— Все-таки ты мог бы вести себя со мной чуточку потактичнее, — прохладно заметила Олеся и поправила волосы. — Хотя бы учитывая, что я твоя будущая жена.
— А-а! — закричал вдруг Карен и спрыгнул с кресла. — Наконец-то ты произнесла это слово! Я думаю, мы подкупим корыстных идиотов-чиновников и поженимся еще до моего дня рождения.
— Успокойся! — попыталась урезонить его Олеся. — Ты никогда не научишься ждать!
— А я и не собираюсь этому учиться! — объявил Карен, прыгая и кружась по комнате. — Хватит с меня того, что я столько ждал тебя раньше!
— Да сколько ты меня ждал? — искренне удивилась Олеся. — Очень недолго.
— Это тебе так кажется! — Карен остановился. — Прошла целая вечность, миновали века, пока я, в конце концов, дождался тебя! — он помолчал. — А пригласим мы на первый раз твоего отца с Юраткой.
Олеся нахмурилась.
— К чему ты придумываешь несуразности? Я вовсе не мечтаю видеть здесь отца.
— Ага, значит, своего отца ты видеть не мечтаешь, а о моем все время говоришь! — тотчас уличил ее в лицемерии Джангиров. — И как ты себе объясняешь такое противоречие?
— Это совсем разные вещи, — попробовала дискутировать Олеся. — Мой папочка повел себя как не видящий дальше своего носа упрямец…
— А мой? — прервал ее Карен. — Как рассудительный и мудрый провидец? Или как добросердечный, справедливый судья? Ты не годишься в миротворцы, Леся, потому что сама занимаешь достаточно сомнительную и шаткую позицию. Но если тебе уж так хочется нас помирить… — мальчик задумался. — Не знаю только, зачем тебе это нужно… Ты не меркантильна, не слишком контактна и вообще нуждаешься лишь во мне. Звучит, конечно, нескромно, зато абсолютно правдиво. Знаешь, если честно, я иногда скучаю по родителям, особенно по маме. Но простить их и понять невозможно! Поставь себя на мое место, или нет, не так, лучше поставь себя на место моих родителей, а Полину — на мое! Ну и что бы ты сделала, если бы она вдруг влюбилась в совершенно неподходящего, на твой взгляд, человека?
Олеся растерялась. Карен иезуитски, в упор смотрел на нее. Он ловко и коварно предложил ей достаточно сложный вариант, но отступать было некуда.
— Наверное, — неуверенно начала она, — я бы не пошла на самые крайние меры… Но, боюсь, отреагировала бы не слишком приятно.
— Человек иногда представляет себя хуже, чем он есть на самом деле, — прервал ее Карен и потянулся целоваться. — Вот как ты сейчас. Но душишься ты многовато…
Олеся отстранилась.
— Критикан! Тогда нечего приставать с поцелуями.
— У меня появилась аллергия на духи, — мгновенно придумал изворотливый Джангиров. — И все по твоей вине! Поэтому я могу начать чихать и кашлять. Кстати, Полина унесла сегодня половину твоего запаса помады.
Олеся удивилась. Она еще этого не заметила.
— Полька собирается красить губы?
— Очевидно, — продолжая целоваться, глуховато отозвался Карен. — Она изрекла, что у тебя слишком много помады. И она права, Леся…
— Значит, вы оба дружно взялись меня перевоспитывать? Ничего не получится! Слишком поздно! Это делать нужно было значительно раньше.
— Но я, к сожалению, не знал тебя раньше, — шепотом сообщил мальчик. — Иначе я давно бы тебя перевоспитал, Леся, и ты никогда в жизни не отпихивала бы меня ни днем, ни ночью. Не толкайся и не царапайся, ты в прошлый раз так вцепилась мне ногтями в плечо, что следы не пройдут до самой смерти. А еще раньше ты укусила меня до крови…
— Нет, это, в конце концов, невыносимо! — Олеся отбросила его от себя и спрыгнула на пол. — Ты сегодня высказываешь одни претензии в мой адрес! Раз уж я такая неумеренная и несдержанная, нечего иметь со мной дело! То нельзя, это нельзя! Ты просто диктатор, и больше ничего! И если ты не прекратишь…
— Не прекращу! Я никогда не прекращу! — медленно приблизившись к ней и зажимая ей рот ладонью, прошептал Карен. — Да, я жуткий диктатор, просто ужасный. Гитлер, Сталин, Муссолини… Властные структуры. Мой отец называет себя "человек режима". Или АД — по первым буквам его имени и фамилии. Я весь в него, Леся… Но тебе очень нравится выполнять мою волю и подчиняться. Даже не старайся меня обмануть. Тоталитарный режим — как раз по тебе, и ты вовсе не хочешь, чтобы я свой диктат когда-нибудь отменил!
Олеся потихоньку отступала от него, пока не уперлась спиной в стену.
— Вот теперь тебе никуда от меня не деться! — с удовлетворением констатировал юный главнокомандующий. — Можешь кусаться и царапаться, только учти, что ребята из мастерской на днях уже интересовались, почему я держу такую свирепую кошку. Почему я держу такую свирепую кошку, Леся?.. Ну почему… Почему…
Олеся выскользнула из-под его рук и быстро открыла дверь в коридор.
— Дети! — предостерегающе сказала она. — У тебя вечно все не вовремя!
Карен вытянулся на диване, взяв в руки один из ее журналов.
— Тогда давай продолжим разговор о званом обеде, — немного помолчав, снова заговорил он. — Глеб и Юрате, кто еще?
— Эмма! — неожиданно с вызовом заявила Олеся, сама не понимавшая, почему она выпалила это имя.
