландского короля Иакова IV, деда Марии. Жажда власти пересилила родственные чувства: опасаясь претензий Марии на английский престол, Елизавета, которая никак не могла отделаться от клейма незаконнорожденной, наложенного на нее в результате матримониальных авантюр отца, обвинила свою «кузину» в заговоре и отправила на эшафот.
Вступивший на трон под именем Иакова VI сын Марии Стюарт, философ и поэт, не лишенный дипломатического дара, довольно успешно поддерживал спокойствие в своей дикой стране, но, после смерти великой королевы Бесс был объявлен под именем Иакова I королем Англии и Шотландии. Справиться с норовистым английским парламентом, привыкшим диктовать королевским особам свою волю, ему так и не удалось.
Иаков был женат на сестре короля Дании и Норвегии, принцессе Анне. Из родившихся у них 7 детей выжили двое: сын – будущий король Англии и Шотландии Карл I, – и дочь Элизабет.
Карл I наследовал своему отцу во всех отношениях, также и в своей неспособности справиться с английским парламентом. Его и без того шаткое положение к тому же сильно подпортил брак с дочерью французского короля Людовика ХIII, католичкой Генриэттой-Марией, которую обвиняли в том, что она подстрекает короля вновь насадить в протестантском королевстве католицизм. Противостояние короля и парламента вылилось в революцию и гражданскую войну, кульминацией вереницы кровавых потрясений в Англии стала казнь Карла I. Два десятка лет, с 1640 по 1660 год, многострадальная земля усиленно искала новые пути развития, но в сентябре 1658 года умер вождь революции Оливер Кромвель, и в последующие полтора года страна неуклонно начала погружаться в неописуемый хаос. Еще не окончательно потерявшие здравый смысл головы пришли к выводу, что при законном короле все выглядит как-то благопристойнее, в особенности, если его крепко держит в руках сильный парламент. Обосновавшихся за границей Стюартов нижайше попросили вернуться на трон, и 29 мая 1660 года король Карл II и его брат, будущий Иаков II, триумфально въехали в Лондон.
Судьба их тетки Элизабет, которую также не обошло стороной присущее Стюартам невезение, сложилась крайне неудачно. В 16 лет ее просватали за немецкого курфюрста Пфальцского Фридриха V (1596–1632), властителя довольно крупного и процветающего княжества, расположенного на берегах Рейна, где исповедовалось одно из наиболее суровых течений протестантства, кальвинизм. Такого государства, как Германия, в ту пору не существовало, территория давно распалась на множество королевств, герцогств, княжеств, графств и вольных городов, число коих иной раз доходило до 300 и более. Они-то и были объединены в громоздкое, чисто формальное образование под названием Священная Римская империя германской нации, во главе которого стоял император, избиравшийся голосованием немецких курфюрстов (курфюрст – князь, имевший право отдавать свой голос за императора). Традиционно это место с 1438 года (и по 1806 год) занимал очередной австрийский император из династии Габсбургов. Элизабет была тепло принята в новом отечестве, и любовь подданных к красавице-курфюрстине еще более возросла после рождения сына-первенца.
По молодости и излишней самонадеянности в 1619 году Фридрих Пфальцский согласился принять корону Богемии, предложенную ему чехами, восставшими против австрийского владычества и отказавшимися признать наследника императора Матиаса, Фердинанда II. В стране не прекращались столкновения между кальвинистами и католиками. Хотя королевство Богемия выглядело не особо значительным, но эта корона приносила господство над богатыми герцогствами Силезия и Лаузиц, а также маркграфством Моравия. Когда Фридрих обратился за советом к тестю, Иакову I, тот настоятельно порекомендовал ему отказаться от этой авантюры. Но по-иному мыслила дочь короля Элизабет, жена курфюрста. Она патетически воскликнула:
– Лучше вкушать сухой хлеб за королевским столом, нежели пировать в трапезной курфюрста! – и Фридрих облачился в воинские доспехи.
В результате военных действий, ставших теперь уже частью невиданно кровавой Тридцатилетней войны, 8 ноября 1620 года армия Фридриха была наголову разбита в битве при Белой горе, и низложенный король бежал в Нидерланды. Он вошел в историю как один из немногих властителей, получивших известность под потешным прозвищем, в данном случае – «Зимний король», намек на его краткое правление, длившееся всего одну зиму. Тем временем армия католического полководца Тилли захватила его княжество Пфальц, Фридриха лишили всех прав курфюрста, он же образовал в Гааге правительство в изгнании. Его попытки вернуть свое княжество оборвала преждевременная смерть в ноябре 1832 года. Лишь в 1648 году его сыну Карлу-Людвигу по Вестфальскому мирному договору удалось вернуть себе часть княжества и все прежние привилегии отца.
Невзирая на краткий срок, отпущенный ему на земле, Фридрих успел стать отцом 13 детей. Вдове пришлось самой заниматься устройством их судьбы, о чем, впрочем, эта весьма привлекательная и высококультурная женщина не особенно заботилась, предпочитая их обществу более жизнерадостную компанию своих собачек и обезьянок. В результате такого пренебрежения родительскими обязанностями часть наследников со временем перешла в католичество – факт чрезвычайно прискорбный, ибо выглядел истинным осквернением памяти покойного отца. Одним из наиболее стойких приверженцев протестантской веры в семье оставался двенадцатый по счету отпрыск – дочь София (1630–1714).
София была не только хороша собой, но и умна. Все эти качества плюс отличная родословная вроде бы делали ее заманчивой партией на европейском рынке высокородных невест, но все портило полное отсутствие приданого. В свое время за ее матерью Иаков I, проявив поистине царскую щедрость, дал 40 000 фунтов стерлингов плюс исторические жемчужные украшения Марии Стюарт. Юная София возлагала большие надежды на брак с двоюродным братом, будущим королем Англии Карлом II, который, при всей своей малопривлекательной внешности, обладал огромным обаянием и был просто неотразим для женщин. Он в действительности усиленно ухаживал за ней, но случайно девушка узнала, что этого принца-изгнанника с целью продолжения борьбы за возвращение трона в первую очередь интересует финансовая помощь лорда Крейвена. Лорд Крейвен субсидировал двор Элизабет в Гааге, а София была его любимицей. Меркантильность подоплеки ухаживаний Карла оскорбила принцессу, и тому пришлось отказаться от этого матримониального прожекта.
Безденежье не выпускало изгнанников из своих безжалостных когтистых лап и лишь сжимало цепкую хватку. После казни Карла I мать Софии, вдовая курфюрстина Элизабет, лишилась денег, выплачиваемых ей Англией по брачному договору, прекратилась также финансовая поддержка сочувствовавших ей ранее нидерландских купцов. Когда брат Карл-Людвиг восстановился на пфальцском престоле, София уехала жить к нему. Курфюрст женился на принцессе Шарлотте Гессен-Кассельской, сущей мегере, превратившей семейную жизнь супругов в натуральный ад на земле с прилюдными драками и унижениями. Отчаявшийся курфюрст обзавелся любовницей ангельского характера, нарожавшей ему тринадцать побочных отпрысков, и сестра была вынуждена самолично заниматься воспитанием его законных детей, кронпринца Карла и своей любимицы Елизаветы-Шарлотты. Эта девица впоследствии вышла замуж за брата Людовика ХIV, герцога Филиппа Орлеанского, немыслимая удача для бесприданницы. Принцесса Пфальцская (в источниках ее обычно называют по французскому варианту Палатинской) в истории прославилась своей обильной перепиской с теткой Софией, включающей несколько тысяч писем, в которых весьма колоритно и беспощадно описываются распущенные нравы при дворе Короля-Солнце.
Годы шли, София уже перешла в разряд старых дев (по тем временам принцессу могли просватать и в двенадцатилетнем возрасте), а перспектива замужества становилась все более туманной. Однако, наконец-то, в ее безрадостном существовании блеснул лучик надежды.
В ту пору в крупном немецком княжестве Брауншвейг-Люнебургском правили два брата-герцога, Георг-Вильгельм (1624–1705) и Эрнст-Август (1629–98), получившие его в наследство после смерти отца и старшего брата Кристиана-Людвига (1622–1665). Всего братьев было четверо, и дележ наследства проходил не без осложнений, вникать в которые здесь не имеет смысла. В 1665 году в результате козней самого младшего члена семейства, Иоганна-Фридриха (1628–1679), накалившаяся до предела обстановка даже серьезно попахивала братоубийственной войной, но в течение полугода разногласия удалось уладить ко всеобщему удовлетворению. В итоге Георг-Вильгельм получил главную часть герцогства с резиденцией в городе Целле, а Эрнст-Август – княжество Каленберг с резиденцией в Ганновере. Отсюда, во избежание путаницы, в обиходе братьев звали соответственно герцог Цельский и курфюрст Ганноверский.
Проблемы с дележом наследства возникли не в последнюю очередь потому, что младшие братья, не рассчитывая на скорое воцарение в герцогских владениях, вели в молодости весьма разгульный образ жизни. В частности, Георг-Вильгельм сначала с самыми похвальными намерениями отправился набираться знаний в университет Утрехта. В те времена у дворян сложилась традиция дополнять университетское обучение длительным путешествием по странам Европы. Совершая так называемый «Большой тур», Георг-Вильгельм в ходе этих странствий посетил Нидерланды, Англию, Францию, Испанию и Италию. Там он впитал в себя то лучшее, что могла предложить европейская культура, усвоил как родной, французский язык и заразился свойственной тогда многим европейским дворянам строительной лихорадкой. Младшие братья последовали его примеру, но именно Георг-Вильгельм особенно усердствовал в своей приверженности передовому образу жизни. Когда в 1648 году княжество досталось ему в управление, он возложил тяготы государственных забот на своих тайных советников под руководством президента Палаты советников фон Бюлова и предпочел бремени выполнения своих обязанностей не лишенное приятности времяпрепровождение в Нидерландах, а еще лучше – в Венеции. Появившись на короткое время в родных пенатах, герцог проверял исполнение данных им заданий и вновь устремлялся к берегам Адриатики.
Притягательный город
Что так влекло Георга-Людвига в южный город на воде, где вечно синее небо сливалось на горизонте с вечно синим морем и начисто стирало из памяти серые облака, низко нависшие над унылыми равнинами родного Люнебурга?
Венеция тогда была самостоятельным богатым мощным государством, еще не утратившим роль своеобразных ворот между Европой и Азией. Огромные средства, заработанные на торговле, с глубоким пониманием и большим художественным вкусом вкладывались частными лицами и руководством республики в украшение города. Строились сказочной красоты дворцы на Большом канале, церкви, которые расписывали знаменитейшие художники, общественные сооружения, такие как Дворец дожей, Библиотека св. Марка, здание Прокураций, каменный мост Риальто. Венецианцы были агрессивными, суровыми, трезвомыслящими людьми, однако совершенно не чуждыми тонкому восприятию прекрасного. В результате Венеция приобрела репутацию культурного центра Европы, все еще не торопившейся сбросить с себя путы средневековья. Что же касается великого Людовика ХIV, тот, по малолетству, еще и не помышлял ликвидировать бандитские трущобы Парижа и поднять его в культурном смысле до уровня столицы Адриатики, это произойдет только в конце ХVII – начале ХVIII веков.
В семнадцатом веке Венеция обзавелась еще одной притягательной новинкой. В 1600 году во Флоренции родился новый театральный жанр – опера, который немедленно распространился по всей территории Апеннинского полуострова. Сразу же возникли 3 школы: неаполитанская, где первостепенную роль играло искусство исполнения, флорентийская, придававшая важнейшее значение тексту произведения, и венецианская, отдававшая приоритет музыке. Именно в Венеции в 1637 году был открыт первый публичный оперный театр и творил первый классик оперы Клаудио Монтеверди. Все это также притягивало в город многочисленных путешественников, жаждавших приобщиться к новому культурному чуду.
Помимо поклонников архитектурных и художественных красот Венеция кишела негоциантами, мореходами и военными всех национальностей, многочисленными паломниками, которых привлекало изобилие христианских мощей и реликвий, свезенных туда со всех концов света местными купцами. Некоторые из них были вынуждены проводить в городе длительное время, каковой образ жизни для нормального мужчины был бы совершенно невмоготу, если бы не изобилие прекрасных и легкодоступных женщин. Сейчас мало кто знает, что, начиная с ХII века и вплоть до падения республики под пушками армии Наполеона в 1797 году, одним из самых ходовых товаров города, приобретшего статус венецианского бренда, были женщины легкого поведения, которых вежливо называли куртизанками.
