Любо, конечно, положение было сложнее, но мне сейчас не легче. Любо убрали быстро, не церемонясь, потому, что попытка «разглядеть» его более детально не удалась, и потому, что им стало совершенно ясно: у него только догадки. Я же вижу все воочию. Больше года работаю в святая святых чужого Центра, и Эвансу надо быть настоящим идиотом, чтобы надеяться, что за это время я ничего не узнал и не сообщил тем, кто меня сюда направил. Следовательно, если мне суждено умереть насильственной смертью, то едва ли это произойдет без предварительных формальностей, способных пролить свет на то, что конкретно я сумел выведать, что и кому успел передать.
А пока у меня такое впечатление, что за мной не следят, и я мог бы оставаться спокоен, не будь это только впечатлением. Существуют формы наблюдения, о которых подчас и не подозреваешь, и люди Эванса прибегают к таким формам именно в тех случаях, когда важно не спугнуть дичь раньше времени. Стены, в которых ты живешь, имеют уши; окна, мимо которых ходишь, имеют глаза, и тот факт, что никто не тащится за тобою следом, еще ни о чем не говорит. И потом, какая, в конце концов, надобность за тобою следить, если заранее известно, когда и как тебя сцапают. Не исключено, что ван Альтен именно потому и не торопится, чтобы дать возможность своим шефам тщательно продумать и подготовить для меня западню.
Не исключено. И даже весьма возможно. Но риск, на который я иду, заранее обдуман со всех сторон и мною, он не отделим от уже принятого решения – нанести удар первым. Это правило – наносить удары первым, когда бой неизбежен, – весьма полезное, я его усвоил еще в пору ранней молодости, вместе с его хорошими и плохими сторонами.
Это случилось вскоре после моего ухода из приюта для подкидышей, где я обучался грамоте, и после моей первой трудовой деятельности в качестве домашней прислуги при одной дамочке, которая, вознаградив меня за мой труд затрещиной, изгнала меня из рая, пропитанного запахом французских духов и женского пота. Был конец лета, и волею случая я оказался на товарной станции, куда по утрам пригоняли десятки вагонов с арбузами. За то, что мы, подростки, в течение долгого дня перебрасывали из рук в руки арбузы, каждому из нас платили по двадцать левов, что было не так уж плохо, если учесть, что в обед нам разрешалось до отказа наедаться арбузами, а после работы мы могли уносить их с собой, столько, сколько хватало рук.
В первый же вечер, когда я с еще одним парнишкой направлялись домой, таща по паре прогретых солнцем арбузов, на площадь вышли из тени подворотни двое парней и лениво двинулись нам навстречу.
– Неплохо заработали? – спросил первый.
– Заработали!.. Спина уже не гнется от натуги, – отвечает мой приятель, явно чтобы умилостивить прощелыг.
– Что ж, так вот и зашибают деньгу… – замечает второй. – И по скольку же вами дали?
Мы молчали, с нарастающей тревогой следя за незнакомцами.
– Так по скольку же вам дали? – повысил голос первый верзила.
– По двадцатке… – ответил мой спутник.
Я не видел смысла вступать в разговор и только оглядывался по сторонам в надежде найти какой-нибудь выход.
Но выхода не было. На площади в эту сумеречную пору было безлюдно, если не считать еще одной группы оболтусов, встречающей на соседнем углу таких же бедолаг, как и мы.
– По двадцатке, говоришь? – воскликнул один из парней. – Стоило ли надрываться из-за такого пустяка! – И
внезапно заревел: – Чего рты разинули? Вытряхивайте карманы, пока ребра целы!
Я попытался было бежать, но кулак верзилы угодил мне прямо в лицо. Из носа хлынула кровь. Арбузы выскользнули из рук и, упав на булыжную мостовую, раскололись.
Пока я вытирал кровь, парни успели обшарить мой карманы, после чего второй удар кулаком, на сей раз в затылок, дал понять, что разговор окончен.
– Эх вы, вахлаки! – сказал нам на следующий день человек, у которого мы разгружали арбузы, выслушав рассказ о наших злоключениях.
– А что нам было делать? – спросил мой приятель.
– Что? Лупить их первыми!
– Да они же сильнее нас…
– Плевать. Коль уж драка неизбежна, бей первым!
Хрястни его внезапно по морде, расквась нос, огорошь его.
А ежели видишь, тебе его не одолеть, давая тягу, пока он держится за нос.
Совет звучал логично, однако мне казалось, что лучше не проверять его на практике, и потому мы с моим дружком пустились на хитрость – решили возвращаться домой не через площадь, а в обход ее, по железнодорожным путям.
Нам даже в голову не пришло, что эту наивную уловку банде оболтусов легко предусмотреть: не успели мы отойти от станции, как у нас на пути выросли два парня. На этот раз беседа была построена иначе, потому что все началось с вопроса:
– Кто вам разрешил тут ходить?
В сущности, больше им говорить не пришлось, потому что мой приятель тут же дал задний ход и бросился наутек через пути, но вскоре был настигнут одним из хулиганов, тогда как я, выпустив из рук арбуз, изо всех сил огрел парня кулаком по носу. Скорчившись от боли при виде крови, хлынувшей из носа, тот и в самом деле прижал руки к лицу, а я – ходу. Бежал по закоулкам, по городским свалкам до тех пор, пока у меня ноги не подкосились.
