– Терпение, – отвечаю я по-французски, чтоб напомнить ему, что мы не в Италии. – И потише. Это в ваших интересах.
Положив ключ в карман и пододвинув телефон, чтоб был у меня под рукой, я располагаюсь в кресле.
– Но как вы смеете! – кричит человек, теперь уже по-французски.
– Тихо! – останавливаю я его. – Я буду краток. Речь пойдет о вашей работе. Имеется в виду разведывательная работа.
Моранди понимает, что здесь аффектация не поможет, и опускается на стул. Тонкие усики над полуоткрытым ртом оглупляют его. Некоторые суетные плешивцы, желая показать, что они не лишены такого природного дара, как волосатость, отращивают усы.
– Вы неоднократно совершали поездки в социалистические страны, где под видом торговых операций устанавливали связи с местными агентами иностранной разведки. Во время последней поездки в Болгарию вами восстановлена связь с агентом по имени Ставрев, при этом вы снабдили его рацией и соответствующими инструкциями.
Ваша шпионская деятельность в социалистических странах доказана, и я уполномочен сообщить вам об этом.
– Мерси, – с иронией говорит Моранди, видимо успокоенный таким развитием событий.
– Но эта одна сторона вопроса, а человек вроде вас обязан не выпускать из виду обе стороны: где он шпионит и кто послал шпионить.
Лицо усатенького напряглось.
– С целью выяснения кое-каких деталей соответствующей организацией в Венецию был направлен человек по имени Альбер Каре: он вошел в контакт с вашей приятельницей Анной Феррари и получил от нее исчерпывающие сведения, касающиеся ваших, с позволения сказать, коммерческих командировок…
– Это ложь! – кричит Моранди.
– Это подтверждает магнитофонная запись. Документированы и ваши разговоры с упомянутой Феррари. Разговоры, в ходе которых вы доверяли ей сведения секретного порядка, не предназначавшиеся для нее. В одном из таких разговоров, недели три назад, она вам сообщила, как познакомилась с Каре, а вы в свою очередь уведомили ее, что убийство вашего приятеля Артуро Конти было совершено не с целью ограбления, а за его болтливость.
– Приоткройте окно, – просит Моранди.
В комнате в самом деле душно. На лице усатого появились капельки пота.
– Открою, успеется! – отвечаю я, закуривая сигарету. –
Продолжим. Вы прекрасно понимаете, если документация об упомянутых разговорах вместе со сведениями о провале вашей миссии в Болгарии попадет в руки тех, кто вам платил, вас постигнет участь Артуро Конти.
– Что вы от меня хотите? – спрашивает Моранди, вытирая носовым платком пот на голом темени.
– Чтобы вы рассказали все: сжато, конкретно и правдиво. С указанием имен и дат.
– Чтобы вы потом отправили меня ко всем чертям?
– Те, кого я в данный момент представляю, не имеют ни малейшего намерения отправлять вас ко всем чертям.
– Что может служить мне гарантией?
– Здравый рассудок. Ваше убийство явилось бы лишним осложнением. Вы раскрыты, следовательно, безопасны. А что касается вашей дальнейшей участи, то это уже ваше дело.
– Где гарантия, что и этот разговор не записывается?
– Такой гарантии нет.
– И что упомянутые записи будут мне возвращены?
– Таких обещаний я не давал. И потом, записи вам ни к чему. Мне ничего не стоит послать их вам, чтобы вы утешились, но, сами понимаете, вы получите копии.
– Вот именно. Тогда какую же выгоду я буду иметь?
Любая сделка основывается на взаимной выгоде.
– В торговле. Но только не в вашей профессии.
– Это не моя профессия.
– Кто же вы? Любитель?
– И не любитель. Но когда мне, с одной стороны, суют деньги, а с другой – угрожают увольнением, я, за неимением иного выбора, хватаю деньги.
– Верно. Сейчас вы в таком же положении. С той разницей, что угрожают вам не увольнением, а пистолетом.
– Но поймите же, ради бога, что я вне игры. Я уже вне игры. Давным-давно никто никаких заданий мне не дает.
Мало того, меня подозревают. Особенно после истории с
Конти. Они меня оставили в покое. Оставьте же и вы. Я вне игры, понимаете?
Моранди разгоняет рукой табачный дым, от которого он задыхается, и снова вытирает пот.
– Видите ли, Моранди, в таком деле, раз уж человек в него включился, он никогда не может оказаться вне игры.
Шпионил, шпионил и отошел в сторону – это невозможно.
Не позволят. Совсем как в покере. Не участвуешь в игре только тогда, когда тебе досталось четыре туза. Но, играя в покер, ты хранишь некоторую надежду на выигрыш, тогда как здесь это исключено – ты связан. И вот сейчас я предлагаю вам откупиться. В отношении ваших шефов я вам гарантий дать не могу. Сами выкручивайтесь. Что касается людей, которые меня послали к вам, то они оставят вас в покое. Раз и навсегда. При единственном условии: вы расскажете все.
– Но скажите, где гарантия, что завтра вы снова не припрете меня к стенке и не станете требовать еще каких-то сведений? Или не используете рассказанное мною мне во вред? – снова принимается он за свое.