О, как прекрасны и обольстительны были эти падшие женщины! Миф о венецианских куртизанках канул в Лету, но мы без труда можем узнать, как они выглядели, если познакомимся с творчеством живописцев венецианской школы: Тинторетто, Тициана, Пальма, Бордоне, Беллини, Лонги. Все эти богини и аллегорические изображения античных ценностей (красоты, правды, мира и тому подобное) суть не что иное, как портреты легкомысленных дев веселья, спутниц жадных до жизненных удовольствий художников эпохи Возрождения. С учетом запросов клиентуры, изрядную часть которой составляли жители Востока, типичной венецианской куртизанкой была белокожая блондинка с пышными формами. Предприимчивые женщины вскоре выучились обесцвечивать волосы, часами терпеливо просиживая на солнце в специальной шляпе с вырезанной тульей и разложенными по ее полям волосами. Волосы смазывались сложным составом на основе квасцов и меда, с добавлением серы и, зачастую, птичьего помета. Как сами понимаете, красота требует жертв, в особенности, если является источником заработка. Примерно с середины ХV века переменчивая мода сделала более востребованным ярко-рыжий цвет, популярности которого содействовал великий Тициан, создавший картину «Кающаяся Мария-Магдалина».
Ежедневный образ жизни венецианца, коренного или пришлого, метко характеризовала поговорка, бытовавшая в ХVII веке: «La mattina una messetta, dopo pranzo una bassetta, dopo cena una donnetta» («Утром – месса, днем – игорный дом, вечером – бабенка»). Такой разгул проституции в католическом государстве может показаться странным, но венецианский сенат закрывал глаза на него, ибо считал его более действенным средством сдерживания распространения гомосексуализма, лесбиянства и супружеской неверности, нежели смертную казнь или тюремное заключение. Практичные отцы города еще в 1514 году учинили перепись куртизанкам (коих насчитали 11 000) и обложили их налогом. Один из европейских путешественников утверждал, что на эти налоги Венеция вполне могла содержать эскадру военных кораблей. Так что любой мужчина мог найти себе в Венеции женщину по собственному вкусу.
По-видимому, Георга-Вильгельма не влекли к себе ни блондинки, ни рыжеволосые красавицы, и на тех и на других он насмотрелся как у себя на родине, так и в северных странах. Его пленила экзотическая красота гречанки Зенобии Букконлини, ее пылающие огнем очи, черные как смоль густые кудри, стройное, гибкое тело, неутомимое в любовных ласках, доводящих обоих до настоящего исступления, забавная манера изъясняться на итальянском языке, неожиданные вспышки ревности, когда она бросалась на него с ножом. Для Венеции гречанки не были каким-то дивом, республике в ту пору принадлежали многие греческие острова в Средиземном море, включая такие крупные, как Кипр и Крит. Для Георга-Вильгельма сожительство с Зенобией стало незабываемой главой в его жизни, тем более что красавица родила ему сына, о котором он еще долго не переставал заботиться. Молодой человек, получив образование на родине, под именем Лукас фон Букко перебрался поближе к отцу и дослужился до полковника драгунского полка. Впоследствии он женился на дочери главного кухмейстера и основал дворянский род, который прочно укоренился в княжестве.
Однако подданные Георга-Вильгельма, наградившие его прозвищем «языческого герцога», в конце концов потребовали, чтобы правитель остепенился и выполнил свой долг продолжения рода, то есть либо женился и обеспечил династию наследниками, либо отказался от своих владений. В качестве подходящей невесты ему порекомендовали Софию Пфальцскую. Герцог внял гласу народа и даже согласился на церемонию помолвки, но, по всей видимости, душа к этой девице у него не лежала. Неизвестно, кто был инициатором так называемого «обмена невестой», но произошло нечто доселе необычное: Георг-Вильгельм уступил Софию брату Эрнсту-Августу. Более того, он официально подписал отказ от вступления в брак в будущем с тем, чтобы после его смерти принадлежавшие ему земли отошли брату.
София покорно подчинилась этой странной сделке; как известно из истории, мнением принцесс на выданье при заключении брачных союзов никто не интересовался, первостепенную роль всегда играли политические соображения. Чтобы придать этой истории более или менее благопристойное обличие, отринутой невесте сказали, что Георг-Вильгельм подцепил в Венеции «дурную болезнь и непригоден для брака». Правда, историки считают, что это, по всем меркам из ряда вон выходящее, событие все-таки оставило в ее душе неприятный осадок, который также внес свой вклад в ее последующее неприязненное отношение к семье деверя. В 1658 году невеста-перестарок беспрекословно сочеталась браком с Эрнстом-Августом и родила в замужестве шестерых сыновей и дочь Шарлотту, которая впоследствии стала королевой Пруссии, именно в ее честь был назван дворец Шарлоттенбург в Берлине. Сыновья пошли все по военной части, причем трое из них погибли в военных походах, двое – против турок, один – в войне за Испанское наследство.
Конечно, ни о каком подобии не то чтобы любви, но даже и тени привязанности между Софией и Эрнстом-Августом быть не могло. Исполнив свои обязанности по части продолжения рода, герцог вступил в связь с фрейлиной своей жены, Кларой-Элизабет фон Мейзенбург (1648–1700). Отец этой девицы безуспешно пытался пристроить ее и сестру Катарину на службу к королевскому двору в Версаль, но когда эта затея окончательно провалилась, он добился включения ее в штат фрейлин герцогини Софии. Соблазнив девушку, герцог Эрнст-Август выдал ее замуж за воспитателя наследного принца Франца-Эрнста фон Платена. От связи с герцогом Клара-Элизабет родила в 1674 году сына, в 1675 году – дочь Софию-Шарлотту. Муж прекрасно знал, кто является отцом этих отпрысков, но относился к ним как к плодам своих чресел, за что и был вознагражден головокружительной карьерой. Франц-Эрнст фон Платен быстро дослужился до первого министра и был возведен в графское достоинство. Жена же его, ловко используя бесконечные семейные свары в семье курфюрста Эрнста-Августа, небезосновательно считалась самой могущественной особой в Ганновере и не оставляла попыток еще больше укрепить положение своей родни. Она подсунула в качестве любовницы кронпринцу Георгу-Людвигу свою младшую сестру Катарину. Надо полагать, сыну курфюрста было несвойственно постоянство отца, на всю жизнь сохранившего привязанность к графине фон Платен, возможно, у него были иные вкусы, и его связь с Катариной длилась недолго, закончившись практически с его женитьбой.
Герцогиня София не обращала никакого внимания на увлечения своего мужа, а усиленно занималась самообразованием и трудами на благо своего герцогства. В результате строительной лихорадки, поголовно охватившей европейских правителей, еще до ее замужества в Ганновере были построены несколько современных зданий, усилены защитные городские укрепления; для снабжения хозяйства герцогского дворца Ляйнешлосс овощами, фруктами и пресноводной благородной рыбой в деревне Линден был заложен так называемый Кухонный сад с теплицами и прудами для разведения форели, карпов и щуки. Герцогиня стремилась внести в облагораживание владений мужа и свой вклад. В 1664–65 годах она совершила путешествие в Италию и после этой поездки занялась внедрением увиденных ею за границей новинок в своих владениях. Курфюрстина София также уделяла большое внимание украшению герцогской резиденции, располагавшейся в поместье Херренхаузен, примерно в одном километре от Ганновера, в особенности ее огромного парка. Здесь пригодились впечатления ее юности, проведенной в Нидерландах, парк был оформлен в стиле нидерландского барокко. Его украсили большим количеством статуй из песчаника, выкрашенного в белый цвет (мрамор не вынес бы воздействия неблагоприятного северного климата), устроили в нем каскады, гроты и фонтаны, построили большой летний зеленый театр. Вполне возможно, что ежедневные пешие прогулки в хорошем темпе (свита едва поспевала за герцогиней) на лоне природы помогли ей дожить до весьма преклонного, даже для нашего времени, возраста. Она и скончалась скоропостижно, выйдя утром на променад.
Проведенная в бедности молодость стала отличной школой, превратившей Софию в рачительную хозяйку и деятельную женщину, которая никогда не сидела сложа руки. Она изготовила множество вышивок, в одном из монастырей Северной Германии до сих пор хранится сработанное ее высокородными пальцами наалтарное покрывало. До самой смерти София сохраняла исключительную живость тела и души, неистребимый интерес к жизни и жажду познаний. Современники с восторгом писали, что герцогиня «бодра, крепка и стройна, что твоя молодка, без единой морщинки в лице», кое-кто даже признал ее «самой знающей и занимательной женщиной века». С ней с удовольствием общались и гостили в Херренхаузене такие выдающиеся личности ХVII века, как математик и дипломат Лейбниц и композитор Гендель.
Невзирая на прохладные отношения с мужем, София, естественно, была коренным образом заинтересована в том, чтобы упрочить положение своей династии. В большинстве германских государств не был принят закон майората, т.е. владение доставалось не старшему сыну, а делилось между всеми наследниками (отсюда и появление карликовых государств). Герцог Эрнст-Август же был одержим идеей создания сильного герцогства и, невзирая на бурное возмущение сыновей, принял закон о передаче его по наследству старшему сыну, всех же прочих отправил искать славы и денег на поле брани, на службе у иностранных суверенов. Официальный отказ брата Георга-Вильгельма от вступления в брак давал ему основание лелеять надежду на присоединение к ганноверской части герцогства его цельской части, которая была более ценной и богатой. Он старался с малых лет заложить в своем первенце, кронпринце Георге-Людвиге, качества, необходимые для будущего разумного, неустрашимого и победоносного правителя. С этой целью он взял с собой пятнадцатилетнего подростка участвовать в так называемой Голландской войне (1672–1678), полагая, что такая школа жизни лучше сформирует его нрав, нежели занятия науками. Эти уроки явно не прошли даром: Георг-Людвиг на всю жизнь сохранил пристрастие ко всякого рода низменным удовольствиям, выпивке, сквернословию и уже в шестнадцать лет стал отцом внебрачного ребенка, обрюхатив гувернантку своей сестры Софии-Шарлотты. Девушка попыталась добиться того, чтобы чадо было узаконено, но натолкнулась на непробиваемую стену. Родители Георга-Людвига заявили, что девица не так уж невинна, как она утверждает, а сыну без обиняков внушили, что он может спать с кем угодно, но не допускать того, чтобы его высокородное имя навешивали на каждого подзаборного младенца. Как мы увидим впоследствии, кронпринц назубок усвоил эту простую истину. Родная мать писала о сыне своему брату, курфюрсту Пфальца:
«…сие есть самый тупоумный и упрямый юнец, каковой когда-либо жил на белом свете; вокруг его мозгов такая толстая корка, что не представляю себе ни мужчину, ни женщину, которые когда-либо могли узнать, что в оных скрывается».
Во всяком случае, будущие подданные называли его не иначе как «Свиное рыло».
Однако, невзирая на опрометчиво подписанный отказ от вступления в брак, герцог Цельский Георг-Вильгельм не умер холостяком. В 1664 году он познакомился в городе Кассель с француженкой Элеонорой д’Ольбрез (1639–1722), дочерью худородного дворянина и, что чрезвычайно важно для лютеранина, гугеноткой. Элеонора была ослепительно красива, прекрасно воспитана и состояла фрейлиной при проживавшей в Париже французской герцогине де Туар. Сия аристократка прибыла в Кассель навестить родню, ибо ее сын был женат на немецкой принцессе Эмилии Гессен-Кассельской. Георг-Вильгельм без памяти влюбился в это прелестное и доброе создание, но по скромности происхождения девушки не мог предложить ей ничего, кроме морганатического брака. По-видимому, сердце Элеоноры также было покорено; для подтверждения серьезности своих намерений герцог предложил ей заключить договор, согласно которому молодая женщина давала обязательство сожительствовать с ним, он же – закрепить за ней годовое содержание в 2000 талеров, которое в случае его смерти должно было быть увеличено до 6000 талеров, а также обеспечить достойным образом ее обедневшего отца.
Эта чета дожила до преклонных лет в полной любви и согласии – после многочисленных связей герцог Георг-Вильгельм обрел женщину, способную понять его душу. На фоне политически продуманных браков аристократии их супружество выглядело просто непростительно по-мещански счастливым. Элеонора, естественно, хотела полного признания как равная по рождению супругу, и тот не прекращал хлопот по этому поводу перед императором Священной Римской империи германской нации.
