Но я помнила, как его губы прижимались к моим.
Я отвернулась, вспомнив мамину просьбу. Мне хотелось, чтобы мое сердце чувствовало то же самое. Ему нельзя доверять, напомнила я себе в сотый раз. Он отстранялся, следуя приказам, отданные дядей, и держал меня на расстоянии своим бессмысленным флиртом и лукавыми подмигиваниями.
Он был полностью человеком моего дяди.
Дядя Рикардо указал на свободное место рядом с собой, и я опустилась на циновку.
— Buenos días, дядя, — сказала я.
Я ощутила биение сердца в горле; я была уверена, что он раскусит мое непринужденное поведение. Отвращение смешалось со страхом. Он не был благородным или порядочным человеком. Он был лжецом и вором.
— Ты хорошо спала? — спросил дядя Рикардо.
— Да, — я достала свой альбом с набросками и стала листать сделанные накануне эскизы, мысленно напоминая себе, что у меня есть задание. — Это то, что ты от меня хотел?
Дядя Рикардо опустил взгляд, нижняя половина его лица почти полностью была скрыта бородой. Его ореховые глаза расширились, когда он взял мой альбом в свои огрубевшие руки. Я запечатлела массивные колонны, отголоски ярких красок, которыми были расписаны капители, и иероглифы, высеченные в камне. Я потратила на работу несколько часов, но для меня они пролетели незаметно.
— Это прекрасно, — сказал он, сияя.
Наконец-то хоть какой-то комплимент, нужно отметить эту дату в календаре. Дядя заметил, что остальные члены команды с любопытством рассматривают альбом и, к моему удивлению, передал его по кругу. Айседора первой взяла его в руки и стала рассматривать рисунки.
— Это что-то необыкновенное! У меня не получилось бы нарисовать ни одной прямой линии, даже если бы в награду было предложено целое королевство. Тебе придется научить меня, Инез.
— Это оттачивается лишь практикой, — сказала я.
— Глупости, — сказала она. — Будь это правдой, я бы умела шить, но, боюсь, я до сих пор не преуспела в этом.
Я улыбнулась, и она передала альбом отцу. Мистер Финкасл едва взглянул на него, но Абдулла восхитился деталями, и я почувствовала, как моя грудь наполняется гордостью. Я выпрямилась и подавила румянец. Когда блокнот попал к Уиту, он, не глядя, передал его кому-то из бригады землекопов, отпивая из своей чашки.
— Я присутствовал при создании этого, — пояснил Уит удивленному Абдулле.
— Кстати говоря, — начал дядя Рикардо. — Инез, я бы хотел, чтобы в этот раз ты сделала наброски и рисунки убранства храма Исиды.
— С нетерпением жду этого.
— Тебя сопроводит Уитфорд.
— Он будет только отвлекать меня, — сказала я, сохраняя бесстрастный и спокойный голос. Я не могла вынести еще одного дня с Уитом. — Я в любом случае работаю быстрее, если никто не стоит у меня над душой. Обещаю, что буду в безопасности и не покину храм, пока не закончу.
— И все же, мне было бы спокойнее, если бы Уитфорд был с тобой, — сказал дядя, нахмурившись.
Я не смогла удержаться, чтобы не перевести взгляд в его сторону. Он молча смотрел на дно своей кружки, сжимая губы. Его нежелание моей компании было слишком очевидно.
— Я присоединюсь к тебе, — внезапно сказала Айседора, ее взгляд метался между нами.
Я благодарно улыбнулась ей.
— Ты испачкаешься, — сказал мистер Финкасл.
Айседора изящно пожала плечами.
— Осмелюсь предположить, что никто не будет против моего грязного подола.
— Я точно не буду, — сказала я. — Буду невероятно счастлива твоей компании.
Если бы я не смотрела в его сторону, то не заметила, как он быстро закатил глаза. Он крепче сжал чашку, до побеления пальцев.
Дядя пристально посмотрел на меня.
— Ты сообщишь мне о каких-либо происшествиях?
Я изо всех сил старалась сохранить безразличное выражение, и солгала прямо ему в лицо.
— Конечно, дядя.
Айседора оценивающе посмотрела на нас, с задумчивым блеском в глазах. Интуиция подсказывала, что я могу обмануть дядю, но не ее. Она заметила напряжение между мной и Уитом и пришла на помощь. Она каким-то образом догадалась, что я лгу дяде. Айседора подмечала детали, оставаясь для меня загадкой. Внезапно меня осенило, что это делает меня уязвимой.
Если я не буду осторожной, она может узнать большой секрет, что я хранила.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Уит остался снаружи с бригадой землекопов, работая с ними бок о бок, а Абдулла с дядей Рикардо выкрикивали распоряжения, их руки были настолько же грязными, как и у всех остальных. Все работали слаженно, не говоря уже о долгих годах, проведенных вместе благодаря чему, казалось, они понимали друг друга без слов. Порох скрылся в туннелях под Киоском Траяна вместе с лопатами и кирками. Мы с Айседорой прибирались после завтрака, мыли тарелки и чашки в большом багажном сундуке, наполненном мыльной водой. Закончив с посудой, мы захлопнули крышку. Когда я снова открыла ее, на месте старой воды оказалась свежая, чистая. Чудо посреди пустыни.
Я жалела, что не могу залезть внутрь, чтобы помыться.
