– И все-таки я не понимаю, зачем вам понадобилась я?
– Как зачем? Чтобы его изобличить.
Она смотрит на меня со снисходительным сочувствием.
– Мой вам совет: не пытайтесь. Навредите себе. Эванс человек очень сильный.
– Но ведь это же незаконные барыши, притом на миллионные суммы.
– Да, но вы же знаете, что этим занимаются многие. И
потом, вы не сможете представить никаких доказательств.
– Но должны же эти документы храниться в каком-нибудь архиве.
– Верно. Только вы никогда не получите туда доступа, потому что это его, Эванса, частный архив.
Она берет сумочку и собирается встать, но перед этим еще раз смотрит на меня своими кроткими карими глазами и тихо говорит:
– Я серьезно вас предупреждаю: откажитесь от идеи изобличения Эванса. И очень вас прошу: ни в коем случае не впутывайте меня в это дело.
– Можете не беспокоиться. Считайте, что мы с вами никогда не виделись.
Ева смотрит на меня так, словно хочет убедиться, в здравом ли я уме.
– Знаете, в свое время у Эванса работал один тип по имени ван Вели…
– Да, тот, что покончил с собой…
Она кивает.
– Вы, очевидно, уже многое знаете из того, что связано с Эвансом. Мне хочется предупредить вас, чтобы вы были поосторожней, а то как бы и у вас дело не дошло до самоубийства.
Она встает, награждает меня своей бледной улыбкой и уходит…
– Мы еще недостаточно используем возможности африканского рынка, – говорю я, беря предложенную мне сигару. – В связи с этим у меня возникла настоятельная необходимость лично встретиться с Бауэром.
– Ну разумеется, Роллан, разумеется! – рокочет за письменным столом рыжий великан. – В ближайшие же дни наведайтесь в Мюнхен.
«В ближайшие же дни» можно понять и как «завтра же». Меня такое толкование вполне устраивает, поскольку время для выжидания прошло и настала пора действовать.
– Так спешно? – недовольным тоном спрашивает Эдит, узнав, что на следующий день я уезжаю.
– А какой смысл откладывать? Ты со мной все равно не поедешь. Мюнхен не для тебя.
Она не отвечает, так как ответить ей нечего. Несколько месяцев назад, когда я последний раз ездил в Мюнхен, она категорически отказалась меня сопровождать. Это, однако, не мешает ей весь вечер недовольно коситься на меня. Я
склонен объяснить это ее состоянием – у нее порой подскакивает температура, и врач велел ей посидеть дома.
Когда я захожу утром проститься с ней, она уже одета.
– Уж не решила ли ты прогуляться в такую рань?
– Не могу же я без конца киснуть в этой комнате.
– Эдит, без глупостей! Делай то, что велит врач.
Она не говорит ни «да», ни «нет». Настроение у нее все еще неважное.
В Мюнхене вопреки тому, что уже осень, светит ясное солнце. На Карлплац стоит тяжелый запах выхлопных газов, машины ползут сплошной массой, от рева моторов сотрясается воздух – как не оценить прелесть тихих уголков Амстердама с его тенистыми набережными и спящими каналами!
Уверенный в себе и в будущем свободной Европы, Бауэр встречает меня в неизменно хорошем настроении и, чтобы вдохнуть и в меня свою бодрость, вручает мне свою твердую, как дерево, руку.
– Что нового?
– Новое впереди.
Рассказываю ему, что считаю нужным, о последних событиях, потом излагаю свой план.
– Очень интересно, – сухо, по-офицерски отчеканивает
Бауэр. – Но тут есть риск.
– А где его нет? – спрашиваю. – Если избегать риска всеми способами, я, может быть, и дотяну до пенсии, а вы –
не уверен.
– Неужели вас больше заботят общие интересы, чем свои собственные?
– Я не такой лицемер, чтобы доказывать нечто подобное. Однако считаю, что наши интересы во многом совпадают. Я задыхаюсь на этом чиновничьем месте, Бауэр.
Я не отношусь к числу людей, которых заботит только зарплата. Мне хочется нанести удар, получить вознаграждение наличными, с тем чтобы опять приняться за дело на свободных началах.
– Вы человек риска, Роллан. Я это заметил с первой же нашей встречи.
– Риска, покоящегося на точном расчете, – уточняю я.
– Ладно, сейчас не время спорить. Насколько ваш расчет точен, судить другим. Приходите завтра в обед.
На следующий день Бауэр встречает меня с тем же настроением и с таким же бесстрастным лицом. Сколько ни наблюдай за таким лицом, это не обогатит твои познания в области психологии. Вместо того чтобы прямо сказать, в какой мере мой риск основывается на точном расчете, он начинает задавать один вопрос за другим, чтобы проверить, насколько верна предстоящая операция, существующая пока что только у меня в голове.
– Ваш план не лишен логики, – замечает наконец Бауэр как бы против желания. – Но, повторяю, не лишен и риска.
Возражать не имеет смысла. Что следовало сказать по этому вопросу, я уже сказал. Человек за письменным столом задерживает на мне свой неподвижный взгляд, сухо усмехается и произносит ожидаемое слово:
– Действуйте!