Ввиду своего изменившегося семейного положения герцог Георг-Вильгельм еще в 1670 году вплотную занялся перестройкой замка в Целле, дабы придать ему более современный вид. Замок был основан еще в 980 году, претерпел множество изменений и перестроек, но в результате представлял собой типичное средневековое укрепленное строение. Герцог же хотел иметь нечто, напоминавшее ему об Италии, которой он так восхищался. Согласно его замыслу был кардинально изменен в венецианском стиле фасад замка. Необычный вид придал дворцу венец из фронтонов, опоясывающих крышу, а также башенки с оригинальными куполами. Парадные покои внутри были оформлены в стиле барокко. Размах владельца замка был настолько грандиозен, что он построил дворцовый театр, один из старейших театров такого типа, сохранившихся до наших дней. Герцог содержал театральные труппы, которые приглашал из Италии, Франции, а позднее – из Ганновера.
При дворе герцога Цельского все было пропитано французским духом. Кухня была французской, манеры – французскими, язык – французским, мебель, туалеты и книги также выписывались из Франции. Отмена Нантского эдикта привела к массовому исходу гугенотов из Франции, и многие изгнанники нашли убежище при дворе Георга-Вильгельма, заняв там весьма высокие должности. Элеонора основала в Целле реформистскую общину, причем содержала ее на свои собственные средства; обе ее сестры также обосновались в Германии.
15 сентября 1666 года у герцога и его сожительницы родилась дочь София-Доротея, которой было суждено остаться единственным отпрыском этой четы, поскольку три последующие беременности Элеоноры окончились выкидышами. Пока Элеонора жила на положении любовницы герцога, ее день не был так сильно загружен исполнением обязанностей супруги герцога и соблюдением мелочного дворцового этикета. Поэтому она уделяла много времени воспитанию дочери, в которой оба родителя души не чаяли. Не зная никаких ограничений своим желаниям, дитя росло избалованным, капризным и своевольным.
В 1674 году София-Доротея была узаконена указом императора Леопольда I, другим указом Элеонору возвели в графское достоинство «графини Харбургской и Вильгельмсбургской», для чего в княжестве Люнебург было создано владение Харбург-Вильгельмсбург. В 1676 году состоялось официальное венчание Элеоноры и Георга-Вильгельма. Взбешенный тем, что цельская часть ускользает у него из рук, ганноверский курфюрст Эрнст-Август демонстративно отсутствовал на этой церемонии. Однако Георг-Вильгельм не держал зла на своего брата, он также был заинтересован в том, чтобы оставить свою дочь во главе солидного владения, и со временем соседи-родственники договорились о том, что наследный принц герцога Ганноверского Георг-Людвиг, рожденный в 1660 году, и София-Доротея вступят в брак, объединив обе части герцогства.
Нельзя сказать, чтобы этот замысел братьев привел в восторг матерей предполагаемых брачующихся. Дело в том, что герцогиня София, потомок династии шотландских королей, двоюродная сестра королей Англии Карла I, а затем Иакова II, была чрезвычайно высокого мнения о своем происхождении и предъявляла жесткие требования к знатности будущей невестки. Здесь уместно будет привести историю проекта женитьбы ее сына на английской принцессе Анне, его троюродной сестре.
Здесь уже упоминалось о революции 1640 года в Англии, в результате которой король Карл I в 1649 году был казнен, а члены его большой семьи вынуждены бежать в континентальную Европу. Вдова казненного монарха, королева Генриэтта Английская, приходилась родной сестрой покойному королю Франции, Людовику ХIII, и ее из милости приютила Анна Австрийская, регент при малолетнем короле Людовике ХIV. Постепенно, после долгих скитаний, в Париж съехались и ее сыновья: старший, Карл, принимавший активное участие во всех мятежах с целью восстановления Стюартов на престоле, младший, Генри, и средний, Джеймс (он впоследствии взойдет на трон под именем Иакова II). Ему также довелось немало натерпеться во время революции от сторонников Кромвеля.
В 1646 году, когда пал последний оплот монархистов в Оксфорде, 12-летний Джеймс по приказу парламента был помещен под стражу в Сент-Джеймсском дворце. В 1648 году ему удалось бежать, переодевшись в девичью одежду, и присоединиться к томящейся в изгнании во Франции семье. Там он вступил во французскую армию и воевал под командой выдающегося полководца Тюренна, весьма благоволившего ему. В 1656 году родню в Париже навестила старшая дочь Карла I, принцесса Мария (1631– 1660), в ту пору уже вдова нидерландского принца Вильгельма Оранского. В ее свите состояла молоденькая фрейлина Анна Хайд (1637–1671).
Анна была дочерью напыщенного и сурового судьи из Уилтшира Эдуарда Хайда, незадолго до начала революции назначенного на должность советника короля. После революции он сохранил преданность Стюартам, предложив свои услуги, с радостью принятые, старшему сыну низложенного короля, и вывез семью в Нидерланды. Там ее взяла под опеку принцесса Мария, которая в 1655 году ввела 18-летнюю Анну в свой штат. Анна не отличалась красотой, но обладала хорошей фигурой, была сообразительна и остроумна, так что, по отзывам современников, «при нидерландском дворе никто не мог затмить ее». Во всяком случае, она произвела сильное впечатление на Джеймса.
Франция тем временем заключила договор с кромвелевской Англией, которая потребовала изгнать из страны потомков казненного короля, претендующих на восстановление монархии. Джеймс был вынужден уехать в Нидерланды, где часто встречался с Анной. По своей природе он был гулякой и любителем легких побед, но Анна оказалась крепким орешком и не уступила нищему принцу, пока тот в 1659 году не дал на тайной помолвке обещание жениться на ней.
В 1660 году Стюарты торжественно вернулись в Лондон, и король Карл II, оценив преданность Эдуарда Хайда, назначил его первым министром. Анна же оказалась беременна, и Джеймс обратился к брату за разрешением жениться на ней. Отношение англичан того времени к подобным бракам по необходимости весьма выразительно характеризуется высказыванием Сэмюэля Пипса: «Кто брюхатит девку ребенком и затем женится на ней, уподобляется человеку, наложившему дерьма в свою шляпу, а затем надевшего ее себе на голову». Король не был склонен давать это разрешение по причине низкого происхождения невесты, но уступил мольбам брата, и в сентябре 1660 года Анна и Джеймс тайно вступили в брак. Вскоре Джеймс, осознавший, что из бездомного принца он превратился в брата властителя крупной державы и завидного жениха, попытался отречься от Анны. Его поддержала сестра Мария, вдова принца Оранского, буквально выходившая из себя при мысли о том, что ее вчерашняя служанка теперь является ей невесткой. Она прибегла к испытанному средству – клевете, облыжно обвинив свою бывшую фрейлину в распутстве. Тотчас же нашлось немало угодливых придворных, стремившихся выслужиться перед королевской семьей и уверявших, что они также имели возможность пользоваться благосклонностью Анны. Однако Карл I, ценивший сообразительность и приятный нрав невестки, на все поползновения Джеймса проявил мудрость царя Соломона, приказав брату «пить ту бражку, которую заварил, и спать с той, которую сделал своей женой». В довершение ко всему, принцесса Мария внезапно заболела оспой и после двух дней страданий скончалась, признавшись на смертном одре, что возвела напраслину на свою невестку и раскаивается в содеянном.
Все время этого относительно непродолжительного брака (Анна скончалась от рака в 1671 году) супруги прожили в отчуждении, что не помешало рождению шестерых детей (бездетность Карла II вынуждала их заботиться об обеспечении короны наследниками), из которых выжили две дочери, Мария и Анна. Обеим выпал жребий стать королевой Англии, хотя они часто страдали от того, что им припоминали низкое происхождение их матери.
Голос Софии Ганноверской в хоре лиц, дружно осуждавших неравный брак Джеймса Стюарта, звучал чуть ли не громче всех. Она порицала отсутствие непорочности у Анны Хайд и высмеивала ее низкое происхождение. Идея заключения брака между ее старшим сыном и принцессой Анной, приходившейся ему троюродной сестрой, возникла чуть ли не с рождением девочки. В 1680 году кронпринц Георг-Людвиг нанес визит родне в Лондон, его представили Анне и на правах родственника даже позволили поцеловать стыдливо зардевшуюся и потупившую очи юницу. Девушка не произвела на наследника из Ганновера ни малейшего впечатления, тогда как, по предположению современников, Анна влюбилась в него.
В 1682 году вопрос о замужестве принцессы приобрел статус проблемы государственного значения, ибо на рынке женихов-протестантов достойного происхождения царило затишье. Стюарты обратились к курфюрсту Ганноверскому уже с основательным предложением закрепить родственный союз брачным, посулив приданое в 40000 фунтов стерлингов и 10 000 фунтов ежегодного содержания. Однако они получили отказ, ибо, по мнению Софии, «род мисс Хайд ничем не лучше матери Софии-Доротеи». Предполагают, что этот отказ глубоко оскорбил принцессу Анну, каковая гипотеза убедительно подтверждается ее последующим весьма прохладным, если не сказать брезгливым, отношением к ганноверской родне. Девушку выдали замуж за принца Георга Датского, с которым, по мнению современников, она обрела незыблемое семейное счастье.
Тем временем София-Доротея превратилась в красивую, избалованную кокетливую девушку. Она была сообразительна, музыкально одарена, грациозно танцевала, владела французским, как родным языком, запоем читала романы и парижскую газету «Меркюр галант», подробнейшим образом описывавшую жизнь и этикет при дворе Людовика ХIV, Короля-Солнце. К сожалению, интересы ее не выходили за пределы новинок в области дамских туалетов, каковые в ту пору удовлетворялись присылкой из Парижа кукол в платьях, соответствовавших последним требованиям капризного французского двора, – они стали прародительницами журналов мод. Уже с ранних лет появились претенденты на руку дочери герцога Цельского: сын герцога Антона-Ульриха Брауншвейг-Вольфенбютельского, властителя соседнего небольшого государства (внучка этого герцога, Шарлотта-Кристина (1694–1715), сочеталась браком с сыном Петра I, печальной памяти царевичем Алексеем, и до своей безвременной кончины успела родить двоих детей), принц Георг Датский (тот самый, который стал мужем английской принцессы Анны), курфюрст Максимиллиан II Баварский и герцог Фридрих-Карл Вюртемберг-Виннентальский, но ввиду юного возраста Софии-Доротеи эти предложения серьезно не рассматривались.
Как всегда, решающую роль в браке Георга-Людвига и Софии-Доротеи сыграли меркантильные соображения, вынудившие мать жениха отказаться от своих претензий на безупречную знатность невесты. Курфюрстина София как-то призналась, что сын «женился бы на калеке, ежели сие было бы в интересах династии». Решающую роль сыграла перспектива объединения герцогства Цельского с Ганноверским и богатое приданое невесты. Отец давал за дочерью 7 округов графства Хойя, приносивших годовой доход 50 000 талеров, 150 000 наличными и 10 000 талеров годовой ренты. По условиям брачного контракта всеми этими финансовыми выгодами мог распоряжаться только муж Софии-Доротеи. Как курфюрстина София писала своей племяннице, невестке Людовика ХIV, герцогине Орлеанской про своего сына:
«…женитьба мало интересует его, но 10 000 талеров дохода убедили его, как убедили бы любого другого».
Со своим братом, курфюрстом Пфальцским, она была не менее откровенна:
«…хотя сие есть горькая пилюля, но, ежели она позолочена 150 000 талеров, приходится закрыть глаза и проглотить оную».
В октябре 1682 года был подписан брачный контракт. София-Доротея пришла в ужас. Девушка с детства остро ощущала высокомерное, окрашенное плохо скрываемым презрением отношение к себе со стороны ганноверского двора (известно, что курфюрстина София за глаза не стеснялась называть и племянницу, и ее мать не иначе, как «кусок грязи») и невзлюбила эту родню. Она разразилась рыданиями и в приступе бессильного отчаяния разбила, швырнув с размаха о стенку, миниатюрный портрет жениха в рамке, инкрустированной бриллиантами, который преподнесла ей будущая свекровь. Разумеется, ее мнение никто не собирался принимать в расчет, а выходящий за рамки приличного поведения проступок сочли капризом избалованной барышни.
