– А куда девать продукцию? И на кой черт сейчас расширять предприятие?
– Рынок, дорогой мой, найдется для любого товара.
Важно знать, где рынок выгодней. И направлять товар именно туда, а не в другое место. Ну и уметь его подать.
Конопатый несколько побледнел от выпитого, хотя заметить это не так просто при его естественной бледности, и голос его стал чуть громче. Мысли же моего собеседника текут вполне логично, как, впрочем, и мои, но я больше не вижу смысла выражать их вслух.
– Ваш товар, хотя он и не пользуется популярностью, добротный и недорогой. Следовательно, мы будем размещать его там, где интересуются не столько маркой, сколько качеством. Прежде всего в странах по ту сторону «железного занавеса».
Вопрос достаточно серьезный, и, чтобы его обстоятельно проанализировать, приходится заказать еще коньяку. Уходя, мы уже называем друг друга по имени, и ноги у нас слегка пружинят.
Эдит встречает нас без особой радости, а на меня бросает такой взгляд, что другой на моем месте с более чувствительными нервами так бы и рухнул на пол. Я действительно обещал секретарше прогуляться с нею после обеда, а «после обеда», как ни растяжимо это понятие во времени, давно прошло, в окнах уже горит свет.
Эдит, проявив такт, какого я в ней и не подозревал, старается не портить нам настроение своими капризами и быстро включается в общую атмосферу предпраздничного веселья. Ей не неприятны изысканно-банальные комплименты Раймана, зато она слегка озадачена тем обстоятельством, что конопатый запросто называет меня Морис.
– И вы до сих пор не нашли себе хорошую квартиру? –
удивляется Райман, небрежно осматривая гостиничную обстановку, кстати сказать вполне современную и уютную.
– Чтобы найти хорошую квартиру, нужно иметь хорошие знакомства, – замечает Эдит, поправляя прическу перед зеркалом.
– Но ведь «Зодиак» – неисчерпаемый кладезь хороших знакомств! – восклицает Райман с подчеркнутым радушием.
– Неужели? – выражает сомнение секретарша. – А у меня создалось впечатление, что «Зодиак» – холодильная камера, да еще похолодней других.
– Холодильная камера? Ха-ха, неплохо сказано. Хотя это не отвечает истине. Во всяком случае, исключения есть.
– Да, – вставляю я. – Есть исключения. Конрад к холодильной камере не имеет никакого отношения.
– Верно! Никакого отношения, – подтверждает Райман. – И я это докажу. Что касается квартиры, можете рассчитывать на меня.
Эдит уже собралась, в сущности, она собралась уже несколько часов назад, так что мы без лишних проволочек уходим на поиски ночных развлечений. Развлечения начинаются с ресторана, где каждое блюдо и каждая новая бутылка вина подаются на стол после долгих и углубленных дискуссий между метрдотелем и Райманом. Затем конопатый предлагает новую программу «Евы», и мы перебираемся в «Еву» как раз в тот момент, когда полуголая мулатка посредством сложного ритуального танца, в котором участвуют главным образом руки и тазовая часть, сбрасывает с себя остатки одежды. Прочие номера отличаются от этого только сменой исполнительниц.
– Надеюсь, стриптиз вас не шокирует, – говорит Райман после второй бутылки шампанского, заметив, что Эдит отвернулась от зрелища.
– Нет, но вызывает чувство досады.
– И
неудивительно, – соглашается конопатый. –
Стриптиз имел бы смысл только в том случае, если бы перед вами раскрывалось нечто такое, что увидеть не так-то легко. А телеса этих вот дам…
– Не настолько они плохи, – снисходительно замечаю я.
– Особенно для тех, кто не отличается вкусом, –
вставляет Эдит, все еще не забывшая, как я перед нею провинился.
– Если это намек, то я не нахожу, что он слишком уместный, – добродушно похохатывает Райман. – После того как наш друг выбрал себе такую секретаршу…
– Не надо столько комплиментов. Меня шампанское достаточно пьянит.
– Комплиментов? Да вы не знаете себе цены. Как тебе удалось напасть на такой бриллиант, Морис?
– О, бриллиант! К чему громкие слова, – спешу я возразить. – Во всяком случае, она страшно привязана ко мне.
Эдит бросает на меня убийственный взгляд, но я делаю вид, что поглощен спектаклем, в процедуре раздевания намечаются некоторые отклонения.
– Вы недооцениваете себя, и он тоже недооценивает вас, – говорит Райман заплетающимся языком. – Мне бы следовало вызвать у тебя ревность, дорогой Морис. К сожалению, я по своим калибрам не гожусь для этого.
– Вам его не запугать. Он ведь уже сказал, что не сомневается в моей верности, – отвечает Эдит вместо меня.
Характер беседы почти не меняется и в двух других заведениях, куда приводит нас Райман, чтобы показать нам нечто менее вульгарное. Зрелища и тут сводятся к раздеваниям, индивидуальным или коллективным, и если между этими и предыдущими в самом деле есть какой-то нюанс, то я лично уловить его не в состоянии.
Шеф рекламного отдела героически поддерживает разговор, не считаясь с тем, что теперь составление слов и фраз дается ему нелегко. Он обращается то ко мне, то к
Эдит, но чаще к ней. Секретарша держится хорошо, в душе я ее одобряю – без рисовки, без излишнего кокетства, ее прямота подчас граничит с грубостью, и это создает впечатление искренности.
Мы расстаемся с Райманом поздно ночью у входа в отель. Я провожаю Эдит и, ощутив внезапную слабость, вытягиваюсь на ее постели.
– Твой стриптиз милее всякого другого! – негромко говорю я, наблюдая за тем, как моя секретарша меняет свой вечерний туалет на ночной.
– На большее ты не рассчитывай, – бросает она. – Я
извелась сегодня в ожидании.
– Да, но зато обрела друга. Дружба – нечто священное, дорогая Эдит. Особенно в условиях холодильной камеры.
Женщина не возражает. Это дает мне смелость встать и попытаться улучшить наши несколько омрачившиеся отношения. Эдит не особенно противится моим братским объятьям. Это и хорошо и плохо, потому что всякий раз в момент близости я не испытываю чувства обладания ею –
она коварно ускользает.
Случайная попойка не всегда служит увертюрой к такому священному союзу, как дружба. Нередко бывает так, что тот, кого вы в порыве задушевных чувств хлопали по плечу, встретившись с вами на другой день, ограничится холодным «привет». Поэтому я вижу приятную неожиданность в том, что два дня спустя Конрад Райман заходит ко мне в кабинет, отпускает комплимент Эдит, по-свойски жмет мне руку и сообщает, что нашел для нас квартиру.
– Мне только что звонили… я сам ее не видел, но меня уверяют, что квартира чудесная. Если желаете, под вечер наведаемся туда вместе.
– С удовольствием, – отвечаю я, – но при одном условии: в этот раз вы будете нашим гостем.
Райман, разумеется, заявляет, что это вовсе не обязательно, что это мы должны пользоваться правом гостей и прочее в этом роде, но в конце концов соглашается, и мы договариваемся о встрече.
– Ты с ума сошел, – говорит мне Эдит, когда мы идем обедать. – Этот твой приятель – артист, притом второразрядный. Он подослан следить за тобой, и его чудесная квартира наверняка полна микрофонов.
– Очень может быть… – соглашаюсь я. – Но какое это имеет значение? Где бы и как бы мы ни сняли квартиру, все равно из предосторожности надо вести себя так, как будто они есть. А отказаться от хорошей квартиры, не имея никакой, – вот это действительно может вызвать подозрение.
Квартира и в самом деле чудесная, если не думать о возможных микрофонах. Это почти отдельный дом – довольно высокий, изящный, эдакий сказочный домик – из красного кирпича, окна и двери белые, а главное, всего в двух кварталах от «Зодиака», у самого мостика, перекинутого через канал с зелеными спящими водами. Нижний этаж занимает пожилая хозяйка – рантье доброго старого времени. Второй этаж состоит из спальни, холла, кухни и ванной, а самый верхний – из спальни, ванной и утопающей в цветах террасы. Много света, пастельные обои хорошо сочетаются с мебелью, тоже спокойных тонов. Помещения изолированы, если не считать общей лестницы, так что секретарша не станет надоедать своему шефу – и наоборот. Только спьяну можно отказаться от подобной квартиры, а я не могу постоянно выступать в роли пьяного.
– Ну, как вам нравится? – спрашивает Райман с ноткой торжества в голосе.
– Чудесно! – отвечает Эдит. – Впрочем, решать не мне.
– Чудесно! – подтверждаю я. – Дорогой Конрад, ты оказал нам неоценимую услугу.
– О, эта услуга мне ровно ничего не стоит, – отвечает конопатый скромно-торжественным тоном.
Затем мы отправляемся в ресторан, чтобы отпраздновать эту удачу.
Наша дружба с Райманом незаметно становится чем-то обыденным. Она сводится к тому, что перед обедом мы вместе выпиваем по чашечке кофе на углу, там же встречаемся после обеда. Но и это не так мало, если ты живешь в большом городе, заселенном сплошь незнакомыми людьми. Райман – человек в общем-то тихий и серьезный, склонный скорее отвечать на вопросы, чем задавать их. И
все-таки это единственный человек в «Зодиаке», кому я рискнул бы подкинуть кое-какой вопрос. Конрад Райман –
это то имя, которое мне удалось вырвать из уст Моранди.
Единственное звено, связующее Моранди с разведкой.
С тех пор как мы приехали в Амстердам, прошел целый месяц. Проверки и допросы остались позади, неудобства незнакомого города – тоже. Потянулись будни – раскрыв зонты, мы двигаемся вдоль каналов, ходим на работу, выезжаем за город, у нас есть свой дом, свои кафе и предостаточно времени для скуки.
Голландия – страна богатая. Особенно влагой. Тут все брызжет влагой – небо, и тучные луга, и густая зелень деревьев, и бесчисленные каналы, и озера, и камышовые заросли, и мокрый ветер, и подлый дождь, который то притворяется, что не идет, то вдруг польет как из ведра. Если бы здешние люди стали бегать от дождя, им бы пришлось бегать всю свою жизнь. Но они тут спокойные, не имеют обыкновения расстраиваться по мелочам. На тротуаре под дождем играют дети, у парадных под дождем сплетничают женщины, о чем-то спорят и весело смеются под дождем молодые люди, не говоря