Собираюсь задать какой-то вопрос, но Бауэр движением руки останавливает меня.
– Имейте в виду – об этом я и раньше вас предупреждал: весь риск вы берете на себя. Там, в «Зодиаке», вы представляете только самого себя, ваши поступки касаются вас одного, и не думайте, что, если вы угодите в западню, кто-нибудь кинется вас выручать. Ни на что и ни на кого вы не рассчитывайте.
– Даже на ван Вермескеркена?
Вопрос обронен как бы случайно, однако Бауэр не сразу его переварил.
– На ван Вермескеркена в особенности!
Он смотрит на меня в упор, и его безучастный взгляд на сей раз красноречиво говорит о многом.
– Ясно, – киваю я. – В таком случае назовите человека, который окажет мне техническую помощь.
– Обратитесь к фирме «Фурман и сын».
Бауэр замолкает, словно для того, чтобы внушение проникло в мой мозг как можно глубже. Потом добавляет:
– На всякий случай я вас снабжу кое-какими сведениями об этом человеке, чтоб вы могли поприжать его и чтобы он не поддался искушению. И еще одно.
Тут он вынимает из ящика стола новенький иссиня-черный маузер и протягивает мне.
– С пожеланием, чтоб он вам не понадобился.
Спустя полчаса я выхожу на освещенную полуденным солнцем улицу. Через какое-то мгновенье из парадной дома напротив выскальзывает тощий человек с коротко подстриженными волосами, тронутыми сединой, и идет по противоположному тротуару. Видимо, это случайное совпадение, потому что субъект не обращает на меня никакого внимания и сворачивает за угол. Совпадение, только двойное. Этот тип мне знаком, однако сейчас я не могу припомнить, с каких именно пор и где я с ним встречался, и мне потребовалось пройти по жаре сквозь людские толпы еще несколько сот метров, чтобы, покопавшись в тайниках своей памяти, извлечь запечатлевшийся там образ: оказалось, это «приятельница» моей Эдит, человек, с которым она встречалась на террасе кафе в Женеве.
Частное сыскное предприятие «Фурман и сын», как приличествует таинственному учреждению, скрывается в глубинах лабиринта, образуемого старыми зданиями со множеством флигелей, внутренними дворами и задворками, среди запущенных, позеленевших от времени каналов.
Учреждение занимает два помещения. Первое служит приемной, канцелярией и архивом: тут стоят шкафы с потонувшими в пыли папками и письменный стол, за которым сидит анемичная секретарша, достигшая расцвета своего критического возраста. Вторым помещением, куда меня вводят после короткого опроса, безраздельно владеет глава фирмы.
Встретивший меня человек с желтым морщинистым лицом, вероятно, давно отвык от посетителей, потому что его живые, беспокойные глаза выражают откровенное недоумение.
– Вы отец? – любезно спрашиваю я, протягивая руку.
– Нет я сын. Отец умер.
– Мои вам соболезнования…
– Он умер двадцать лет назад, – уточняет Фурман-младший.
– Жаль, – говорю я. – Но это неприятность, которой нам всем не миновать.
– Вот именно.
– А пока мы живы, приходится постоянно иметь дело с более мелкими неприятностями. Вот и меня привело к вам что-то в этом роде.
Убедившись, что я оказался здесь не по ошибке, шеф предприятия наконец указывает мне своей желтой морщинистой рукой на продавленное кресло, а сам устраивается в другом, еще более продавленном.
– Как представитель некой коммерческой фирмы, я бы хотел получить не подлежащие оглашению сведения относительно серии сделок… – начинаю я, не переставая думать о том, что, может быть, я действительно по ошибке попал в это царство пыли и запустения.
Фурман выслушивает меня внимательно, без тени удивления, а тем временем его живой острый взгляд прыгает по моему лицу, словно блоха. И только после того, как я заканчиваю, глаза его успокаиваются и смотрят на меня задумчиво и словно прикидывая мою платежеспособность.
– Раздобыть их можно, – говорит он наконец. – Хотя и очень трудно…
– Именно поэтому я обращаюсь к вам.
– А то, что дается трудно, обходится дорого, – добавляет Фурман-сын, пропустив мой комплимент мимо ушей.
– Дорого – понятие неопределенное.
Хозяин снова погружается в глубокие размышления, после чего называет цифру, которая, на мой взгляд, нуждается в уточнении. После оживленного торга поправка принимается. Однако, едва до Фурмана дошло, что справку я желаю получить через несколько дней, он тут же, что-то прикинув, заявил:
– Вы хотите от меня невозможного. А невозможное всегда стоит немножко дороже. Надо будет спешно отлучиться кое-куда, кое-что дать отдельным лицам, а что же в итоге будет иметь фирма, кроме усталости?
– Ладно, – уступаю я. – Но при соблюдении двух условий: никаких проволочек и полная секретность.
– Когда вы имеет дело с фирмой «Фурман и сын», подобные оговорки излишни.
– Превосходно. Вы мне окажете большую услугу. Поэтому я в свою очередь хотел бы оказать вам услугу, притом совершенно бесплатно: не впадите в искушение, дорогой Фурман, получить дважды гонорар за одну операцию…
– Вы меня обижаете.