Лишь где-то невзначай
из туалета водопад
на шпалы прожурчал.
Там стукнула о стенку дверь,
на полку кто-то влез.
И вот бесшумно, словно тень,
пошёл, поплыл экспресс.
Уже, качаясь, шлёт привет
покинутым лугам,
где стелется и вслед плывёт
сиреневый туман.
Лодья
Тесны пустынные просторы.
Они ползут в окошке мутном.
Однообразные рассказы
иссякли, надоев друг другу.
Одни пасьянсы да кроссворды
шуршат, бубнят в вагоне нудном.
Я задремал или – не помню.
Во всяком случае, не сразу
знакомую в себе тревогу
почувствовал. И тут я понял,
что нет тебя: ты где-то вышла.
Меня безмолвно, как обычно,
покинула. Спустясь на насыпь,
мимо шлагбаума, мимо будки
направилась куда-то в поле.
В твоём купе все спят по полкам.
Разнообразный храп спокоен.
Твоей ни сумки нет, ни куртки.
Я к проводнице: – Остановка
давно была? – А что такое?
Минут пятнадцать была – Лодья.
Да это просто деревушка.
– Там девушка сошла? – Нет, вроде.
Да мы стояли там минуту.
– А следующая скоро? – Укша.
Такими темпами под утро…
Да нет, шучу. В ноль сорок восемь.
Вы ищите свою подружку?
Найдётся. Может, просто шутка.
Может, пошла к кому-то в гости?
По коридору – неизвестно
зачем – я в нерабочий тамбур
побрёл. – Он пуст, как я и думал.
Скрипит, раскачиваясь, сцепка.
И рядом туалет не заперт.
Мотается косая дверца.
Розетка сломана над краном.
В окно опущенное дунул
хвост пробегающего ветра.
Искать тебя по всем вагонам
неловко, да и бесполезно.—
Я чувствую. Мне стало ясно:
пока я собирал пасьянсы
во сне, ты резко и безмолвно
меня покинула, исчезла,
намерений не проверяя.
Без размышлений, произвольно
ушла в иное измеренье,
в пустые тёмные пространства.
Окно открыто. Ночь сырая.
Опять плетёмся еле-еле.
Ну, чуть быстрей велосипеда.
Я тонкий – как-нибудь пролезу.
Нет, задом… и тогда… и если
повисну на руках на раме…
Не знаю как, но я так сделал:
повис – и, оттолкнувшись, прыгнул.
Я пролетел балласт – и в землю
уткнулся кубарем с обрыва.
Верней, в какое-то болото.
Кругом трава, кусты и кочки.
Прошла, наверное, минута
иль две, прежде чем я очнулся —
в воде, во тьме осенней ночи —
и медленно себя ощупал.
Лицо в крови, рукав разодран.
Зато, смотрю, как будто ноги
не поломал – и это чудо.
И стал карабкаться на насыпь,
чтобы идти обратно в Лодью.
Куда ж ещё? Ведь я не знаю,
где ты. Но рано или поздно
мы встретимся. По крайней мере,
это безликое пространство
внутри себя ещё имеет
хотя бы маленькое имя.
И вкруг него сначала близко,
как бабочка, ты будешь виться,
простыми смыслами палима.
Лишь понемногу, постепенно,
когда словесные привычки
обуглятся, – ты удаляться
начнёшь. Но я к тебе успею.
Я чувствую: ещё застану.
Только бы нам не разминуться.
А вдруг случится так: увижу
и не узнаю? Здесь так странно
всё выглядит и происходит.
И ты могла здесь измениться.
Есть что-нибудь, что неподвижно
в тебе средь разных обстоятельств
и не подвержено изгнанью
при вот таких метаморфозах?
Я брёл в смятенье, спотыкаясь.
Припоминал ушедший поезд.
Себя клял за беспечность: что я
за этот краткий срок знакомства
успел увидеть и запомнить? —
Одни лишь мелочи, причуды,
твои забавные приметы.
Я знаю, как ты чистишь зубы,
причёсываешься, красишь ногти.
Пьёшь чай без сахара с лимоном.
Потом, в бумажную салфетку
собрав обглоданные кости
куриные, – несёшь их в мусор.
Потом ты, морщась, пьёшь таблетку —
по-видимому, цитрамона…
Но что ты будешь делать в Лодье?
Как будешь выглядеть? Что думать?
…Здесь километров, может, десять,
да и не важно, – хоть пятнадцать.
Как радостно меня ты встретишь,
чтоб никогда уж не расстаться.
Мы отреклись от прежней жизни,
которая была ничтожна.
