ми.
– Что там в нем, золото в слитках? Руку мне оттянул.
– Золото не золото, но и валяться где попало он не должен, – отвечает шеф рекламы.
И чтобы не обидеть меня, добавляет:
– Потом я тебе все объясню.
Обед нам подают в небольшом зале, защищенном от взглядов любопытных дверями и шторами. Кроме нас двоих, за широким столом разместились четыре болгарских внешторговца. Ни с одним из них я не знаком, и это очень кстати, потому что нет ничего хуже сидеть перед знакомыми людьми и делать вид, что ты их не знаешь.
Двое болгар весьма сносно говорят по-французски, и это дает мне возможность, с благосклонного согласия
Раймана, сделать кое-какие предварительные замечания относительно достоинств часов фирмы «Хронос». Мои замечания явно заинтересовывают внешторговцев. А Райман тем временем беседует с двумя другими о возможных закупках некоторых болгарских товаров, но это, однако, не мешает ему пристально следить за тем, что говорю и делаю я. Мой разговор с незнакомыми соотечественниками ничего двусмысленного не содержит.
После обеда предусмотрен получасовой отдых, а затем должно состояться первое деловое совещание в министерстве. Райман пытается намекнуть, что мы немного устали в дороге, но это ничего не дает – совещание уже назначено. Мы поднимаемся в свои номера, и, хотя отдых длится всего полчаса, конопатый успевает за это время дважды позвонить мне по телефону по совсем глупым поводам и дважды подняться ко мне в номер – первый раз, чтобы попросить одеколон, и второй, чтобы условиться о совместной поездке в министерство. Все же я воспользовался паузой и вышел на балкон подышать свежим воздухом. На соседнем балконе, облокотившись о перила, стоит человек и рассеянно смотрит на бассейн перед отелем.
Оказывается, это мой сослуживец и друг.
– А твой слишком тебя прижимает.
– И не намерен оставить в покое.
– Ты должен в течение дня найти способ написать то, что хочешь сообщить, чтобы у нас было время все продумать. Послезавтра вечером тебя вызовут.
– Но он следит за мной неотступно.
– Пусть это тебя не беспокоит. Под вечер, когда приготовишь отчет, выйдешь сюда и передашь его мне. Может, еще есть что сказать?
– Любо убили.
– Мы так и думали. Уж не этот ли?
– Этот – организатор.
Мой собеседник снова переводит взгляд на бассейн.
Знаю, о чем он думает, потому что и я думаю о том же, но не все, о чем думаешь, имеет отношение к делу. В мою дверь стучат, и я возвращаюсь в комнату.
– Мы можем пойти пешком, – предлагает Райман, пока мы спускаемся по лестнице. – Министерство в двух шагах отсюда.
– Почему бы и нет! Нам не мешает немного поразмяться, – охотно соглашаюсь я, мысленно посылая его ко всем чертям.
Однако машина уже подана.
– Совещание будет не в министерстве. Мы выбрали для этого более уютное место, – объясняет приехавший за нами представитель.
Под вечер после совещания у нас появилось полчаса свободного времени, потому что программа без единой паузы могла бы показаться слишком подозрительной. Как и следовало ожидать, конопатый тут же предлагает мне прогуляться с ним по городу – ему не терпится узнать, есть ли у меня знакомые в Софии.
А они, к сожалению, есть. Когда мы проходили мимо кафе «Болгария», еще издали я заметил шедшего нам навстречу моего соседа, большого любителя потрепаться; мы с ним не настолько близки, чтоб он знал, где я работаю, но и не настолько чужие, чтоб ему не заговорить со мной. Я
достаточно хорошо знаю этого болтуна и уверен, что он, увидев меня, начнет с радостью махать рукой, непременно остановит и уж обязательно, хлопнув по плечу, спросит:
«Где ты пропадаешь, Боев?»; сам того не подозревая, он запросто провалит операцию, которая вынашивалась столько времени, столькими умами и с таким напряжением. Болтун еще довольно далеко от нас, но он так и шарит глазами по лицам прохожих, и едва ли мне удастся пройти незамеченным, хотя уже спускаются сумерки. Я внезапно останавливаюсь у витрины магазина иностранной литературы спиной к улице.
– Ты заметил что-то интересное? – подозрительно спрашивает Райман.
– Да, только не на витрине. Думаю, за нами следят, –
отвечаю я.
– У тебя галлюцинации, дорогой мой, – бросает мне конопатый, порываясь идти дальше.
– Не галлюцинации. Постой пару секунд и убедишься сам. «Ну постой, пускай пройдет этот болтун», – заклинаю я его; как раз в этот момент мой сосед медленно проходит за нашими спинами, и, вполне отчетливо видя в витрине его отражение, я благодарю бога, что этого человека интересует все что угодно, только не книги немецких авторов.
Впрочем, за нами действительно следят, и эта не столь важная мера предусмотрена на то время, пока я здесь, –
пусть Райман не воображает, что может пользоваться полной свободой. Человек, на которого возложена эта задача, ведет себя сообразно инструкции, то есть довольно неловко. Он останавливается позади нас, потом, видя, что мы задерживаемся, проходит вперед и принимается разглядывать витрину соседнего магазина.