21 ноября 1682 года, без особого шума, в герцогском замке Целле состоялась свадьба. После обычного ужина в красном салоне в присутствии родных брачующихся и свитских офицеров в 10 часов вечера пастор совершил обряд венчания, и невесту с женихом тотчас же препроводили в опочивальню. На другой день были представлены небольшой балет и оперный спектакль, а вечером устроен фейерверк. На следующее утро молодые совершили торжественный въезд в Ганновер, по тем временам большой город с населением в 10 000 жителей, по средневековому грязный и дурно пахнущий, ибо жители безо всяких стеснений выбрасывали на улицу как всякого рода отбросы, так и отходы жизнедеятельности своего организма.
Молодые поселились в так называемом Старом дворце возле герцогского замка Ляйнешлос (названный так по имени реки Ляйне, на берегу которой располагалось это сооружение). Супруги не ладили с самого начала, ибо София-Доротея была до мозга костей француженкой, что вызывало отвращение у грубого, эгоистичного, бесчувственного солдафона, каковым, собственно, и был кронпринц Георг-Людвиг. Ни о какой любви, разумеется, и речи быть не могло, но свой долг перед династией супруги выполнили: 30 октября 1683 года на свет появился их сын Георг-Август. Внеся свой вклад в продление рода, его отец с большим удовольствием приступил к выполнению воинского долга, присоединившись к императорской армии, отправившейся воевать против неверных турок.
Его молодая жена изнывала от тоски. Она не обладала интеллектуальными интересами, которые позволили бы ей разделять беседы свекрови с Лейбницем. Несколько скрашивало ее жизнь общество деверей, младших братьев Георга-Людвига, и золовки, единственной сестры мужа, Софии-Шарлотты, будущей королевы Пруссии. Девочка-подросток была в восторге от красавицы-невестки, сама она тайно мучительно страдала от того, что нежная, молочной белизны кожа ее личика была испорчена следами от перенесенной оспы. София-Доротея с упоением участвовала в затеях своих юных родственников. Развлечения же свекра заключались в бесконечных пирушках, во время которых под грубую и простую немецкую пищу – кислая капуста, клецки, свинина, все виды колбас, привезенная из Голландии селедка, – опустошались бочки с пивом и крепким алкоголем, так что зачастую половина присутствующих через несколько часов уже валялась под столами. Нередко такие увеселения перерастали в ожесточенные драки.
Герцог Эрнст-Аугуст, который любил свою невестку, обратил внимание на ее подавленное душевное состояние и в 1685 году взял ее с собой в Венецию. Там она должна была дожидаться возвращения мужа из похода против турок. Курфюрстина София была весьма недовольна этой затеей из-за связанных с ней больших расходов. Эрнст-Аугуст вообще имел склонность транжирить деньги и поддерживать расточительный образ жизни. Здесь уместно обратить внимание на особенности экономики большинства карликовых немецких государств. Скудная почва Германии и неблагоприятный климат не обеспечивали больших доходов от сельского хозяйства, различные виды ремесел также не приносили особой выгоды, а месторождения полезных ископаемых имелись далеко не везде. Отсюда властители крошечных государств занимались тем, что, собственно говоря, было самой натуральной торговлей людьми: они либо продавали, либо сдавали в аренду солдат. Рослые, крепкие, отлично вымуштрованные немецкие парни славились неприхотливостью, выносливостью, силой, дисциплинированностью и беспрекословным повиновением своим командирам: они готовы были за милую душу ухлопать родного брата, если на то будет приказ. Например, Эрнст-Аугуст как-то сдал в аренду 5 000 солдат за 50 000 талеров. Как видим, жизнь рядового ценилась недорого. В начале ХVIII века, когда в Европе разразилась кровопролитная война за Испанское наследство, прославленный английский полководец Мальборо командовал в основном не английскими рекрутами, которых в требуемом количестве было просто невозможно набрать: на выделяемые парламентом средства он оплачивал немецких наемников, естественно, оставляя часть денег в своем кармане.
Итак, София-Доротея провела в Венеции почти год, и ей там безумно понравилось. Ранее ей не доводилось видеть иных пейзажей, кроме родной Северной Германии: под низко нависшими облаками, которые не так уж часто разгоняли лучи бледного солнца, тянулись пастбища, бесплодные торфяники, унылые поля с низкорослым житом, иногда оживляемые рощицами чахлых берез. По сравнению с тусклыми, неизменно переходящими во все оттенки серого цветами мира, окружавшего ее в Ганновере, Венеция потрясала буйством, яркостью и свежестью красок. Дворцы Люнебурга и соседних княжеств показались ей невзрачными домиками по сравнению с парой сотен чертогов, выстроившихся по обеим сторонам Большого канала. Сколько мрамора, разнообразной отделки, колонн, лоджий и позолоты! Ею полностью был отделан мраморный фасад Ка-д’Оро, «Золотого дворца». Однако в дни празднеств они еще более преображались, потрясая немыслимой, какой-то феерической роскошью. Фасады домов и черные гондолы завешивались бархатом, парчой, узорными тканями, редкостными коврами. А церкви! Бедные украшениями протестантские храмы с их грубоватыми изображениями святых, вырезанных из дерева, не выдерживали никакого сравнения с этими, в сущности, дворцами, украшенными великолепными картинами, мозаиками и статуями из все того же мрамора. Софии-Доротее посчастливилось наблюдать и обряд обручения Венеции с Адриатическим морем, когда облаченный в по-царски пышные одежды дож на сказочной красоты судне под названием «Буцентавр» плыл по Большому каналу, чтобы бросить в воды лагуны драгоценный перстень и произнести освященную веками фразу: «Мы обручаемся с тобой, море, в знак истинной и вечной власти».
Буйство красок не прекращалось и в обыденные дни. Молодая женщина ранее не могла представить себе такого разнообразия одеяний, где с европейским платьем, шитым золотом и серебром, отделанным мехом и изящнейшими кружевами, соседствовали пестрые халаты, золотые ризы, тюрбаны и головные уборы с султанами. А лавки купцов, заваленные штуками тканей со всех концов мира, веерами, расписанными никогда не повторяющимися сюжетами и узорами, благоухающими восточными ароматами, отражающимися в зеркалах, изготовленных венецианскими мастерами! Секрет их изготовления лишь недавно удалось похитить французам и тем самым сбить немыслимые цены на это редкостное творение рук человеческих. На мосту Риальто теснились лавочки золотых дел мастеров, поражавших воображение замысловатым плетением цепочек из золотых нитей и разнообразием драгоценных камней, опять-таки, свезенных изо всех дальних стран. Мать Софии-Доротеи была обладательницей прекраснейших драгоценностей, свекровь – редкостных жемчугов Марии Стюарт, подаренных той еще Катариной Медичи, но такого разнообразия ювелирных изделий она и в мыслях не могла себе представить. Особенно поразили ее воображение розовый и серый жемчуг, а также дамские пояса, украшенные крупными разноцветными зернами и кистями из мелкого жемчуга.
И музыка – музыка и пение не прекращали свое звучание в Венеции повсюду. Откуда-то постоянно раздавались сладостные звуки невидимых инструментов, пели же все: гондольеры, моряки, разносчики съестного, прислуга. Часто ночью с каналов доносились чарующие мелодии серенад, заказанные поклонниками для исполнения под окнами возлюбленных.
Совсем по-иному выглядело и передвижение по улицам и каналам Венеции. В Ганновере София-Доротея, по своему положению кронпринцессы, могла совершать прогулки только в придворной карете, запряженной шестеркой лошадей. Даже при самом сильном желании опуститься до уровня рядовой горожанки, ходить по запакощенным улицам Ганновера, не рискуя замараться, было невозможно. Для более состоятельных жителей на углах центральных улиц дежурили портшезы, готовые предоставить свои услуги за 6 грошей в день, что было не по карману плебсу, ибо, например, каменщик мог заработать за 13–14 часов изнурительного труда всего семь грошей. В Венеции же София-Доротея в сопровождении либо свекра, либо его адъютанта могла свободно перемещаться по центру города, бродить по лавочкам, сидеть сколько угодно в кафе, помешивая серебряной ложечкой восхитительный, хотя и непривычный по вкусу, шербет и глазея на живописную толпу.
Если в Люнебурге общение с окружающими было ограничено рамками строжайшего этикета, то здесь она с непривычным удовольствием ощущала на себе восхищенные взгляды мужчин. Иногда они приводили ее в смущение, в особенности если их бросали на нее масленые глазки мужчин восточной внешности, иногда при этом безо всякого стеснения восторженно прицокивавших языком. Удивило ее и то, что очень часто лица мужчин и женщин были закрыты масками – в Европе этот предмет использовался исключительно на маскарадах. Странными показались ей и мелькавшие иногда в толпе женщины, в одежде которых присутствовала какая-то часть желтого цвета, например, головной платок или нагрудник, явно находившаяся в дисгармонии с ее, иногда весьма богатым, туалетом. Странным также было и то, что иногда такие женщины держали в руках прялку с куделью и веретено. София-Доротея все-таки набралась смелости спросить у свекра, почему прядильщицы бродят со своими орудиями по улицам, а не работают дома, и тот со смехом объяснил ей:
– Сие, дочь моя, есть женщины дурного поведения, каковых в Венеции великое множество. По закону, они должны носить такие знаки отличия от добропорядочных горожанок. Остерегайтесь заговаривать с ними.
У курфюрста Эрнста-Августа, в отличие от его скуповатого сынка, деньги так и текли сквозь пальцы. Он оправдывал это удачной сделкой: в год поездки ему удалось сдать в аренду Венецианской республике 3 полка, по 2400 человек каждый, на три года за 76000 талеров в год. Поэтому свекор снисходительно смотрел на траты невестки, безропотно оплачивая счета за кружева и ткани. Вдобавок Эрнст-Аугуст решил заказать ее портрет у местного художника.
– В итальянской кисти больше естественности и живости в изображении, – пояснил он Софии-Доротее.
Действительно, живописец изобразил прекрасную, как цветы в ее руках и волосах, пышущую здоровьем молодую женщину, достойную великой страстной любви, еще не познавшей ее, но пребывающей в смутном ожидании. Портрет как будто призывает зрителя: «Полюби эту женщину – перед тобой откроются врата сада невиданных наслаждений».
Такое изображение совершенно не понравилось мужу Софии-Доротеи, вернувшемуся, наконец, из военного похода против турок. Он нашел портрет совершенно непригодным для картинной галереи курфюрстов Брауншвейг-Люнебургских и вообще просто непристойным:
– Сие есть портрет непотребной девки!.. – разбушевался он, и только вмешательство Эрнста-Августа спасло холст от уничтожения.
Судя по тому, что в марте 1687 года кронпринцесса родила дочь, окрещенную в ее честь Софией-Доротеей, Георг-Людвиг все-таки соскучился по своей жене. Но, поскольку больше детей в этом браке не появилось, всяческие интимные отношения между супругами явно были прекращены. Это совершенно не означало, что кронпринц решил предаться воздержанию. Он вовсю развлекался на стороне. Еще до женитьбы Георг-Людвиг дал отставку своей бывшей любовнице, сестре графини фон Платен, Катарине. Кронпринц любил непритязательных и покорных женщин, а та уже вообразила, что будет точно так же помыкать им, как ее сестра – его папенькой, и выставляла непомерные требования. Принц вступил в связь с молоденькой фрейлиной своей матери Эренгардой-Мелюзиной фон Шуленбург (1667–1743). Внешность этой блондинки смиренного нрава была сильно на любителя: высокая, тощая как жердь, громоздкая, она вполне оправдывала прилипшие к ней клички «Пугало» и «Гусыня». Тем не менее Георг-Людвиг сохранил к этой женщине привязанность на всю жизнь. Фаворитка родила трех дочерей, в 1692, 1693 и 1701 году. Узаконили их весьма простым способом: первые две дочери, Анна Луиза София и Петронилла-Мелюзина, числились отпрысками старшей сестры Мелюзины, которая была замужем за своим дальним родственником, а потому также носила фамилию фон Шуленбург. Третью дочь Маргарете-Гертруду приписали к семье младшей замужней сестры фаворитки, и она получила ее фамилию фон Ойнхаузен. Всем этим «племянницам» Мелюзины на образование выделялись такие же средства, как и законным детям Георга-Людвига.