В ту пору я был длинный как жердь, тело мое тянулось вверх, не сообразуясь с тем, что мне нечем его кормить. Я
был очень хилый, и такому верзиле, как мой новый знакомый, ничего не стоило сделать из меня отбивную котлету. Поэтому моя победа опьянила меня. «Наноси удар первым! – твердил я себе. – Вот оно, оказывается, в чем секрет: не робей и наноси удар первым!»
Воодушевленный постигнутой тайной, в следующий вечер я пошел прямо через площадь, тем более что идти по путям было не менее опасно. Мы шагали по освещенному месту, однако именно тут нас поджидала нежеланная встреча.
– Неплохо заработали, братишки?
Спрашивал тот самый верзила, с которым мы имели дело в первый вечер, и это прибавило мне смелости, поскольку представлялась возможность расквитаться с ним, к тому же он был один.
– Помогите! – завопил мой приятель.
Верзила повернулся в его сторону, и это позволило мне, рассчитав удар, двинуть противника прямо в нос. Хлынула кровь, однако, вопреки моему ожиданию, верзила, не заботясь о своей физиономии, кинулся на меня, и, поскольку, нанося удар, я оказался незащищенным, его кулак глубоко провалился в мой живот, и я согнулся пополам; здесь он поддал мне башмаком в лицо, от чего в глазах стало темно, а все вокруг завертелось в багровом тумане; нестерпимая боль, которую я старался пересилить, разлилась по всему телу, и, так и не поборов ее, я впал в беспамятство.
На другой день, весь в отеках и синяках, я снова стоял среди громадных куч арбузов, ловя и перебрасывая с утра до вечера огромные тяжелые плоды. Вечером мы с приятелем забились в угол пустого вагона, поспали, а под утро, когда вагон прицепили к какому-то составу, выбрались из него. Так мы лишний раз убедились, что из всякого положения можно найти выход. Но и урок предыдущего дня стоил того, чтобы сохранить его в памяти. Наноси удар первым! Это неплохо, но лишь в том случае, если имеешь дело с трусом или если одного твоего удара окажется вполне достаточно. Иначе ты рискуешь. Порой приходится искать другой выход. Словом, умей не только наносить удар, но и избегать удара.
И все-таки, когда бой неизбежен, лучше нанести удар первым. Что я и делаю.
В тот самый момент, когда я бросаю взгляд на часы, звонит телефон. В трубке слышится долгожданная глупая фраза: «Извините, ошибка…»
Я выскальзываю из кабинета и бесшумно направляюсь на этаж Эванса. Лестница, ведущая к выходу, точно посредине коридора. Если мне кто попадется навстречу, прежде чем я достигну лестницы, операцию придется отложить. Однако передвижение по другой части коридора связано с еще большей опасностью, так как едва ли я смог бы убедительно объяснить свое присутствие в этой части здания, да еще в столь неурочное время. Только сейчас не время думать об опасностях. Период обдумывания остался позади.
Коридор кажется нескончаемым, да и дверей вроде бы прибавилось, но я иду без излишней торопливости, стараясь, чтобы ботинки мои не скрипели на линолеуме. Проследовав через пустую приемную, где стоит стол Доры
Босх, вхожу в кабинет председателя. Небольшая, чуть приоткрытая дверь слева позволяет видеть лестницу, ведущую наверх. По ней я поднимаюсь на четвертый этаж.
Комната с секретным архивом, в которую я так мечтал попасть, ничем не примечательна, она даже вызвала у меня разочарование. Два металлических шкафа темно-зеленого цвета, большой сейф такого же цвета, закрытые ставни окна, маленькая дверь, ведущая в туалет, и старый письменный стол, за которым сейчас сидит ван Альтен в несколько напряженной позе.
– Сейф открыт, – вполголоса говорит голландец. – Не теряйте времени.
– А шкафы? – спрашиваю я, открывая массивную дверь сейфа.
– Они тоже не заперты, но в них только деловые бумаги. Поторапливайтесь, ради бога!
Если Ван Альтен изображает нервозность не будучи нервным, то он, должно быть, большой актер. Но его беспокойства, пусть даже оно искреннее, еще недостаточно, чтобы я был спокоен, потому что причины боязни могут быть различны. Как бы то ни было, судьба этого человека в его собственных руках, чем я похвалиться не могу.
Интересующие меня досье действительно лежат в сейфе. Нельзя сказать, что это целая гора папок, но если учесть, что все хранящееся в них написано мелким шрифтом и на тонкой бумаге, то станет ясно, что тут есть над чем потрудиться. Я отношу их на стол и достаю свой миниатюрный фотоаппарат.
– Помогайте мне, чтоб нам поскорее закончить, – обращаюсь шепотом к ван Альтену.
Голландец начинает молча перелистывать страницы одну за другой, а я, облокотившись на стол, действую фотоаппаратом.
– Неужто вы собираетесь снимать все подряд? – спрашивает архивариус, едва скрывая свое нетерпение.
– Я это делаю только ради вас, – бормочу в ответ. –