– Я уже сказал: здравый рассудок. Новых сведений никто от вас требовать не станет, потому что вы больше никогда не будете располагать интересными сведениями. А
выдавать вас не имеет смысла. Это может случиться лишь в одном-единственном случае: если проговоритесь вы. Будете хранить молчание вы, и мы будем молчать. Сболтнете
– подпишете себе смертный приговор.
Я смотрю на часы: без пяти час.
– Ну говорите, время не ждет.
Моранди пыхтит и бросает на кровать мокрый платок.
– Странный вы человек! Другие хоть деньги предлагали…
– Будут и деньги, – успокаиваю я его. – В этом отношении мы без труда договоримся. А теперь начинайте: сжато и конкретно.
– Нельзя ли начать с вопросов?
– Вопросы – потом. Рассказывайте.
Рассказ не очень богат фактами, но длится он около часа. Всплывает ряд существенных моментов: становится известным имя того, кто давал задания, имена людей на местах; проясняется характер заданий – всего их было шесть, выполнявшихся в различных странах социализма во время командировок.
Затем идут вопросы. Они касаются пробелов, даже самых ничтожных, в рассказе Моранди; с учетом смысловой связи ставятся новые вопросы, обрываются ответы, возникают вопросы, подсказанные услышанным.
– Откройте окно, ради бога! – умоляет Моранди упавшим голосом.
Лицо его залито потом, веки отяжелели. Куда девалась его спесь? Ни колебаний, ни страха – весь его вид говорит только о смертельной усталости.
Вопросы заканчиваются к половине пятого. В комнате покачиваются пласты табачного дыма – не продохнешь. У
меня адски болит голова – совсем как в Венеции. Я подхожу к окну и распахиваю его. Моранди, откинувшись на спинку стула, какое-то время жадно вздыхает льющуюся в комнату прохладу, шевеля, как рыба, толстыми губами.
– А теперь по части финансов, – говорю я после небольшой паузы, когда окно снова закрыто. – Должен вам сказать, что дело, которым мы только что занимались, является для меня совершенно случайным. Гораздо более случайным, чем для вас. Я мирный гражданин и если дал согласие оказать кое-кому услугу, то лишь в силу того, что меня примерно так же зажали в тиски, как и вас. По профессии я фабрикант.
Моранди поднимает свои сонные глаза и смотрит на меня с некоторым удивлением.
– Фабрикант?
– Именно. Часы «Хронос». В настоящее время моя продукция не находит сбыта. Моя судьба целиком зависит от рынка. Предложил сделку «Зодиаку», но мне ответили весьма уклончиво. А вы там работаете.
– Я в «Зодиаке» мелкая сошка.
– Но поддерживаете связи с теми, что покрупней.
– Чисто служебные. И вам не мешает знать, что «Зодиак» – тяжелая машина. Пока раскрутится…
– Мы могли бы предложить комиссионные лично директору.
Моранди скептически усмехается:
– Не настолько вы богаты. А мне что вы предлагаете?
– В зависимости от вашей услуги.
Он слегка морщит лоб и смотрит на меня задумчиво, как бы соображая что-то.
– Давайте мне пять тысяч, и ваша сделка обеспечена. С
«Зодиаком», но без участия его людей.
– Пять тысяч франков?
– Пять тысяч долларов.
– Это выше моих возможностей. Но если согласитесь на три тысячи…
– Вы злоупотребляете тем, что я в ваших руках, – бормочет Моранди. – Так и быть, четыре тысячи.
– А где гарантия, что сделка состоится?
– Странный человек! – устало вздыхает усатый. – Вы мне жизнь не гарантируете, а хотите, чтобы я гарантировал вам сделку.
– Ладно, – уступаю я и достаю бумажник. – Кто он?
– Рудольф
Бауэр, экспортно-импортная контора,
Мюнхен. Сейчас я напишу вам письмо.
– Только не вздумайте писать, что и ему перепадет четыре тысячи.
Моранди снова страдальчески вздыхает, затем встает, вынимает из ящика стола бумагу, конверты со штампом отеля и принимается за письмо, исторгая время от времени мучительные вздохи. Неврастеник.
4
– Последний раз, помнится, у вас были каштановые волосы…
– Да, а теперь я брюнетка. Вам нравится?
– Наоборот. Так вы кажетесь экзотичней… и более зрелой.
Разговор ведется между мною и моей секретаршей, происходит он на вокзале, где мы только что встретились.
В этот вечер Эдит, судя по всему, не в лучшем настроении, и замечание по поводу зрелости едва ли нравится ей.
– Да и вы не кажитесь юношей, – отвечает женщина, не считаясь с тем, что имеет дело со своим шефом.
Очевидно, она права. После того как ты провел бессонную ночь и целый день на ногах, не так-то просто казаться молодым, особенно в моем возрасте. Зато самочувствие у меня превосходное.
– Что ж, будем садиться. Для приятных бесед у нас времени хватит, в нашем распоряжении целая ночь.
И, желая умилостивить экзотическую брюнетку своей галантностью, я беру у нее чемоданчик.
Наши купе рядом. Притом сообщаются дверью. Это обстоятельство, вероятно, рождает в голове Эдит кое-какие предложения, но она молчит. Мы стоим в коридоре, возле окна, давая возможность проводнику приготовить постели.