По легенде София-Доротея случайно узнала об этой связи, зайдя во время прогулки в какой-то малоприметный домик и обнаружив там своего супруга с любовницей у колыбели новорожденной дочери. Она почувствовала себя оскорбленной, униженной и начала выражать свое возмущение бурными сценами ревности. Раздор между супругами подогревала графиня фон Платен, невзлюбившая Софию-Доротею. Фаворитка свекра с самого начала навязывалась в подруги новобрачной, дабы играть роль наперсницы, стать поверенной во все ее тайны, но та предпочла держаться подальше от этой насквозь фальшивой интриганки. Потрясенная изменой мужа, София-Доротея пожаловалась свекрови, но та, исходя из собственного опыта, посоветовала невестке смириться с существующим положением и не выносить сор из избы, требуя развода. Ничего лучшего не могли посоветовать ей и собственные родители, способные только сочувствовать и утешать уязвленную пренебрежительным отношением мужа и свекрови дочь. Поэтому мятущаяся душа молодой и здоровой женщины была готова броситься в объятия любого человека, который предложил бы ей утешение и защиту. Он, будто нарочно, и явился в Ганновер в это самое подходящее для него время. София-Доротея уже встречались раньше с этим человеком, но тогда они были подростками. Минуло с десяток лет, и в гости к курфюрстам Ганноверским по приглашению их сына Карла-Филиппа (1669–1690) прибыл полковник Филипп-Кристоф, граф фон Кёнигсмарк (1665–1694).
Рыцари без страха и упрека
Кёнигсмарки принадлежали к старинному немецкому дворянскому роду из княжества Бранденбург, поступившему на службу к шведским королям. В те времена подобное явление выглядело делом совершенно обычным, ибо регулярные армии были невелики, офицерских должностей немного. Значительная часть представителей так называемого «дворянства шпаги», прекрасно владевших оружием, не боявшихся ни Бога, ни дьявола, кочевала по Европе, чутко прислушиваясь, не раздастся ли где-нибудь призывный клич трубы, знаменующий начало новых военных действий. Кое-кто из них обретал славу и состояние, кое-кому выпадала судьба сложить голову в бою, а кое-кто навсегда переходил в разряд так называемых «охочих людей», т.е. чистой воды авантюристов, готовых ввязаться в самые сомнительные предприятия.
Наиболее прославился дед Филиппа, фельдмаршал Ганс-Кристоф фон Кёнигсмарк. Во время Тридцатилетней войны шведские войска под его командованием опустошили Саксонию и Богемию, разграбили Прагу, причем при этом полководец не постеснялся совершенно беззастенчиво набить до отказа свои карманы. Часть добычи Ганс-Кристоф отправил шведской королеве Кристине; в нее входил так называемый «Серебряный кодекс». После этого похода, который принес ему титул графа, звание фельдмаршала и губернаторство Бремена и Вердена, он получил также в собственность обширные земли. На награбленные деньги отставной военачальник построил между Гамбургом и Бременом замок, названный в честь жены Агатенбург, где вел весьма расточительный образ жизни, упрочив за собой славу не только непобедимого воителя, но и просвещенного покровителя наук и искусств.
Из трех его сыновей особенно отличился младший, Отто-Вильгельм (1639–1688). Хотя он и учился в университетах Йены, Тюбингена, Страсбурга, Базеля, Женевы и Блуа, но выбрал карьеру военного. Ему довелось воевать во французской армии в Нидерландах, в шведской – в Германии, против турок – в Венгрии и опять же против Оттоманской империи в Греции на службе у венецианского дожа. Именно по его приказу при осаде Афин был обстрелян из пушек и взлетел на воздух тогда еще полностью сохранившийся древнегреческий храм Парфенон, где турки устроили пороховой погреб. За блестящие успехи в военных действиях руководство Венецианской республики щедро вознаградило героя и преподнесло ему дивной работы золотой кубок стоимостью 6000 талеров. Неизвестно, куда еще занесла бы судьба этого искателя приключений, не пади он жертвой чумы, свирепствовавшей в войсках. Опечаленная Венеция почтила его заслуги, поставив ему памятник в Арсенале. Тем не менее повсюду сопровождавшая его в походах бездетная вдова, урожденная графиня Катарина-Шарлотта де Лагарди, родственница шведского короля, была вынуждена судиться с родней мужа из-за наследства и по причине полного безденежья заложить уникальный кубок за 2400 талеров.
Два брата Отто-Вильгельма не оставили столь заметного следа в истории. Средний ушел из жизни еще молодым, упав с лошади, а старший, Курт-Кристоф, граф фон Кёнигсмарк (1634–1673), геройски погиб при осаде Бонна. Невзирая на молодой возраст, он успел стать отцом четверых детей: Карла-Иоганна (1659–1686), Марии-Авроры (1662–1728), Амалии-Вильгельмины (1663–1740) и Филиппа-Кристофа (1665–1694). Все дети были очень хороши собой: стройные, высокие, прекрасно сложенные шатены с дивным цветом лица и синими глазами. Надо сказать, что после гибели главы семьи его вдова оказалась в нелегком положении. К тому времени шведский король принял решение забрать часть земель, пожалованных некогда его предками немецким военным, да и крупное состояние Кёнигсмарков оказалось существенно растраченным. Тем не менее овдовевшая графиня прилагала все усилия к тому, чтобы дать детям хорошее образование и сохранить, невзирая на безденежье, их положение в высшем обществе.
Какая закваска была у молодых Кёнигсмарков, можно представить себе по короткой, но бурной жизни Карла-Иоганна. Он получил домашнее воспитание, а в возрасте 15 лет отправился вместе с гофмейстером семьи Вальтером в путешествие по Европе, так называемый «Большой тур», считавшийся неотъемлемой частью образования молодого аристократа.
Когда в 1675 году Швеция объявила очередную войну, мать, видя в старшем сыне свою единственную опору, запретила Карлу-Иоганну вступать в армию. Тогда своевольный юнец отправился на Мальту, где столь отважно сражался за католический Мальтийский орден, что по личному решению Великого магистра Рафаэля Котоне был посвящен в рыцари, невзирая на его протестантизм и тот факт, что его дед Ганс-Кристоф был одним из выдающихся протестантских героев Тридцатилетней войны. Далее последовала служба Карла-Иоганна при различных дворах Европы. Перед ним открывалась блестящая карьера при Людовике ХIV, но он отказался перейти в католичество и действовать против гугенотов.
Будучи послан со шведской миссией в Англию, сей мальтийский рыцарь отправился воевать в Марокко, в Танжер (полученный королем Карлом II в приданое за португальской принцессой Катариной Браганса), где христианам угрожали мавры. Карл-Иоганн успешно провел операцию по снятию осады и героем вернулся в Англию.
Во время одной из поездок в Нидерланды в 1681 году он познакомился с 14-летней Элизабет Перси (1667– 1722), не по годам развитой рыжеволосой девицей с ослепительно белой кожей, чья история заслуживает особого рассказа. Элизабет была единственной дочерью лорда Перси, эрла Нортумберленда, владельца обширнейших земель и огромного состояния. Когда Элизабет исполнилось три года, отец умер, и она оказалась наследницей всех этих несметных богатств. Еще через три года ее овдовевшая мать вышла замуж за герцога Монтегю, и девочку отдали под опеку бабке. Та выдала двенадцатилетнюю (!) внучку замуж за 15-летнего лорда Огла, через год скончавшегося от оспы.
Разумеется, на руку и сердце вдовы-полуребенка явилась целая толпа претендентов, вплоть до побочного сына короля Карла II, Джорджа Фицроя, но против этого жениха выступила ее бабка, не желавшая породниться с бастардом, хоть и королевским. Она отдала внучку в жены чрезвычайно богатому Томасу Тинну (1648–1682), гуляке и распутнику, который был противен невесте до отвращения. После бракосочетания с помощью друзей, супругов Темпл, а также матери и ее мужа герцога Монтегю, Элизабет сбежала в Нидерланды, где ее приютила при дворе штатгальтера, принца Вильгельма Оранского III, его жена Мария, племянница Карла II. Там Элизабет познакомилась с Карлом-Иоганном, немедленно влюбилась в отважного вояку и стала молить его о помощи. Современники уверяют, что героя прельстило, в основном, богатство молоденькой Элизабет, ибо состояние Кёнигсмарков неудержимо таяло. Нам трудно судить об истинной причине его последующего опрометчивого поступка, но он, как истинный рыцарь, не мог пройти мимо страданий несчастной прекрасной дамы.
Карл-Иоганн немедленно отправился в Англию, где нанял трех головорезов. 12 февраля 1682 года они остановили карету Тинна на Пэлл-Мэлл и, несколько раз выстрелив в него, сбежали. Перенесенный в свой дом Тинн на другой день скончался. Однако в тот же день убийцы были арестованы, задержали и Кёнигсмарка, причем буквально при посадке на судно, отплывавшее из Англии. Состоялся суд, который признал вину троих исполнителей, и 10 марта их казнили через повешение. Карла-Иоганна признали заказчиком, но его мать подкупила продажное жюри присяжных (что нанесло окончательный удар по состоянию Кёнигсмарков), и сына оправдали, но он был вынужден покинуть Англию. Томаса Тинна похоронили в Вестминстерском аббатстве под беломраморным памятником, а по Лондону пошла гулять язвительная эпитафия:
Здесь покоится сэр Том Тинн,
Который бы жизнью сполна насладился,
Женись он на женщине, с которой спал,
Иль спал бы с женщиной, на которой женился.
30 мая Элизабет сочеталась браком с герцогом Сомерсетом, носившим кличку «гордый герцог», который, невзирая на богатейшее приданое жены, обращался с ней довольно пренебрежительно. Впоследствии герцогиня Сомерсет стала камер-фрейлиной и хранительницей гардероба сначала королевы Марии II, а затем, на тех же должностях, возвысилась еще и до положения фаворитки королевы Анны. Таким образом, она приобрела довольно значительное политическое влияние, вследствие чего заслужила направленный против ее особы один из ядовитейших памфлетов писателя Джонатана Свифта и прозвище «Морковка» из-за своих ярко-рыжих волос.
Карл-Иоганн быстро утешился и во время одного из своих посещений Венеции умыкнул молоденькую хорошенькую графиню Саутгемптон, жену знатного англичанина. Они вместе отправились в Париж, причем ищейки, нанятые разгневанным мужем, довольно долго не могли напасть на след беглецов, поскольку графиня переоделась пажом. В конце концов все открылось, когда «паж» был вынужден по причине беременности облачиться в женское платье. После громкого скандала муж вытребовал жену обратно и, по некоторым сведениям, добился ее заключения в монастырь, – более о ней не было ни слуху, ни духу. Новорожденную девочку (ее окрестили то ли Марией-Доро-теей, то ли Марианной) по просьбе Карла-Иоганна принял в свою семью некий, сочувствовавший ему, французский дворянин. По достижении совершеннолетия девушка вышла замуж за бретонского графа де Каркарона.
Несостоявшийся отец продолжал воевать в разных странах, в частности, в Греции под командованием своего дяди, но 28 августа 1686 года «жестокая лихорадка» оборвала его яркую жизнь.
Семейная часовня Кёнигсмарков при замке Агатенбург продолжала пополняться захоронениями безвременно усопших членов этого славного рода, единственным представителем мужского пола которого оставался Филипп-Кристоф. Такое положение обязывало, он прекрасно осознавал это и старался поддержать репутацию предков тем, что продолжал вести широкий образ жизни. Мотовство продолжателя династии намного превосходило размеры жалких крох, оставшихся от состояния его деда. Подогревать в обществе интерес к семье Кёнигсмарк молодому человеку в немалой степени помогала его исключительная красота. Французский дипломат, писатель и литературный критик барон Анри-Блаз де Бюри (1813– 1888) так описывал внешность графа в своей книге «Эпизод из истории Ганновера, семья Кёнигсмарк»: «Невозможно представить себе ничего более горделивого, более привлекательного и более пленительного, нежели этот молодой человек. Глаза большие, широко открытые, полные огня, черные как смоль волосы, ниспадающие шелковистыми кудрями в манере утонченных щеголей времен Людовика ХIII, а на устах чувственного рисунка скользила трудноописуемая склонность к иронии, насмешке, язвительности, в которой крылась одна из характерных черт и, возможно, погибель этой натуры, одновременно и возвышенной, и приземленной». Один из самых выдающихся мемуаристов ХVII–ХVIII веков герцог Сен-Симон выразился так: «Он принадлежал к числу тех людей, которые появились на свет, чтобы порождать величайшие несчастья любви».
Филипп-Кристоф пожелал учиться в Оксфордском университете и там старался не ударить лицом в грязь перед отпрысками английской знати, требуя от родни содержания в одну тысячу фунтов в год. Если кому-то интересно узнать, чему эта сумма приблизительно соответствует по курсу сегодняшнего дня, пусть умножит данную цифру на семьдесят. Уже тогда мать пыталась призвать сына к порядку, указывая на несоответствие его запросов доходам семьи, но он и слышать ничего не хотел.
Естественно, что после университета молодой человек выбрал военную службу и, пребывая на таковой, принял участие в походах против турок. В Венеции Филипп-Кристоф встретился с наследным принцем Саксонии Фридрихом-Августом и сдружился с ним. Они разделили удовольствия венецианского карнавала, после чего граф фон Кёнигсмарк последовал за принцем в столицу княжества Дрезден, где и прожил некоторое время. В начале 1688 года он приехал в Ганновер вместе с принцем Карлом, младшим братом Георга-Людвига, дабы повеселиться на местном карнавале перед отъездом на войну против турок. Тоскующий по Венеции курфюрст Эрнст-Август уже давно решил перенесли это прекрасное увеселение на немецкую почву, оно прижилось в Ганновере и внесло вклад в репутацию местного правителя как европейски культурного человека, мецената и гостеприимного хозяина. На этот период приглашались также французские и немецкие театральные труппы, поэтому веселье кипело вовсю.
Историки расходятся во мнениях, по какому поводу встречались Филипп-Кристоф и София-Доротея еще в отрочестве. Одни сообщают, что во время визитов семьи Кёнигсмарк в герцогство Целле; другие утверждают, что Филипп служил там некоторое время пажом; третьи даже уверяют, что его мать уже тогда предлагала герцогу Цельскому породниться, но все испортил первый министр герцогства, граф Берншторф. Эта старая лиса пронюхала, что от сказочного состояния Кёнигсмарков почти ничего не осталось и предпринял все усилия к тому, чтобы настоять на браке с ганноверским принцем. Во всяком случае, молодые люди были знакомы друг с другом, но вряд ли эти встречи в детстве оставили какой-то заметный след в их памяти. С тех пор они сильно изменились: оба повзрослели, красота Софии-Доротеи расцвела, а Филипп-Кристоф превратился в элегантного кавалера, утонченно учтивого и чрезвычайно опасного для неустойчивой женской добродетели. Через год принц Карл погиб на войне, а курфюрст Эрнст-Август предложил другу сына пост полковника своей лейб-гвардии. В качестве такового граф фон Кёнигсмарк принимал участие в военных кампаниях против Франции и Нидерландов.
Филипп-Кристоф, по-видимому, решил надолго обосноваться в Ганновере, потому что купил там дом с очень красивым садом, разбитым на французский манер, и поселился в нем со своей сестрой Авророй. Прелестная Аврора, отлично усвоившая все тонкости обхождения светской барышни, музыкантша, владевшая несколькими языками, прекрасно справлялась с обязанностями хозяйки. Поначалу Кёнигсмарков весьма радушно приняли при дворе курфюрста, где он произвел сильное впечатление своим широким образом жизни. О расточительных привычках графа красноречиво свидетельствует тот факт, что штат прислуги брата и сестры состоял из 29 человек, а на конюшнях стояли 52 лошади. Филипп-Кристоф с юных лет слыл щеголем, а уж во взрослом возрасте, выйдя из-под опеки матери, развернулся вовсю: в описи его имущества числились почти две сотни различных одеяний и мундиров, сорок семь плащей, подбитых мехом, шестьдесят одна сабля, пара сотен часов и несколько богато украшенных королевских орденов.
Неудивительно, что на такого блестящего красавца тотчас же обратила внимание графиня фон Платен, не упускавшая возможности поразвлечься на стороне от своего стареющего любовника курфюрста Эрнста-Августа. Ни для кого не было секретом, что она регулярно привлекала для ублажения своих плотских желаний молодых придворных, а те не могли отказать фаворитке курфюрста, зная ее мстительную натуру. Но на сей раз это увлечение не стало преходящим капризом графини фон Платен. Ее охватила внезапная неистовая страсть к этому элегантному бравому офицеру. По всеобщему утверждению, вначале Филипп-Кристоф не был склонен отказывать ей, хотя дама была на 17 лет старше, и между ними возникла кратковременная связь. Известно также, что он тогда не гнушался мимолетных увлечений и заезжими актрисами, и женщинами из дворцовой прислуги.
Постепенно графу стало известно о несчастливой семейной жизни Софии-Доротеи. Ее супруг Георг-Людвиг перестал стесняться, регулярно распускал руки, и молодая женщина тут же спешно уезжала в Целле, чтобы переждать там, когда исчезнут следы побоев, тем более что после подобных столкновений у нее нередко случался приступ нервной лихорадки. Между Филиппом-Кристофом и Софией-Доротеей начался роман, сначала в письмах, которые помогала передавать сестра Аврора, уже завоевавшая благоприятную репутацию при ганноверском дворе.
Первое письмо было написано 1 июля 1690 года. Всего сохранилось 282 письма, 209 от Кёнигсмарка, 73 – от Софии-Доротеи. Ганноверский историк Шнат предполагает, что всего писем должно быть около 660, 340 вышли из-под пера Филиппа–Кристофа, 320 – принцессы, и явно часть их, наиболее компрометировавшая жену кронпринца, была впоследствии уничтожена. Влюбленные переписывались на французском языке и, помимо ежедневных новостей, изливали в них свои чувства. Окружавшие их лица скрывались под кличками, о которых договорились адресаты: например, герцог Цельский именовался Ворчуном, его жена – Педагогом, графиня Платен – Толстухой. Сам Кёнигсмарк называл себя Тирсисом, повелителем бурь, свою сестру (странно, но недалеко от истины!) Авантюристкой или Султаншей. Граф писал:
«Что есть любовное послание, как не письменное свидетельство страдания, доказательство прохождения крестного пути шаг за шагом, со всеми его ступенями ревности, подозрений и страхов двух существ, которых разлука сводит с ума… Я никогда не перестану любить вас, и вы составите все несчастье моей жизни, точно так же, как вы составляете все ее счастье. Если судьба обойдется со мной настолько жестоко, что лишит меня ноги или руки, не забудьте меня и сохраните немного доброты к несчастному, чье единственное наслаждение состояло в том, чтобы любить вас».
В подобном же духе отвечала София-Доротея:
«Вы околдовали меня, я суть самая влюбленная изо всех женщин. Я денно и нощно призываю вас к себе… Я привязана к вам узами слишком крепкими и слишком прекрасными, чтобы смочь когда-либо разорвать их, и все мгновения моей жизни заполнены моей любовью к вам, невзирая на все то, что желает противодействовать сему. … более смерти и несчастья боюсь я, что вы можете оставить меня. Если вы сотворите сие, для меня более не будет счастья».
Во время одной из своих служебных отлучек в Гамбург Филипп отправляет такое письмо:
«У меня в комнате содержится медведь, которого я кормлю из своих рук с той целью, чтобы, ежели вы поколеблете мою веру в вас, я подставил бы ему свою грудь, дабы он вырвал мне сердце. Я даю ему выучку на баранах и телятах, и он недурно овладевает сим ремеслом. Если когда-нибудь у меня будет в сем потребность, мне не придется долго страдать».
В ответ на это принцесса уверяет возлюбленного:
«Никогда ни одного мужчину не любили так истинно и нежно, как вас».
Одно из последних писем Филиппа-Кристофа как будто проникнуто предчувствием грядущей беды:
«Вы говорите мне, что рождены, чтобы любить меня. Я ощущаю, что рожден для того, чтобы умереть от этой любви. Моя судьба – это удел мотылька, который сгорает на пламени свечи. Я не смогу избежать своей участи».
На основе анализа сохранившейся переписки, подлинность которой оспаривалась, но теперь доказана, примерно в 1692 году любовники вступили в сексуальную связь, которую София-Доротея при жизни всегда отрицала. Тайным свиданиям содействовала фрейлина и подруга Софии-Доротеи, беззаветно преданная ей фрейлейн Элеонора фон Кнезебек (1655–1717), ей же для маскировки Филипп-Кристоф адресовал свои письма. Подобно любой старой деве, она была в восторге от того, что могла покровительствовать такому прекрасному тайному роману. Как и было принято в те далекие времена, любовники обменялись медальонами с миниатюрными портретами. Похоже, Софии-Доротее нравилась подобная жизнь, балансировавшая на грани огромного риска, но она по-детски считала себя неуязвимой. Будучи вынужденной слечь в постель из-за очередного нервного срыва, молодая женщина написала своему возлюбленному:
«Однако моя болезнь проистекает из-за того, что я люблю тебя и не желаю излечиться от сего».
Непосредственный начальник Филиппа-Кристофа, маршал Подевильс, сослуживцы-офицеры и сестра Аврора по-дружески предупреждали его о возможных роковых последствиях этого романа. В таком узком мирке, как ганноверский двор, скрыть подобную вещь было невозможно, и история постепенно выплыла на свет Божий. Масла в огонь подлила графиня фон Платен: поскольку граф постепенно прекратил свидания с ней, она возлелеяла замысел выдать за Кёнигсмарка свою дочь Софию-Шарлотту (как известно, рожденную ею от курфюрста Эрнста-Августа), но Филипп-Кристоф вежливо отказался от этой чести. К тому же придворные подхалимы донесли ей, что граф, сильно подвыпив, во время пирушек в мужском обществе нелестно отзывался об ее увядших прелестях. Естественно, графиня фон Платен стала нашептывать своему давнему покровителю, что невестка позорит его имя, и за Софией-Доротеей была установлена слежка.
Родители кронпринца Георга-Людвига потребовали, чтобы невестка прекратила эту связь, и объявили сестру и брата Кёнигсмарков нежелательными особами при дворе. Курфюрст поставил графу в вину то, что офицер как-то без разрешения покинул полк. Его сестра Аврора была вынуждена уехать домой, в Штаде. София-Доротея попыталась искать защиты у своих родителей, но те равным образом настаивали, чтобы дочь и не помышляла о разводе. Герцогству Брауншвейг-Люнебург, в особенности его цельской части, постоянно угрожали вторжением датчане и шведы, а курфюрст Эрнст-Август нес на себе основной груз военной защиты владений, так что ссориться с ним родной брат не мог. Когда в июне 1694 года муж в очередной раз избил ее, София-Доротея уехала в Целле, но, отлежавшись в отчем доме, была вынуждена возвратиться в Ганновер. Там она предпочла поселиться во дворце Ляйнешлос, хотя свекор со свекровью ожидали ее в летнем поместье Херренхаузен. Положение любовников становилось все более отчаянным, и они начали помышлять о побеге. Как всегда, все упиралось в отсутствие финансовых средств. Граф отправился в Дрезден, к своему другу, курфюрсту Августу Сильному, за которым числился карточный долг в 30 000 талеров. Только что взошедший на престол и сильно потратившийся на коронационные торжества Август тоже оказался не при деньгах, но предложил своему другу командование полком, и Филипп-Кристоф дал согласие. По возвращении в Ганновер он продал свой дом и приказал секретарю Михелю Хильдебранду подготовить переезд.
Свекор и свекровь Софии-Доротеи пребывали в своем поместье Херренхаузен, муж принцессы гостил у сестры Шарлотты, королевы Пруссии, в Берлине. 1 июля 1694 года граф фон Кёнигсмарк около 10 часов вечера покинул свой дом и бесследно исчез.
Что произошло в ту ночь? Точно этого не знает никто, но все предположения основаны на ходивших тогда смутных слухах. Он, безусловно, направился в Ляйнешлос – по одной версии, на условленное свидание с Софией-Доротеей, пробравшись в ее покои по потайной лестнице, которая вела из Кавалерского зала; по другой – ему направила от имени возлюбленной поддельное письмо с просьбой явиться во дворец графиня фон Платен; по третьей – любовники собирались бежать либо в княжество Вольфенбюттель, либо в Саксонию, но София-Доротея попросила отсрочку на сутки, чтобы проститься с детьми. Датский посол в соседнем княжестве Вольфенбюттель писал, что в Кавалерском зале на графа набросились четыре человека и закололи его кинжалами. Упоминали даже их имена: старший камер-юнкер Вилкен Кленке, придворный Филипп-Адам фон Эльтц, камер-юнкер Ганс-Кристоф фон Штубенфоль и итальянский священник по имени Николо Монтальбан. Называли совершенно умопомрачительную сумму в 150 000 талеров, выплаченную убийцам (стоит отметить, что Монтальбан получал годовое жалованье в 200 талеров, тогда как жалованье министра княжества составляло 1 500 талеров). Кое-кто добавлял даже такие ужасающие подробности, что при убийстве присутствовала графиня фон Платен, жаждавшая в полной мере насладиться местью неверному любовнику и для полного торжества раздавившая каблуком своей туфельки рот умиравшего Филиппа-Кристофа.
Труп, к которому привязали тяжелые камни, был якобы сброшен в реку Ляйне, где наверняка с ним быстро разделались плотоядные сомы. По другой версии, бездыханное тело замуровали в стенах замка. Неясно было лишь то, кто отдал приказ на убийство. Смерть фон Кёнигсмарка на довольно долгое время стала темой для обсуждения в дипломатических кругах и при европейских дворах. Например, английский посол в Ганновере Джордж Степни писал в своем донесении в Лондон:
«Яд и кинжал здесь дело такое же обычное, как и в Италии. … Возможно, участие в этом деле приняла некая дама (имеется в виду графиня фон Платен), с которой он состоял в очень близких отношениях».
Пропажей графа фон Кёнигсмарка заинтересовался даже французский король Людовик ХIV, брат которого, герцог Орлеанский, напоминаем, был женат на племяннице курфюрстины Софии, принцессе Пфальцской. Его величество попросил невестку выяснить у родственницы обстоятельства этого события, но та получила от тетки весьма невнятный ответ. Кто захочет выносить сор из замка столь родовитой семьи?
Много лет спустя по рукам ходила копия предсмертного признания графини фон Платен, каявшейся в том, что Филипп-Кристоф был убит по ее наущению. Правда, оригинала никто в глаза не видел.
Во время Второй мировой войны Ганновер сильно пострадал от воздушных налетов, эта печальная судьба не обошла стороной и замок Ляйнешлос. При его восстановлении был найден ряд костей от семи разных человек и даже череп, который сочли останками фон Кёнигсмарка. Однако череп оказался женским, а анализ, произведенный намного позднее самыми современными методами в сравнении с данными потомков Кёнигсмарков, проживающих в Англии, дал отрицательный результат. То же самое произошло в 2016 году, когда в замке Ляйнешлос при рытье шахты для установки лифта обнаружили человеческие останки.
София-Доротея узнала об исчезновении своего возлюбленного только тогда, когда был учинен обыск в ее покоях, найдены зашитые в оконные занавеси и спрятанные в коробках для игорных карт письма Кёнигсмарка, а также задержана фрейлейн фон Кнезебек. Предполагалось, что фрейлина выступит в качестве главного свидетеля в уже начатом процессе о разводе. Однако, невзирая на попытки заставить ее дать нужные показания, та непоколебимо отстаивала невиновность своей повелительницы. Нарушение супружеской верности никак не удавалось доказать. Поэтому Элеонора фон Кнезебек безо всякого суда была заключена в государственную тюрьму Шарцфельс в Гарце. Женщина принадлежала к старинному, но захудалому роду; семья всячески пыталась добиться проведения судебного процесса, предлагая даже залог в 100 000 талеров, но эта борьба оказалась безуспешной.
София-Доротея хотела уехать в Целле, но отец отказал ей в убежище, и принцессу поместили в здание управления округа Альден. Здесь с ней во время подготовки бракоразводного процесса обращались как с заключенной. Она не имела права никого принимать и ни с кем советоваться. Ее предположительно невиновный и ничего не подозревающий супруг в ту пору не без приятности проводил время у своей сестры, королевы Пруссии, в Берлине, как сообщала о том курфюрстина София в письме своей племяннице, герцогине Орлеанской:
«Мой сын весьма недурно развлекается у своей сестры, он не знает, что случилось, и будет ошеломлен. Но он должен будет взять себя в руки, как все прочие герои».
Тем временем София-Доротея осознала ошибочность своего поведения и наивно положилась на милость курфюрста. Но она категорически отметала подозрение, что будто бы Кёнигсмарк явился на свидание ночью в ее покои. Принцесса просила о разводе со своим супругом, поскольку не может переносить его. По этому поводу курфюрстина выразилась в своем письме ко все той же герцогине Орлеанской следующим образом:
«Ежели жена не может переносить своего мужа, ей лучше находиться не при нем, чем подле него».
В итоге 24 декабря 1694 года было вынесено решение о разводе. София-Доротея теряла свой титул и ей было воспрещено вступать в повторный брак, видеться с детьми, ее более не поминали в молитвах на территории княжества, а имя удалили из официальных документов. Дабы честь ганноверского дома была спасена, принцесса взяла всю вину на себя, будучи полностью уверена, что после развода может вести частную жизнь.
Это оказалось огромным заблуждением. Без какого бы то ни было решения суда, из чистой мести мужа, в феврале 1695 года она вновь, уже пожизненно, была заключена в замок Альден, располагавшийся на землях герцогства Целле. Отец и свекор поделили между собой пополам затраты на содержание молодой женщины и ее охраны из сорока человек с комендантом во главе. Здесь Софию-Доротею, отныне именуемую «гецогиня Альденская», продержали до самой смерти. Ее существование полностью игнорировалось ганноверским двором. Двенадцатилетний сын и семилетняя дочь так больше и не увидели свою мать. Только после очень длительного срока посещать ее разрешили матери, герцогине Цельской.
Современник писал по этому поводу: «Была ли София-Доротея виновна или нет, не имело значения для ганноверского дома. Они вытянули с нее все, что можно было получить; она родила детей для обеспечения престолонаследия; они прикарманили ее деньги и наследство, на том и конец». Ему вторил английский посланник: «София-Доротея принесла им 50 000 крон посредством продажи ее земель, вдобавок драгоценности, которые они у нее отобрали, а теперь отделались от нее, затрачивая около 800 фунтов, подобно небольшим годовым процентам».
Когда 7 января 1695 года появилось в печати постановление суда о разводе, там не было ни слова о супружеской неверности. Основанием послужило «самовольное оставление супруга и детей». Дело в том, что наличие адюльтерной связи в семье могло помешать Эрнсту-Августу в подтверждении его прав как курфюрста. Многие считали это решение необоснованным и полагали, что принцесса должна воззвать о помощи к императору Священной Римской империи, тогда Леопольду I Габсбургу. Но София-Доротея была лишена этой возможности. Она не имела влиятельных друзей, а письма ее просматривались.
Замок Альден, небольшое строение из красного камня, располагался на берегах реки Аллер, в самой обездоленной части Люнебургского герцогства. Как и полагалось, сооружение с таким гордым названием было окружено крепостным рвом с перекинутым через него подъемным мостом. Никогда не просыхавшая земля в округе наполовину состояла из гравия, и на ней невозможно было возделывать ничего, кроме гречихи, приносящей скудный урожай. В небольшой деревеньке рядом с замком проживали грубые и неотесанные крестьяне, часть которых работала в соляных шахтах – труд, отнюдь не способствовавший смягчению диких местных нравов.
В замке принцессу разместили в двух комнатах с простым дощатым полом, с парой окон в каждой. Обширную столовую узница была вынуждена разделять с офицерами и прислугой. По воскресеньям в сопровождении стражи она посещала службу в деревенской церкви, а с июля 1695 года получила дозволение на ежедневную получасовую прогулку в саду. Позднее ей разрешили выезжать в карете, но только по предписанному маршруту длиной примерно 2 километра. При хорошей погоде София-Доротея нередко часами колесила туда-сюда в открытом ландо, с отчаянием взирая на один и тот же пейзаж: низко нависшие облака, бесконечная равнина, наводящая уныние своей опустошенностью и бесцветностью. Здесь не было ни зарослей можжевельника или вереска, ни валунов, как на севере княжества. Серая стоячая вода в ложбинах, кучки гравия, редкие пучки пожелтевшей травы, где-то на самом горизонте – лесок хилых сосен с искривленными стволиками.
Бывшая принцесса имела свой штат: две придворные дамы, два кавалера, две камер-фрау, два пажа, двенадцать служанок, три повара, один пекарь и гофмейстер. Естественно, отбирались они по принципу преданности ганноверскому двору, куда и доносили обо всем, происходящем в Альденбурге. В качестве хозяйки замка Альден вместе с деревней и окрестностями, ей со временем разрешили принимать деревенское начальство и дворян из округи. После того, как утихла первая боль, София-Доротея занялась помощью деревенским бедным и поддержкой тамошней школы.
Тем временем семья фон Кнезебек не оставляла попыток освободить фрейлину принцессы, Элеонору. Она томилась в одиночном заключении в небольшой камере замка Шарцфельс, так называемом «княжеском кабинете», причем надзирательница посещала ее лишь один раз в день. Отчаявшись добиться проведения законного судебного процесса, родные женщины решились на кардинальные меры. Сценарий состоявшегося побега поистине достоин приключенческого романа.
Семья наняла кровельщика из Херцберга Ханса-Файта Ренча, который предварительно закупил на рынке большое количество веревок из пеньки. Под покровом ночи 5 ноября 1697 года он взобрался по отвесной стене скалы, на которой в лучших феодальных традициях был построен замок, перелез через каменную ограду и проник на чердак. На длинном чердаке он нашел место, под которым располагалось помещение заключенной и проломил потолок. Отверстие получилось небольшим, но Ренч ухитрился вытащить через него Элеонору на веревке и пустился в обратный путь. Естественно, немолодая женщина тех времен, да еще просидевшая в заключении без движения 3 года, не была приспособлена к подобным упражнениям, поэтому кровельщику пришлось буквально взвалить ее на себя. Далее он привязал узницу к себе и спустился с ней по веревке со стены вниз, с высоты около 20 метров. Внизу их уже ожидал муж сестры Элеоноры, господин Меч, с верховыми лошадьми и четырьмя сопровождающими. Они отъехали на некоторое расстояние к месту, где стоял экипаж, и вскоре весь отряд уже находился в безопасности в герцогстве Вольфенбюттельском.
Побег заключенной обнаружился лишь в обеденное время. Впоследствии местные жители припоминали, как кровельщик еще в октябре брякнул как-то вечерком в местной пивной:
– В этом месяце птичка упорхнет из Шарцфельса.
Расследование, учиненное после побега, выявило, что фрейлейн Кнезебек, дабы не сойти с ума в одиночном заключении, расписала все стены своей камеры с помощью угля и карандаша стихами, о примерном содержании которых можно судить по такому четверостишию:
Пусть тиран меня держит в неволе,
Не паду перед ним я ниц!
Зорко видит все око Господне,
И раскроются двери темниц!
Ей удалось добиться для себя охранной грамоты, родители Софии-Доротеи выплатили ей 2000 талеров, и в 1717 году она мирно окончила свои дни в сельской местности, но не на территории Ганновера. Прискорбным последствием ее побега стало то, что охрану принцессы Альденской значительно усилили.
В начале 1698 года скончался курфюрст Эрнст-Август, и ему наследовал бывший супруг Софии-Доротеи, Георг-Людвиг, который не проявлял ни малейшей заботы о своей бывшей жене. Ее смиренные письма, в которых заключенная умоляла об облегчении своей тяжкой участи и просила разрешить детям посещать ее, просто-напросто игнорировались. Несчастная узница сообщала, что каждый день молится за здоровье бывшего мужа и на коленях умоляет его простить ее прегрешения. В письме с выражением соболезнования курфюрстине Софии она писала, что ничего не желает более, как «поцеловать руки вашего высочества раньше, чем я умру». В Ганновере все было обставлено таким образом, будто принцесса действительно скончалась. По этой причине сын Софии-Доротеи, Георг-Август, возненавидел своего отца. По слухам, он как-то попытался прорваться к матери во время одного из выездов на охоту, но безуспешно. В 1705 году Георг-Август обвенчался с принцессой Каролиной Бранденбург-Ансбахской (эту, оставшуюся полной сиротой в возрасте 13 лет, высокородную барышню приютила и воспитала курфюрстина София, устроившая затем этот брак), а дочь Софию-Доротею в 1706 году взял в жены прусский кронпринц Фридрих-Вильгельм, впоследствии получивший известность под прозвищем «король-солдат». Семейная жизнь у нее также сложилась неудачно, она родила множество детей, из которых наиболее прославился в истории король Фридрих Великий. Ни одна живая душа не сочла нужным извещать Софию-Доротею об этих важных семейных событиях.