Мы бросили всё, что возможно.
Всё, что мы бросили, – излишне.
Мы бросили себя на ветер,
бесформенный и безразличный.
Он – не вагон, который катит
искать, надеяться, бояться.
Здесь термин не авторитетен,
нет здесь ни качеств, ни количеств.
Здесь явлена и что-то значит
лишь форма нашего объятья.
15 апр. 2005
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Читатель, ты ль столь простодушен?
Ты всё за чистую монету
здесь принял? Ты развесил уши?
Ну что ж, перечитай поэму —
теперь уж с некою подсказкой:
здесь всё трактуется двояко.—
Быть может, женщине несчастной
пришлось спасаться от маньяка?
«Ты возьми, ты держи этот флокс...»
Ты возьми, ты держи этот флокс.
Пусть я лжец, но печален мой жест.
Впереди наибольший мост,
а за ним наименьший лес.
Мы идём, мы идём туда.
А обратно придём не мы.—
Будет путаница, чепуха.
Мы умрём, мы будем смешны.
«Лязгнули цепи, и выпал из рук...»
Лязгнули цепи, и выпал из рук
город Том Сойера Санкт-Петербург.
Ржавых гвоздей и железок в том соре
больше, чем бантиков в хоре.
«Прочь, хулиганы зубриловых скул!
Вы мне не дети, и я не Джамбул!» —
так я в пустых коридорах каникул
скверной цитатой воскликнул.
В фартуке белом и в валенках негр
утром воскресным метёт пыльный сквер,
фыркает шлангом, кусты поливая,
сленгом бубнит заклинанья:
«Пусть зеленеет на дикой скале,
пусть он летит на безумном коне,
вслед вам осклабясь бешеным ликом!
Сорри, донт меншн ми лихом!»
«Когда б не пламя быстрого костра...»
Когда б не пламя быстрого костра,
в моём мозгу пылающее едко,
вокруг меня росла б одна попса —
и даже чернокудрая соседка
меня б от этой доли не спасла.
Господь даёт сильнейшему простор.
Простые люди тянутся к простому.
Зачем в тумане светит мой костёр? —
Они на пять шагов нейдут из дому.
А между тем, я весел и хитёр.
Когда б не зимняя любовь Творца,
повсюду возводящая сугробы,
на быстром счастье моего костра
соседка чернокудрая давно бы
растаяла бы и дала б дрозда.
«Была слаба моя молитва...»
[фрагмент поэмы «Нескончаемые сетования»]
Была слаба моя молитва,
слепа была моя вина.
Ты памятник себе воздвигла.
К его подножью привела
меня чуть видная тропинка.
Везде безумствует зима.
На пьедестале ты гранитном
метелями заметена.
Когда-нибудь мы вспомним это,
и не поверится самим. —
Метёт декабрь – и ты за ним
летишь, покорная, как эхо,
и неподвижно в тучах снега
сквозишь над безднами равнин.
И я такой же, – ещё хуже:
я космос созерцаю вчуже
и делаю брезгливый жест,
не думая, потусторонний, —
и репликой неосторожной
мараю жизнь свою и честь.
Кому пример, кому наука
или религия кому-то,
допустим, в космосе видна.
Выглядываю: вот те на! —
В окне одна мелькает вьюга.
Опять зеваешь ты, подруга?
Налей-ка мне ещё вина.
«Налетела тучка на Киклады...»
Налетела тучка на Киклады,
затуманила их дальний танец.
Повторяющиеся сигналы,
потерявшиеся над лугами,
всё мигали, по волнам скитаясь.
Всё равно никто б их не увидел,
даже если б не было и тучки. —
Ученик, учёный и учитель
влипли в свои пухлые подушки.
В знаниях засели теоремы,
в них заснули залежи застоя.
На горизонтальные деревни
ночь, как душный обморок сирени,
наползает густо слой за слоем.
«Как неподвижно и странно...»
Как неподвижно и странно,
выглянув из-за угла,
в тёмные окна веранды
смотрит немая луна.
Тёмный овраг за забором
движется через забор.
Пенной черёмухой полон,
входит на белый газон.
Лишь угловатые тени
резко лежат на столе,
тесно стоят у постели,
густо висят на стене.
Бабушка, дедушка, мама —
все почему-то ушли.
В доме так пусто и странно,
нет ни единой души.
Спрячься тихонько в кроватку,
глазки скорее закрой.
Близко решенье загадки —
только не знаю, какой.
«Я смотрю на небо – там теорема Пенроуза...»
Я смотрю на небо – там теорема Пенроуза.