Айседора, должно быть, думала о том же, потому что я поймала ее на том, как она полным тоски взглядом смотрела на сундук. Но она выглядела опрятно и аккуратно, ее волосы были идеально заплетены и собраны на голове. Ни за что не догадаешься, что она провела ночь в импровизированной палатке с разваливающимися стенами и натянутым над головой брезентом.
— Выдвигаемся? — спросила она, жестом указывая в сторону храма Исиды.
Мы взяли с собой блокнот для рисования, карандаши и краски, а также мою холщовую сумку, вмещающую флягу с водой и небольшую порцию еды, которую приготовил Карим. Мы расположились внутри храма, среди колонн и барельефов, и я работала в течение следующих пары часов, пока Айседора изучала пространство. Она выглядела взволнованной, беспокойной, словно что-то ее тревожило, и она ждала подходящего момента, чтобы об этом заговорить. Я чувствовала, что она раскусила мою ложь.
Вернувшись, Айседора села рядом со мной, скромно подобрав под себя колени, а ее лодыжки прикрывала объемная юбка. Она обладала теми манерами и достоинством, которые поощряла моя мать. На моей одежде осело уже изрядное количество пыли, а кончики пальцев были испачканы карандашами.
— Есть успехи? — спросила Айседора.
Я развернула альбом, чтобы показать ей прогресс.
— Сеньор Маркес будет доволен, я не сомневаюсь. По крайней мере, я на это надеюсь. Он похож на человека, которому трудно угодить, — она толкнула меня в плечо. — Но его легко обмануть.
Мои губы приоткрылись от удивления.
— Интересное наблюдение. Что натолкнуло тебя на эту мысль?
Айседора изогнула бровь.
— В следующий раз, когда будешь лгать, не сжимай ладони в кулаки.
Я захлопнула рот и уставилась на нее, когда девушка разразилась хохотом.
— Не переживай. Он тебе поверил, — сказала она, вытирая глаза и продолжая хихикать. — Но теперь меня переполняет любопытство. О чем он просил тебя сообщить?
— О моих успехах, — сказала я, стараясь не отрывать рук от коленей. — Он хочет, чтобы я работала быстрее и боится, что я могу тормозить работу.
— Хммм, — она склонила голову. — Как думаешь, почему он так торопится?
— Он не открывает мне такие вещи. Помнишь?
— Очень раздражает, — сказала Айседора, кивнув. — Твои отношения с ним не такие, как я ожидала.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я, продолжая рисовать.
Она нахмурила брови.
— Мне рассказывали, что ваша семья очень дружна.
Она смотрела на меня с откровенным интересом, и я поняла, как мне было одиноко без женской компании. Мне не хватало Эльвиры, которая знала, как меня рассмешить. Что бы она подумала о действиях моей матери? Простит ли она ее?
Я сомневалась, что простит.
Но я желала этого. Отчаянно. Мне дали второй шанс, и было как-то по-детски упускать возможность провести больше времени с мамой.
Айседора молчала, ожидая моего ответа. Мне это в ней нравилось. Не многие люди терпеливо переносят молчание.
— Мои родители проводили здесь много времени, — объяснила я. — Поэтому они знали его лучше. А я все еще нахожусь в поиске своего пути, так сказать. С ним трудно сблизиться.
— Тебе здесь нравится?
— Больше, чем я ожидала, — призналась я. — Реальность так отличается от того, что я читала. Долгие годы я только и делала, что мечтала о том, как приеду сюда с родителями, но мне никогда не разрешали. Думаю, какая-то часть меня возненавидела из-за этого всю страну.
— А теперь?
Я оглядела огромные колонны, иероглифы, окружающие нас, журнальные записи и записи на стенах, пережившие несколько эпох.
— Теперь я понимаю из-за чего столько шума.
— Расскажи мне о своей маме, — неожиданно попросила она. — Я почти не вижу свою. Она не желает путешествовать с моим отцом.
— Моя мать была… Прилежной, — сказала я. — Преданная нам, думаю, она очень старалась вырастить из меня воспитанную и достойную леди. Я не всегда вписывалась в стандарты, которые она для меня устанавливала. Почему твоя мать не любит путешествовать с твоим отцом?
— Он любит указывать ей, что делать и как себя вести, — сказала Айседора с усталой улыбкой. — Они постоянно ссорятся и иногда мне кажется, что маме нравится иметь свое личное пространство без постоянной головной боли, которую вызывает мой отец.
— Похоже, он то еще наказание.
— Я с ним справляюсь, — сказала она, усмехнувшись. — Я ведь здесь, в Египте, не так ли?
Я улыбнулась ей. Я полностью ее понимала. Большую часть жизни я училась управлять людьми, которые за меня отвечали.
Я вернулась к своим наброскам и рисунки оживали по мере того, как утекали минуты, деталь за деталью. Моя рука была тверда, линии выходили ровными, что являлось заслугой моего преподавателя по рисованию.
Этот момент всегда завораживал меня — постепенное создание чего-то, чего раньше не существовало. Отчасти поэтому я чувствовала такую привязанность к храму, к искусству, изображенного на древних стенах. Искусство должно пережить своего создателя. Рисуя, я пыталась представить себе художников, которые трудились на жаре, старательно выводя каждый лепесток цветка, каждое лицо.