В 1701 году английский парламент принял закон о престолонаследии. Хотя королева Англии Анна была счастлива в совместной жизни со своим супругом Георгом Датским, с наследниками ей просто катастрофически не везло – видимо, сыграло свою роль проклятие династии Стюартов. Первые две дочери умерли от бича той эпохи, оспы; последовавшие после этого беременности Анны либо кончались преждевременными выкидышами, либо младенцы умирали при рождении. Долгожданный наследник мужского пола, герцог Глостерский, появился на свет с водянкой головного мозга, и лекари, ничтоже сумняшеся, проделали ему отверстие в голове, что при тогдашнем состоянии гигиены было равносильно смертному приговору. Бедный ребенок скончался во время пышного празднования своего десятилетия. Чрезвычайно высоко осознававшая свой долг обеспечения престолонаследия, Анна, тем не менее, упорно ежегодно ездила лечиться на воды в Бат, ибо они якобы творили чудеса. В качестве примера местные врачи обычно приводили женщин из простонародья, обслуживавших ванны, «которые беременеют с лету и вынашивают полную беременность, разве что если их не спустит с лестницы муж». Всего Анна родила в результате семнадцати беременностей 19 детей (были две пары близнецов), но наследника короне так и не дала.
Обеспокоенный парламент в 1701 году принял акт о престолонаследии, исключавший всех католических претендентов на престол, отныне королем Англии мог стать только протестант. Хотя вдовая курфюрстина София Ганноверская, приходившаяся Анне двоюродной теткой, в принципе числилась в списке имевших право на корону лишь 52-й, ее все-таки сочли наиболее подходящей кандидатурой и утвердили как таковую. Тем не менее некоторые горячие головы не теряли надежду на обеспечение наследования по прямой линии. Королева Анна овдовела в возрасте 43 лет, но парламент чуть ли не сразу потребовал от нее как можно скорее выйти замуж и дать королевству наследника. Видно, благоразумие в конце концов все-таки взяло верх, и эту бредовую идею быстро похоронили.
Королева Анна, похоже, на всю жизнь сохранила обиду на ганноверскую родню за то, что в молодости они сочли ее недостойной невестой для Георга-Людвига, и пресекала все поползновения оной проникнуть в Великобританию или же получить от короны какие-то материальные выгоды. Курфюрстина София напрямую заговаривала либо о назначении ей пенсии от англичан, либо о переезде своего сына или внука в Лондон с целью освоиться в будущей своей вотчине, но Анна делала вид, что ничего не слышит и не видит. Тем не менее престарелая, но бодрая курфюрстина София не теряла надежды воцариться на троне Великобритании. Судьбе же было угодно подшутить над ней: София скоропостижно скончалась за несколько недель до равным образом скоропостижной смерти королевы Анны 1 августа 1714 года, по-видимому от апоплексического удара. Из-за этого непредвиденного поворота событий не исполнилась, по собственным словам курфюрстины, величайшая мечта ее жизни: чтобы на ее могильном камне высекли надпись «Королева Великобритании».
Таким образом, в Великобританию на коронацию отправился ее сын Георг-Людвиг, взошедший на трон под именем Георга I. С юридической точки зрения, всеми прочно забытая «Альденская принцесса» становилась полноправной королевой, тем более что в глазах многих судебное решение по разводу выглядело весьма сомнительным и не имело никакой силы. Поэтому Георг I усилил охрану в Альдене, дабы София-Доротея не могла сбежать или же быть насильно освобождена. Ходили упорные слухи, что влиятельные представители английской знати все-таки ухитрились проникнуть к узнице в заточение с предложением отстоять ее право на трон, но получили следующий ответ:
– Если я виновна, я недостойна быть вашей королевой; если я невиновна, ваш король недостоин быть моим мужем.
Вместо супруги Георг-Людвиг привез с собой в Лондон Мелюзину фон Шуленбург и свою, так сказать, сводную сестру, дочь графини фон Платен и своего папаши, Софию-Шарлотту, жену ганноверского обер-шталмейстера фон Кильмансегга. Георг-Людвиг всегда поддерживал тесные отношения с ней, а потому англичане приняли ее за вторую любовницу. Обе женщины являли собой престранную пару: высокая и тощая как щепка фон Шуленбург и приземистая и отличавшаяся необыкновенной полнотой фрау фон Кильмансегг. Как писал политик Уолпол, «она обладала гектаром румяных щек, морем двойного подбородка, неотделимого от нижней части тела». По мнению лорда Честерфилда, «обе дамы являли собой удивительное подтверждение дурного вкуса и крепкого желудка короля». Народ дивился уродливости королевских любовниц и немедленно окрестил их «слон и майское дерево». От нового короля подданные также были не в восторге. Современный историк Уилкинс пришел к следующему заключению: «В противоположность своей матери он не обладал образованностью, в противоположность отцу – манерами». Однако же деваться было некуда, и законный наследник при большом стечении падкого на зрелища народа был торжественно коронован под именем Георга I Ганноверского.
Новый король привез с собой также обширную свиту из ганноверских дворян, которых постарался пристроить на хлебные должности. Однако первостепенную заботу он проявил о своей любовнице, графине фон Шуленбург. Сначала новоиспеченный король буквально осыпал ее ирландскими титулами, а затем, освоившись в новом качестве короля, прибавил к ним еще английские – герцогини Кендал, графини Фивершем, баронессы Гластонбери, а в 1723 году по его ходатайству император Священной Римской империи Карл VI Габсбург пожаловал ей титул принцессы Эберштайн. Из этого историки сделали вывод, что, по всей видимости, Георг-Людвиг был тайно обвенчан с Мелюзиной. Фаворитка обладала огромным влиянием, Уолпол писал о ней: «Она была такой же королевой Англии, как и любая другая в истории». Мелюзина прославилась тем, что немилосердно вымогала взятки и занималась всяческими темными делишками, направленными на умножение своего значительного состояния. Разумеется, она с выгодой пристроила всех своих трех дочерей от Георга-Людвига.
Георг I не скрывал того, что не любит ни свое новое королевство, ни новых подданных, и они платили ему той же монетой. Пожалуй, одним из немногих, выигравших от воцарения на троне короля из Ганноверской династии, был опальный герцог Мальборо, тосковавший по неблагодарному отечеству в изгнании в Европе. Георг-Людвиг, некогда сражавшийся под командованием знаменитого полководца в Войне за испанское наследство, вернул его и восстановил в некоторых должностях. Когда Георгу становилось в Лондоне уж совсем тошно, что случалось весьма нередко, он отправлялся в родной Ганновер, проводя там примерно пятую часть всего времени своего правления.
После смерти родителей – отца в 1705 и матери в 1722 году, – София стала богатой женщиной. На смертном одре герцог Цельский пожелал в последний раз увидеть родную дочь, но первый министр, граф Берншторф, заявил, что эта встреча приведет к дипломатическим осложнениям с Ганновером, и, по-видимому, у старика уже не было сил настоять на своем. Кстати, после его смерти ганноверская родня немедленно приказала вдове герцога Элеоноре покинуть дворец в Целле, что та и сделала, без малейших протестов и с большим достоинством удалившись в свое поместье Винхойзер. Мать Софии-Доротеи до последнего вздоха пыталась облегчить участь дочери, даже обращалась к французскому королю Людовику ХIV, который проявил склонность помочь, но поставил условием переход обеих женщин в католическую веру. Элеонора отказалась.
Согласно совместному завещанию родителей, София-Доротея получила большое наследство, поместья Альден, Ретем и Вальсроде, обширные владения во Франции и Целле, большое состояние отца и легендарное собрание драгоценностей матери. Она стала еще больше тратить на благотворительность, чрезвычайно разумно помогая бедным, учредив пенсии челяди родителей, помогая гугенотам, бежавшим из Франции в Нидерланды. Она заново отстроила Альден после пожара, опустошившего деревню.
Дочери Софии-Доротеи, королеве Пруссии, в последние годы все-таки удалось наладить тайную переписку с ней. В 1725 году она приехала в Ганновер повидаться с отцом, уже королем Англии. Мать известили об ее прибытии, и бедная затворница, нарядившаяся еще тщательнее, нежели всегда, тщетно прождала дочь у окна.
После смерти матери она осталась окруженной сплошными врагами. Говорили, что София-Доротея пишет мемуары, однако после ее смерти ничего не было обнаружено. Она теперь находила утешение только в еде и от недостатка движения сильно располнела. В начале 1726 года узница замка Альден перенесла апоплексический удар, в августе того же года слегла с сильными коликами и больше уже не встала с постели. Она отказалась от лечения и приема пищи, отчего сильно исхудала, и скончалась 13 ноября. Вскрытие обнаружило больную печень и в желчном пузыре наличие 60 камней, некоторые из которых перекрыли желчные протоки.
Из Лондона поступил приказ полностью игнорировать смерть Софии-Доротеи, но никаких инструкций по поводу ее похорон дано не было, так что свинцовый гроб поставили в подвал. Дочь усопшей объявила траур при прусском дворе, чем вызвала гнев своего венценосного родителя. Разумеется, при лондонском дворе официально никто и не пикнул про усопшую супругу монарха. Только в «Лондон Газетт» появилось короткое сообщение о смерти «принцессы Альденской». Лишь в январе Георг I повелел похоронить свою бывшую супругу без каких бы то ни было церемоний на деревенском кладбище. Однако Альден заливали проливные дожди, и гроб до мая так и простоял в подвале, присыпанный песком. Лишь в мае его тайно установили ночью рядом с гробами родителей принцессы в склепе городской Мариенкирхе в Целле. Так тихо закончила свою жизнь буквальным образом похороненная заживо королева Великобритании, которую историки называли «бабушкой Европы», ибо она являла собой родоначальницу двух самых крупных королевских домов этого континента, английского и немецкого.
Все свое имущество София-Доротея отказала детям, но Георг I приказал уничтожить завещание и прикарманил наследство сам. Тотчас же после кончины принцессы поползли слухи, что королю не суждено намного пережить свою супругу. Говорили, что перед смертью она написала ему письмо, в котором проклинала Георга-Людвига. Это письмо якобы было подброшено ему в карету, когда король приехал с визитом в Ганновер. В нем София-Доротея будто бы утверждала свою невиновность, обвиняла бывшего мужа в жестокости и грозила судом Божьим. Послание произвело такое сокрушительное впечатление на Георга-Людвига, что 22 июня 1727 года он скончался от удара в Оснабрюке, и поэтому стал единственным королем Великобритании, похороненным не в Англии, а в земле предков. На престол под именем Георга II вступил его сын Георг-Август.
Политик Хорэс Уолпол так писал в своих мемуарах о Георге II: «Георг Второй настолько любил свою мать, насколько ненавидел отца; если бы она пережила своего мужа, он непременно привез бы ее в Англию и объявил королевой-матерью». В его гардеробной комнате будто бы висели два прижизненных портрета Софии-Доротеи.
Мелюзина фон Шуленбург осталась жить в Англии и обзавелась ручным вороном, которого постоянно держала при себе. Говорят, она верила, что в него переселилась душа усопшего короля.
Вот так драматично, подобно вошедшей тогда в моду французской трагедии в стиле классицизма, закончилась смертью обоих героев эта любовная история. Из нее должен был бы получиться типичный рыцарский роман: отважный герой, наделенный всеми добродетелями, освобождает от гнета жестокого недостойного мужа невинно страдающую прекрасную даму. Увы! Жизнь оказалась много сложнее и коварнее, сурово разрушив мечту о красивой сказке, хотя действующими лицами в ней были люди из самого высшего общества, насквозь пропитанного идеями чести, благородства и великодушия. Жаль, что выдающийся немецкий поэт и драматург Фридрих Шиллер по какой-то причине отказался от замысла создания пьесы о принцессе Цельской, от нее сохранился лишь небольшой черновой отрывок. Судя по его исторической драме «Мария Стюарт», романтическое перо Шиллера как нельзя более подходило для перенесения этих событий далекого, даже для самого драматурга, прошлого на сцену.
Зато выдающийся английский писатель и великий знаток эпохи королевы Анны и первых королей из Ганноверской династии У.М. Теккерей, конечно же, не смог обойти столь нашумевшее в свое время событие и включил его в свой роман «Записки Барри Линдона, эсквайра». Не без помощи данного эпизода он старался воскресить истинную обстановку и колорит того периода в Европе и не прогадал – ему это блестяще удалось.
Но здесь не время ставить точку в нашем повествовании, ибо нежданно-негаданно эта во всех отношениях печальная история получила непредвиденное продолжение, о котором непременно стоит рассказать читателю.