Карен отложил журнал и удивленно приподнялся.
— Госпожа Малахова? Странно… Ну, хорошо, я не против, пусть будет Эмма Дмитриевна. Собираешься устроить вечер приятных воспоминаний о господине Малахове? Мне в пику? И что ты хочешь доказать?
Олеся ничего не хотела доказывать, просто наступившее в последнее время затишье и спокойное течение жизни стали ей слегка надоедать: Карен угадал. Казалось, ее начинает тяготить их связь. Иначе почему с утра до вечера Олесю одолевала тяжелая непомерная лень? Ею овладела одуряющая постоянная усталость и безразличия ко всему вокруг, заставившая бросить любимый бег по утрам и не менее любимые тренажеры. Пока она, наконец, не догадалась об истинной причине…
— Поцелуй меня, Леся! — с затаенной тревогой попросил чуткий Карен, искоса наблюдая за ней.
Эти ее вспышки, постоянные замечания, явное нежелание его обнять… Эти невидящие мрачноватые глаза… Олеся нехотя приблизилась к дивану, наклонилась и замерла.
— Ты плохо переносишь жару? Видишь ли, ты очень изменилась… Устала или… — Он не договорил. Он не желал никаких "или" и просто не мог их допустить. — У тебя стали совсем чужие глаза. Они больше не смотрят на меня, Леся…
Олеся тихо села рядом и сложила руки на коленях.
— Я должна тебе кое-что сказать, — неохотно начала она.
Карен насторожился. Что еще она выдумала, пока сидит день за днем дома одна, ожидая его возвращения?
— Я, конечно, сама ошиблась, но и ты тоже ни о чем серьезно не думаешь, — с привычными в последнее время нотками обвинения и раздражения продолжала Олеся. — Не знаю, как это получилось… Этого никак не должно было быть, но я беременна…
Карен быстро сел и провел рукой по лбу. Он действительно почему-то не задумывался о подобной проблеме, ну вот просто не приходило в голову…
— Мне нужно к врачу, время идет, а я совсем расклеилась и боюсь… — вяло закончила Олеся. — Во всем виновата твоя молодость.
Мальчик снова нервно потер лоб. О своей молодости лучше сейчас не слышать. Проклятую истину, очевидно, замять невозможно.
— Неясно, Леся, — быстро сказал Карен. — Разве ты не хочешь от меня ребенка? Ты боишься, что нам не вытянуть? Но мы вытянем, что тут думать, я не понимаю…
— Не понимаешь? — взвилась Олеся. — Ну, какие могут быть у меня дети? Я не собираюсь больше рожать! И Полина с ее нехорошей наследственностью… Ты сам прекрасно знаешь!
— Знаю, — Карен придвинулся к ней. — Я все знаю и многого не учел, но раз уж так получилось… Почему ты не хочешь от меня ребенка, Леся?
Он ставил вопрос категорично и однозначно: "Разве ты не хочешь ребенка от меня, Леся? От меня?!"
— Да не от тебя, Карен! Я не хочу их вообще после Полины! Все должно остаться так, как есть! И если тебя по какой-то причине это не устраивает… Отец Полины бросил меня, потому что я родила, а теперь ты хочешь меня бросить, потому что я не хочу рожать! Чудесный противоположный вариант!
— Разве я сказал, что собираюсь тебя бросать? — повернув к себе ее лицо, мягко спросил Карен. — Опять ты сочиняешь небылицы! Я только что узнал новость, которую, наверное, ты все-таки должна была сообщить мне раньше — но это вовсе не в качестве обвинения! Ты как-то неожиданно ушла в себя, я никак не мог понять, что случилось…
— Так бывает часто, — рассеянно объяснила Олеся. — Начинаешь слушать и слышать только ребенка…
— Да? — по-детски наивно удивился Карен. — Я не знал… А разве ты его уже слышишь?
Олеся засмеялась.
— Нет, ну что ты! Еще слишком рано. Но все в тебе перестраивается на другой лад, и жизнь становится заторможенной, тихой… Спокойный ритм ожидания… Ты только ждешь — и ничего больше…
— Ждешь — и ничего больше, — задумчиво повторил мальчик. — Как хорошо ты сказала… Ты не хочешь ребенка вообще? Не от меня, а вообще? Я правильно тебя понял, Леся?
— Да, да, Карен, — торопливо согласилась Олеся.
Она боялась его негодования и нового взрыва. Но Карен чувствовал безграничную обиду.
— Ты бы могла родить мне сына, и отец стал бы дедом… Представляешь: дед Ашот Джангиров! Он был бы, наверное, счастлив.
— И тогда ты помирился бы с отцом?
Карен покачал головой, но неуверенно, словно сомневаясь в себе.
— Нет, вряд ли… Но ведь нельзя же не показать ему внука. Или внучку. — Он снова лег, вытянувшись, и осторожно уложил Олесю рядом с собой. — Мы бы просто показали ему… Но что обсуждать несбыточное: ты же не хочешь рожать мне детей! А может, я все-таки смогу тебя уговорить? Может, ты еще передумаешь, Леся? Ведь это так просто: девять месяцев — и все! Даже меньше! А сколько нам еще осталось ждать?
— Нисколько! — отрезала Олеся и передразнила его. — Девять месяцев — и все! Поноси девять месяцев, тогда и рассуждай! У меня токсикоз, я вообще ничего не ем…
Карен прижал ее к себе.
— Бедная моя, замученная Леся! И это я во всем виноват, мерзкий, безмозглый, наглый Джангиров! Навязался на твою голову! И еще совершенно не задумывался о последствиях… А вот не ешь ты всегда, даже без всяких беременностей, поэтому…