Через полчаса «роллс-ройс» замедляет ход и останавливается перед большими железными воротами виллы.
Торжественно распахнувшиеся ворота пропускают три машины, затем снова закрываются, и мы остаемся в поэтическом уединении влажного парка, на который спускаются ранние осенние сумерки.
В доме обстановка несколько более приветлива, здесь ярко светится большая люстра, круглый столик заставлен множеством бутылок, и все же для хорошего настроения компании чего-то недостает. Ровольт, как гостеприимный хозяин, принимается наполнять бокалы, но Эванс нетерпеливым жестом останавливает его:
– Оставь это! Потом.
И поскольку бледнолицый высказывает намерение исчезнуть, председатель добавляет, указав рукой на меня:
– Возьми у него оружие!
Не люблю, когда меня обшаривают, поэтому сам отдаю пистолет. Что не мешает этой скотине Ровольту все же ощупать меня ради порядка.
– Что ж, давайте садиться! – предлагает шеф.
– Мне тоже? – скромно спрашиваю я.
– Конечно, конечно! Ведь я же вам сказал, что вы у нас душа общества. Садитесь и начинайте рассказывать! – изрекает Эванс, на сей раз без тени веселости.
– Что именно?
– Все, что сочтете интересным для нас.
– Не представляю, что может быть для вас интересным.
– Уорнер, помогите ему сориентироваться.
– Видите ли, Роллан, с чего бы вы ни начали, вам придется выложить все. То, что вы утаите сейчас, вам придется выдать потом. Так что избавьте нас от необходимости задавать вам вопросы и говорите ясно и исчерпывающе: кто, когда и при каких обстоятельствах возложил на вас задачу, с чего вы начали, как пошло дело дальше, через кого и с помощью каких средств вы поддерживали связь, какие сведения передавали и так далее… Вы не ребенок и прекрасно понимаете, какие вопросы могут задавать люди вроде нас такому человеку, как вы. Так что задавайте их сами про себя, а отвечайте вслух.
– Вот именно: отвечайте строго по вопроснику, – кивает Эванс.
– Можно мне закурить? – спрашиваю я.
– Курите. Только не вздумайте нас разыгрывать, –
предупреждает шеф.
Закурив, я смотрю на председателя с вызовом.
– Если вам угодно, чтобы я был до конца искренним, вы должны дать мне возможность поговорить с вами с глазу на глаз. Некоторые детали я могу изложить только вам.
Эванс окидывает вопросительным взглядом своих помощников. Те безразлично пожимают плечами.
– Хорошо, – говорит председатель. – Уважу вашу просьбу. Только не воображайте, что это откроет вам какие-то возможности для побега.
Тут он отдает распоряжение Ровольту.
– Поставь по человеку у каждой двери и двоих на террасе. – И, как бы извиняясь, обращается ко мне: – Я и сам бы охотно разрядил пистолет вам в живот, только всему свое время.
Я оставляю без внимания эти его слова и дожидаюсь, пока Райман, Уорнер и Ровольт покинут комнату.
– Ну, итак? – торопит меня Эванс, закурив сигарету и усаживаясь в кресло.
– Если у вас возникло подозрение, что я представляю определенную разведку, то должен признать, вы не ошиблись. А какую именно, сейчас это уже не имеет значения…
– Напротив, это имеет первостепенное значение, –
прерывает меня шеф.
– Хорошо. Сперва выслушайте меня, а потом я отвечу на ваши вопросы. По вполне понятным для вас причинам, находясь в течение года в «Зодиаке», я не совершил ни одного шага, связанного с моей секретной миссией. Лишь совсем недавно я вошел в контакт со служащим вашего секретного архива ван Альтеном. Мы заключили с ним соглашение, о котором вам расскажет сам ван Альтен.
– Расспрашивать ван Альтена у меня нет никакой возможности, – возражает Эванс. – Покойники, как вам известно, скупы на слова.
– Это для меня ново.
– Что именно? Что покойники скупы на слова? – поднимает брови Эванс.
Но, поскольку я промолчал, шеф сам пояснил:
– У нас, как на любом другом солидном предприятии, существует порядок: за работу платим, за предательство отправляем на тот свет. Так что не рассчитывайте на помощь ван Альтена и постарайтесь все объяснить сами.
– Так и быть, – уступаю я. – В соответствии с упомянутым соглашением ван Альтен пропустил меня в помещение архива и дал мне возможность заснять хранящиеся в сейфе секретные досье. Вы удовлетворены?
– Когда и кому вы передали негативы?
– Никому я их не передавал.
– Лжете, – не повышая голоса, возражает Эванс. –
Вчера вечером вы оставили с носом наших людей, внезапно исчезнув с Кальверстрат. Я полагаю, этот трюк имел определенный смысл…
– Обычная шалость, и только, – замечаю. – А если вас интересуют негативы, то они здесь.
С этими словами я достаю из кармана несколько миниатюрных кассет, показываю их председателю и снова прячу в карман.
– Вы меня поражаете своей наглостью, Роллан. – Эванс явно озадачен. – И своей неосмотрительностью…
– Почему же! Напротив, я так же дорожу своей шкурой, как и вы.