– Ты прав, – соглашается Райман. – Вон тот тип в самом деле следит за нами. Однако, если ты заметил, дорогой
Морис, что за тобою следят, самое разумное делать вид, что ты ничего не замечаешь.
Этот мудрый совет свидетельствует о том, что конопатый готов причислить меня к разряду безобидных глупцов; признаться, в данный момент это меня нисколько не огорчает. Мы идем обратно, сопровождаемые все тем же спутником.
– Этот человек начинает действовать мне на нервы, –
бормочу я, когда мы пересекаем в полумраке городской сад. Райман бросает на меня снисходительный взгляд.
– Я полагал, что ты хладнокровнее.
– Хладнокровие годится в сделках. А когда за тобой тянется хвост…
– Может, это всего лишь проверка, – успокаивает меня конопатый. – Завтра станет яснее.
И все же наш ужин прошел в более или менее приподнятом настроении, чему способствовало обилие напитков и многократные порции коньяка после десерта. Райман пьет наравне с другими, но у меня уже есть представление о его выносливости, так что, вернувшись в гостиницу, я не сразу принимаюсь за перо. Лучше подождать. Минут через десять после того, как мы расстались, директор отдела рекламы вырастает на пороге моего номера – пришел спросить, нет ли у меня таблетки саридона; поскольку у меня не оказалось саридона, он решает заменить его продолжительной беседой на самые различные темы. Я охотно включаюсь в нее и вообще не подаю никаких признаков досады – пускай Райман сам дойдет до изнеможения и скажет, что пора ложиться спать, потому что завтра нас ждет работа.
Лично меня работа ждет сегодня. Я предельно кратко записываю все, что было со мной, начиная с Венеции и кончая Амстердамом. Затем выхожу на балкон и вручаю манускрипт своему сослуживцу, который стоит, облокотившись на перила, с таким видом, будто и не уходил оттуда в течение всего дня.
Остальная часть программы выполняется в весьма напряженном ритме: два заседания уходят на то, чтоб обсудить условия сделки и поторговаться вокруг продукции
«Хроноса», другие три совещания посвящены выяснению заинтересованности болгарских партнеров в экспорте, затем поездки на предприятия, осмотр машин, включенных в ассортимент, несколько визитов к начальникам средней руки с целью прощупать возможности дальнейших сделок, ну и, разумеется, неизбежные обеды и ужины.
Райман все-таки умудряется выкроить время даже при этом напряженном ритме. Около часа понадобилось ему для еще одной прогулки по городу. На сей раз это происходит среди бела дня, и, несмотря на относительное затишье, которое обычно наблюдается в послеобеденную пору, несмотря на то, что, по-видимому, приняты соответствующие меры, мне приходится мобилизовать весь свой артистический талант, чтоб сойти за беззаботного иностранца, порхающего, как птичка божия, по улицам незнакомого города.
Этот бессовестный Райман ведет меня, словно обезьяну, на самую оживленную артерию столицы – на улицу графа Игнатьева, потому вынуждает повернуть на улицу
Раковского, потом – на Русский бульвар, к парку. Инквизитор готов даже усадить меня на террасе перед «Берлином», но, к счастью, свободного стола не нашлось, и мы вынуждены идти дальше. Мы уже дошли до моста и собираемся повернуть обратно по дороге испытаний, как появляется еще один мой знакомый, на этот раз женщина.
Это моя бывшая пассия. Та самая, от которой я мог иметь сына лет пяти, а то и старше. Мы с нею не порывали окончательно наших отношений, дипломатических я имею в виду, так что при обычных обстоятельствах ей ничего не стоит меня остановить просто так, из женской суетности, чтоб лишний раз измерить температуру моих чувств. Но сейчас обстоятельства не совсем обычны, и я издали настойчиво сверлю ее мрачным взглядом, чтоб она это поняла. Она меня видит, перехватывает мой взгляд и странное дело – эта женщина, которая никогда ничего не способна была понять, оказывается удивительно догадливой –
она отводит свой взгляд. Ей отлично известно, где я работаю, и, вероятно, она сообразила, в чем дело, хотя, возможно, я переоцениваю ее способности, возможно, ничего она не сообразила, а лишь прочла в моем взгляде выражение неприятия.
На следующий, последний день нашего пребывания свободного времени нам не предложили. Его с трудом приходится отвоевывать Райману – с обеда до самого вечера он симулирует недомогание. Конопатый, очевидно, жаждет любой ценой уединиться, и попытки болгарских фирм протолкнуть побольше товаров «Зодиаку» начинают вызывать у него раздражение. Наконец хозяева оставляют нас в покое, чтобы мнимый больной мог полежать в постели.
Под вечер, как только сопровождающий нас представитель министерства покинул комнату, Райман поманил меня пальцем.
– Слушай, Морис, – шепчет он мне, – я хочу попросить тебя об одной услуге.
– Если это мне по силам.
– Вполне. Сущий пустяк, с которым я и сам бы справился, но ты ведь понимаешь, после того как я изображал больного, мне неудобно расхаживать по улицам. А ты новичок в этом городе и не вызовешь подозрений. Так что…