Чтоб не пришлось беспокоить вас вторично.
Дело вроде бы пустяковое, но отнимает у нас около часа. Чем ближе к концу, тем нервознее становится голландец и тем чаще приходится покрикивать на него:
– Держите как следует!
– Не переворачивайте сразу по два листа!
– Готово! – говорю я наконец, пряча в карман катушку с последней использованной пленкой.
– А деньги? – спрашивает он.
– Если вас устраивает чек, вы его получите немедленно.
Надеюсь, у вас была возможность проверить мой счет в банке.
– Ваш счет меня не интересует, и я уже говорил, чеки мне ни к чему!
– Вечером я принесу вас остальные восемь пачек.
– До завтрашнего вечера вы без труда сумеете сбежать, – рычит архивариус.
– Я считал вас умным человеком, ван Альтен, а вы меня разочаровываете. Как вы не понимаете, если я сбегу, то тем самым наполовину провалю выполнение своей задачи, поскольку вызову подозрения и срочные контрмеры. Мне пришлось бы бежать, если бы вы меня предали, но это же не входит в ваши намерения, не правда ли?
– Нет, конечно! – отвечает, не задумываясь, голландец. – И все-таки вы можете сбежать.
– Я вам говорю, завтра вечером вы получите всю сумму наличными у себя дома. Чего вам еще?
– Я не желаю, чтоб вы приносили их ко мне домой.
Уложите все в чемоданчик и оставьте его на вокзале: шкаф
295. Вот вам дубликат ключа.
– Тем лучше. – И я прячу ключ в карман.
– А сейчас спускайтесь в приемную второго этажа.
Услышите, как дежурный поднимается наверх, – воспользуйтесь моментом, чтобы выскользнуть на улицу.
– А сигнальное устройство у входной двери?
– Об этом я позаботился, ступайте! Или вы хотите, чтобы у меня совсем разыгрались нервы?
Отступление проходит без видимых сложностей. Пять минут спустя я уже шагаю под освежающим дождиком вдоль спящих вод канала. Смеркается, но еще достаточно светло, чтобы, сворачивая в переулок, я мог обратить внимание на человека, идущего в сотне метров позади меня. Вполне может быть, что это случайный прохожий, но проверка никогда не повредит. И я направляюсь к Кальверстрат, где народу всегда тьма-тьмущая. Если я этому человеку нужен, он обязательно приблизится ко мне еще до того, как я выйду на оживленную улицу, чтобы не потерять меня в толпе.
Мое предположение подтверждается. Но мой таинственный спутник не из людей Эванса. Это опять седовласый приятель Эдит.
10
Убеждая ван Альтена в том, что у меня нет намерения бежать, я говорил чистую правду. Хотя во мне, как и во многих людях, таится существо, всегда готовое дать тягу.
«Задача выполнена, микрофильмы у тебя в кармане, большего ты не узнаешь, даже если будешь торчать тут вечность. Чего ждать? Чтоб тебя убрали?» – так примерно рассуждает упомянутое существо. Рассуждения довольно логичные на первый взгляд, что не мешает мне оставить их без внимания, потому что это логика труса.
Однако ван Альтен не верит мне. И человек, который сейчас идет за мною следом, тоже мне не верит. Он, похоже, воображает, что я готов на любую авантюру, и хочет любой ценой быть в курсе моих поступков. Он не сомневается, что я не подозреваю о его присутствии.
Передвигаясь по многолюдной Кальверстрат и поглядывая на освещенные витрины, я обдумываю одно предприятие, точнее, два и не знаю, которому из них отдать предпочтение: зайти ли в спэк-бар в конце улицы и поесть как следует или поиграть в прятки со своим преследователем. В конечном итоге спортивная страсть оказывается сильнее чревоугодия. Я внезапно сворачиваю в темную узкую улочку, связывающую Кальверстрат с Рокин, шмыгаю в какую-то парадную, поднимаюсь до первой лестничной площадки и выглядываю в оконце. Две минуты спустя я вижу седовласого, который, оглянувшись, устремляется в сторону Рокин.
Если седовласый не большой любитель беготни, он обшарит глазами бульвар, а затем направит свои стопы туда, где почти наверняка меня застукает, – к моему жилищу. А потому мне лучше опередить его и лишить удовольствия дождаться меня у входа.
Отказавшись, не без сожаления, от мысли хорошо поужинать, иду домой, бесшумно поднимаюсь в квартиру и так же бесшумно, чтобы не беспокоить Эдит, запираюсь изнутри, из педантизма повернув до отказа и задвижку. От уличных фонарей в комнате достаточно светло, чтобы можно было раздеться и принять горизонтальное положение, самое удобное для размышлений.
Светящиеся стрелки часов показывают без малого двенадцать, когда на лестнице слышатся вкрадчивые шаги.
Нет, это шаги не кошмарного привидения. Вскоре раздается стук в дверь, и я слышу голос Эдит:
– Морис!
«Зачем это я тебе понадобился?» – спрашиваю я мысленно.
Стук в дверь и призыв становится громче:
– Морис!
«Да слышу же!» – опять, тоже мысленно, отвечаю я.
– Морис, милый, открой на минутку!
«Попозже», – пытаюсь и я прибегнуть к телепатии.
Однако женщина, видимо, не сильна в телепатии.
– Морис, мне плохо, открой!
Но поскольку я не открываю и не подаю признаков жизни, женщина переходит на самообслуживание – нажимает на дверную ручку. Увы, вопреки моей привычке, дверь оказывается запертой.
Лишь теперь мне становится ясно, что Эдит не одна. В
коридоре слышится шушуканье, из которого я не в состоянии уловить ни слова, зато отчетливо улавливаю скрежет отмычки. Человек, видимо, прилично владеет своим ремеслом, потому что отмычка поворачивается и щелкает. Новое нажатие на дверную ручку. И новое разочарование. На сей раз шепот отчетливей: «Заперся на задвижку».
Пауза. Тихие, почти неслышные шаги. И все замирает.
Утром я встаю на час раньше обычного и ухожу из дому тоже часом раньше. Когда я после продолжительной прогулки являюсь на работу, Эдит уже на своем посту за маленьким столиком и сосредоточенно стучит на машинке.
Ни слова о вчерашнем недомогании и вообще ни слова, если не считать сухого «здравствуй» и деловых реплик.
Перед обедом ко мне заглядывает Райман, предлагает пройтись и проведать нашего общего друга господина
Мартини. Как и следовало ожидать, господин Мартини чувствует себя вполне прилично, только ни конопатый, ни я не намерен упиваться. Райману понадобилось предупредить меня о возможности командировки, правда не в
Польшу, а в Восточную Германию.
– Но это не имеет значения, – замечает магистр рекламы. – У тебя остается та же задача на прежних условиях.
– А почему бы мне не поехать?
– Превосходно! Сегодня же тебе оформят визу.
Мы допиваем свой коньяк и расстаемся, пожелав друг другу приятного аппетита, однако в наших отношениях чувствуется натянутость, неловкость, нечто выходящее за рамки нашей дружелюбной неискренности, нечто такое, чего не выразишь, но что чувствуется достаточно ясно.
В третьем часу одна из секретарш Уорнера приходит ко мне за паспортом.
– Вы получите его завтра, – спокойно говорю я. – Сегодня я должен сходить в банк за деньгами.
Девушку, вероятно, не проинструктировали, как ей поступить в подобном случае, потому что она согласно кивает и удаляется.
«Вот так: пожалуйте завтра, – уже про себя бросаю ей вслед. – Хотя я не гарантирую, что завтра ты меня здесь застанешь». Ночью мне предстоит посетить почтовый ящик Бауэра, и это последнее обязательство, которое удерживает меня в этом городе. Завтра меня тут не будет. А
чтобы я мог очутиться в другом месте, паспорт должен оставаться у меня в кармане. Райман либо воображает, что он хитрее всех, либо решил, что настало время действовать, не особенно прибегая к хитростям.
Незадолго до окончания рабочего дня ко мне вбегает милое создание по имени Дора Босх.
– Мистер Эванс просит вас, если вы располагаете временем, зайти к нему.
Просьба мистера Эванса – это всего лишь вежливая форма приказа, поэтому я тут же иду по вызову. Председателя я застаю за маленьким столиком, заставленным бутылками виски и бокалами. Бокалов гораздо больше, чем присутствующих, из чего можно сделать вывод, что тут только что состоялась деловая встреча.
– А вот и наш Роллан! – дружелюбно изрекает председатель. – Присядьте на минутку, дорогой, возьмите бокал.
Выполняя распоряжение, пригубливаю животворный напиток.
– Я говорю «на минутку», потому что у меня есть одна идея… – не унимается Эванс.
– Наш шеф только что поделился с нами своим скверным предчувствием, – уточняет Райман, сопровождая свои слова более или менее естественным смехом.
– Верно, верно, – кивает председатель. – Что вы скажете, если мы вам предложим небольшую прогулку на природу?
– Только то, что весьма польщен… Но боюсь оказаться лишним.
– Лишним? – вскидывает брови Эванс. – Как это лишним?
Его начинает сотрясать неудержимый хохот.
– Вы слышали, что он сказал?.. «Боюсь оказаться лишним». Ха-ха-ха, вам даже невдомек, что вы здесь самый нужный человек… центр торжества… ха-ха-ха… душа компании…
Уорнер и Райман с усилием изображают подобие улыбки, убежденные, видимо, что намеки шефа несколько преждевременны. Подобная мысль приходит, вероятно, и
Эвансу, потому что он вдруг становится серьезным и приветливым. Затем, длинный как жердь, он поднимается и восклицает:
– Поехали, господа! Рабочее время кончилось!
Внизу, возле машин, возникает небольшая заминка, Эванс с небывалой любезностью предлагает мне сесть в его «роллс-ройс», я же настаиваю на том, чтобы взять собственную машину, потому что на обратном пути мне надо будет кое-куда заехать.
– О, не беспокойтесь. Отныне все заботы о вас мы берем на себя, – заявляет Эванс, и все поддакивают.
В конце концов они проявляют уступчивость, и я еду в своей машине за блестящим черным экипажем Эванса.
Странное дело, все боятся, что я сбегу – и ван Альтен, и
Эдит, и седовласый, и эти трое, – и никто не хочет поверить в то, что бежать я не собираюсь и что, будь у меня такое желание, я бы не стал дожидаться, пока меня под конвоем повезут на загородную прогулку.
Говорю «под конвоем», потому что в зеркале вижу движущуюся позади машину и даже узнаю лицо сидящего за рулем человека, бледное, вытянутое, наполовину закрытое большими темными очками.