– Раз уж мы об этом заговорили, должен вас предупредить: у вас единственный способ спасти свою шкуру –
это рассказать все, абсолютно все. Малейшая утайка или попытка что-то переиначить будет стоить вам жизни. Ван
Альтен, как вам известно, был наш человек, и все же от него не осталось и следа. Вы же не были нашим.
– Мне понятен ваш намек, – говорю я. – Но если я начну рассказывать все, что знаю, для этого потребуется уйма времени. Поэтому я начну с самого существенного, а уж тогда…
Эванс гасит в массивной хрустальной пепельнице сигарету, а я тем временем закуриваю новую.
– Мистер Эванс, если кому из нас и следует позаботиться о своем спасении, так это прежде всего вам.
Председатель мельком смотрит на меня своими пустыми глазами, но не говорит ничего. Невыразительный взгляд с едва уловимой искоркой снисходительного любопытства.
– Вы возглавляете Центр, который полностью раскрыт.
Попадут эти негативы в руки моих людей, нет ли – не так уж и важно. Важнее другое: о деятельности фирмы «Зодиак» отправлено столько донесений, что по линии шпионажа ей больше не работать.
Сидя в глубоком кресле, Эванс скрестил свои длинные ноги и смотрит на меня все тем же безразличным взглядом.
– Стоит ли вам объяснять, что провал «Зодиака» – это удар не только по Центру, но и по его шефу. Однако, – тут я сознательно понижаю голос, – удар этот сущий пустяк в сравнении с ударом, который вас ждет. Первый лишь дискредитирует вас, а второй уничтожит начисто.
– Любопытно… – бормочет председатель.
– Вы даже не представляете, до какой степени это любопытно. В течение последних лет вы как шеф «Зодиака»
заключили ряд крупных сделок в двух вариантах: один официальный, для отчета перед налоговыми властями и вашим начальством, и другой, неофициальный, по которому, в сущности, велись расчеты. Путем самой предварительной проверки установлено, что эта двойная бухгалтерия дала вам возможность положить в карман более десяти миллионов долларов…
– Неужели? – почти искренне удивляется Эванс.
– О нет, гораздо больше! Но я основываюсь только на тех документах, до которых нам в последнее время удалось докопаться.
– Какие же документы вы имеете в виду?
– Да хотя бы вот эти, – отвечаю я, вынимая из кармана и протягивая ему копии негативов, полученных от Фурмана-сына.
Председатель небрежно берет дубликаты негативов и, поднеся к свету люстры, рассматривает их.
– В самом деле, любопытно, – отвечает он, пряча пленку в карман.
– Совсем как в гангстерском фильме, – соглашаюсь я. –
Вы, конечно, не строите иллюзий, что то, что вы сунули себе в карман, – единственный отпечаток.
– Вероятно, – кивает Эванс. – Но какое это имеет значение? В торговле подобные явления, как вы знаете, дело обычное.
Он закуривает, пускает мне в лицо густую струю дыма и с интересом наблюдает, не закашляюсь ли я.
– Не знаю, как в торговле, однако торговля здесь ни при чем. «Зодиак» – разведывательный центр, подведомственный Разведывательному управлению, и бюджет «Зодиака» – это часть бюджета управления. Следовательно, вы присвоили крупную сумму казенных денег, настолько крупную, что, если бы ваша семья состояла сплошь из генералов и сенаторов, вам бы все равно не спасти свою шкуру.
– Это еще как сказать… – небрежно бормочет Эванс.
– Безусловно, – поправляю я его. – Притом вы до такой степени погрязли в коррупции, что в погоне за личными благами закрыли глаза на то, что в ваш центр проник вражеский агент.
– Вы имеете в виду себя?
– Нет. Я имею в виду ван Вермескеркена. Самые крупные барыши вы получаете от сделок с Федеративной
Республикой Германии, и это нетрудно объяснить, если принять во внимание, что коммерческим директором
«Зодиака» вы назначили ставленника Гелена…
– Спокойнее, – советует мне Эванс. – Без пафоса.
– И последнее, – говорю я, понижая голос. – Не надейтесь, что мои шефы ограничатся тем, что сообщат сведения о вашей деятельности вашим шефам. Эти сведения станут достоянием оппозиционной печати как Америки, так и
Западной Европы. Если вы не лишены воображения, то и без моей помощи сможете себе представить, какой разразится скандал.
– Хм, – мычит председатель, – вы начинаете меня стращать.
– Вовсе нет. Я пытаюсь разъяснить вам, что ваше положение ничуть не лучше моего.
– Весьма тронут, что вы поставили меня рядом с собой, – холодно замечает шеф.
– А домогаться того, чего достигли вы, не входит в мои намерения. И ваше материальное благополучие меня не прельщает. Что же касается дела, должен вам сказать, что у меня такой же чин, как и у вас, полковник Эванс, и мое начальство рассчитывает на меня не меньше, чем ваше на вас. Удар, о котором я говорю, будет таким стремительным, как выстрел заряженного пистолета, и только мое возвращение целым и невредимым способно предотвратить нажатие на спусковой крючок.
Потонувший в кресле председатель молчит, затем кончиками пальцев принимается потирать лоб, словно массируя собственные мысли, и тихо говорит: