Если вы интересуетесь поведением субъекта, почти не выходящего из дому, и если вы заметили, что этот субъект собрался куда-то ехать и даже обнаруживает несвойственное ему нетерпение, легко объяснить ваше страстное желание последовать за ним. Такое желание я испытал еще в самом начале – через несколько дней после того, как поселился на этой вилле. Однажды утром Горанов отбыл на своем «шевроле» в неизвестном направлении и вернулся только вечером. Отбыл, а я остался дома.
Потому что я уже тогда достаточно твердо уяснил две вещи. Во-первых, все действия этого подозрительного человека, вероятно, в полной мере сообразуются с требованиями безопасности, следовательно, ничего, что заслуживало бы внимания, они мне не откроют. И во-вторых, также по соображениям безопасности, Горанов не побрезгует никакими средствами, лишь бы установить, следят ли за ним, и обнаружит меня. Потому-то я тогда остался дома.
С асфальтовой аллеи доносится шум мотора и возле соседней виллы замирает. Человек в темно-синем костюме спускается по ступеням террасы на садовую дорожку. Даже теперь, когда на него не ложится зеленая тень занавески, его лицо кажется совершенно бескровным и очень болезненным. Ганев приближается к калитке, когда с улицы в нее входит Пенев. Между ними происходит короткий и, видимо, неприятный разговор. Старик сердито жестикулирует. Молодой дает ему ключ от машины и, видимо, в чем-то оправдывается, но тот выходит из калитки, не дослушав.
Минуту спустя включается первая скорость, а моего страстного желания поохотиться уже нет и в помине. Меня разбирает досада. Шесть месяцев предостаточно убедили меня, что все житье-бытье Горанова-Ганева педантично сообразуется с требованиями безопасности. Я могу заглядывать в щелку между шторами еще шесть месяцев или даже шесть лет – и ничего интересного не обнаружу. Не обнаружу ничего интересного и в том случае, если, подвергая себя глупому риску, потащусь следом за его «шевроле». Потому что нечто интересное, если оно вообще существует, тщательно скрыто от любопытных вроде меня.
Выход один: надо нарушить размеренное течение этого педантично продуманного житья-бытья, вырвать этого человека с недоверчивым взглядом из привычного ему состояния. Надо его встряхнуть, ошарашить, напугать, вплоть до того, что вызвать внезапный пожар в его доме.
От пожара, конечно, пользы будет мало. Но есть множество других средств, и два дня назад я предложил одно в коротком послании, оставленном в тайнике «вольво», вниманию Центра. Теперь мне не остается ничего другого, кроме как ждать результата.
Да, от пожара проку мало. Пожар всегда привлекает зрителей. Сбегается толпа. В первый ряд протискиваются такие не в меру любопытные, как Флора и Розмари. Словом, вместо конспирации получается цирк.
Тем временем внизу отчетливо слышен стук дамских каблуков. Моя квартирантка закончила обход окрестных магазинов. Каблуки уже стучат по лестнице. Я успеваю плюхнуться в кровать, чтобы изобразить сценку, которую можно было бы назвать «Мирный сон».
– Пьер, вы спите?
– Должно быть, уснул… Перед тем как вы пришли, –
бормочу я недовольно.
– И намерены продолжать, когда уйду?
– Почему бы и нет.
– А то, что вечером у нас будут гости, вас нисколько не смущает…
– Опять? – страдальчески вопрошаю я.
– Неужели вас не радует предстоящая встреча с Флорой?
– Три женщины мне ни к чему. С меня достаточно одной.
– А их скоро станет три? Это что-то новое.
– Я потому так говорю, что Флора вполне сойдет за двух.
– Оставьте ваши гимназические шутки и спускайтесь вниз, помогите мне, пожалуйста.
– Неужто поедем покупать еще один зеленый стол?
– Вы же знаете, сандвичей за пять минут не наготовишь…
Страдальчески вздохнув, я встаю. Не зря говорится –
светским удовольствиям предшествуют кухонные муки.
В дверях раздается звонок. Это, конечно же, Ральф
Бэнтон, аккуратный и точный, как всегда Он подносит
Розмари букет огненно-красных тюльпанов, меня одаряет своей бледной сонной улыбкой и начинает расхаживать по холлу, чтобы не измять в кресле костюм раньше времени.
Костюм у него светло-серый, сорочка снежно-белая, и все вместе это хорошо сочетается с его матовым лицом и черными густыми волосами, в чем юрисконсульт, вероятно, не сомневается.
Американец любит франтить, в этом нет ничего странного, но человеку свойственно франтить перед другими, будь то мужчины или женщины, а Бэнтон, насколько я заметил, особой склонности к женщинам не обнаруживает. Это уже странно. Не исключено, впрочем, что он проявляет склонность к мужчинам, хотя такое предположение может показаться вульгарным.
Розмари ушла на кухню, так что Ральф в силу необходимости вынужден начать чисто мужской разговор. А к чему может свестись мужской разговор, кроме денег и сделок?
– Ну, Пьер, надеюсь, вы довольны. Цены на продовольствие растут…
– Верно, – киваю я. – Только чему тут радоваться?
– Вот как? Разве вас не радует то обстоятельство, что вы будете продавать дороже, чем было до сих пор?
– Нисколько. Покупать ведь тоже придется дороже.
– Но у вас, вероятно, есть запасы…
– Боюсь, вы путаете меня с кем-то другим, Ральф. Я из тех горемык-торговцев, которые покупают сегодня, а завтра продают. И если завтра продать не удастся, им не купить послезавтра.
Он, как видно, собирается сказать, что я скромничаю или что-то еще в этом роде, но в дверях снова звонят, и я вынужден пойти встретить Флору. Вот это женщина! На ней светлый костюм из шотландки и белая гипюровая блузка, едва удерживающая ее пышные формы.
– Вы сама весна, Флора…
– Стараюсь оправдывать свое имя, мой мальчик, –
скромно отвечает она. И, по-матерински пошлепав меня по щеке, добавляет: – Глядите на меня, глядите… Пока не появилась Розмари и не надрала вам уши.
В это время, как и следовало ожидать, на пороге расцветает Розмари и звучат ее взволнованные слова:
«Ах, наконец-то, дорогая!», затем ответное приветствие
Флоры: «Рада вас видеть, милая!», но щедрое сердце Розмари не может этим ограничиться, и она изрекает: «А
костюмчик ваш – просто чудо!» Это уменьшительное как бы подчеркивает, что костюмчик вполне способен вместить всех четырех партнеров по карточной игре. Но Флора тоже не остается в долгу:
«А вы в этом длинном платье и на самом деле кажетесь чуть выше!» Обмен змеиными любезностями продолжается, но этот репертуар слишком хорошо знаком, и я не стану воспроизводить его до конца.
Хорошо знаком и ход игры, к которой мы тут же приступаем: уже с самого начала я, как обычно, проигрываю.
Проигрываю по мелочам, но методично и неизменно, так что даже Флоре не удается предотвратить мой крах.
– Рассчитывайте на меня, мой мальчик, во что бы то ни стало я должна вас спасти, – предупреждает женщина-вамп с непроницаемым лицом, и передо мной воинственно воцаряется ее огромный бюст.
– Сомневаюсь, – скептически бормочу я.
– Только не надо сомневаться! Когда идете к врачу или к женщине, постарайтесь отбросить всякие сомнения, иначе я вам не завидую.
Мне и в самом деле не позавидуешь, мое устойчивое невезение начинает бить Флору по карману, и она выложила несколько франков.
– Не сокрушайтесь, зато в любви повезет, – утешает меня Ральф, не выходящий из кризисного состояния по части остроумия.
Немка незаметно бросает в мою сторону довольно красноречивый взгляд, и после того, как я так позорно прогорел, он представляется мне лазурно-голубым. Похоже, эта женщина действительно строит какие-то планы относительно моего будущего, если я не заблуждаюсь.
Быть может, этот уик-энд – последняя доза досады, предусмотренной сонной терапией, длящейся вот уже шесть месяцев.
Очередная неделя начинается с важного сообщения. В
Центре мой план одобрен с небольшими поправками, и мне предложено безотлагательно предпринять необходимые шаги. Наконец-то.
Уточнение данных между мной и Бориславом через посредство Бояна позволило окончательно скоординировать проект и закончить выработку часового графика. Наступило время всем нам перейти к активным действиям, не считаясь с опасностью. Самому большому риску подвержен Борислав.
Ему выпала высокая честь или, если хотите, неприятная задача войти в непосредственный контакт с Ганевым. С
этой целью в пятницу утром – в пятницу, в этот плохой день, – мой друг должен позвонить по телефону мнимому
Горанову и попросить встретиться с ним наедине. Если потребуется, заставить его согласиться на такую встречу неясными обещаниями и смутными угрозами, дав ему понять, что человек на другом конце провода знает о нем решительно все.
Рандеву должно состояться в тот же день – чтобы Ганев не смог подготовить засаду или выкинуть еще какой-нибудь номер. Моя задача состояла в том, чтобы следить за соседней виллой и предупредить Борислава, в случае если Ганев вздумает подличать. Предупредить через
Бояна.
Пятница. Утро. Я неторопливо принимаю душ, неторопливо вытираюсь, неторопливо завтракаю – словом, делаю все возможное, чтобы Розмари уехала в город раньше меня. Так оно и происходит.
Заняв обычное место на своем наблюдательном пункте, я выглядываю в окно. В пяти метрах от меня Пенев, закончив мойку «шевроле», тщательно вытирает его известной водителям автомобилей специальной тряпкой, придающей кузову такой ослепительный блеск, о каком могут только мечтать владельцы автомобилей. Надеюсь, он готовит машину для себя, а не для Горанова.
Смотрю на часы: девять. Наверно, Бенато будет неприятно удивлен моим отсутствием, и перспектива самому платить за обед в «Золотом ключе» не очень-то его обрадует.
Пенев открывает ворота, садится в «шевроле», выгоняет его со двора и, закрыв ворота, едет вниз, к центру города. Это неплохо.
Спустя некоторое время я снова смотрю на часы, потом снова: десять. В соответствии с планом в эту минуту Борислав набирает номер телефона. И не только в соответствии с планом. Сквозь распахнутое окно холла соседней виллы – сумрачного в это солнечное утро – я вижу, как появляется темно-красное пятно – изрядно поношенный халат соседа. Ганев движется медленно, словно призрак, подходит к стоящему на буфете телефону и поднимает трубку. Разговор затягивается, чего можно было ожидать, но в чем причина – сказать трудно. Наконец старик опускает трубку и продолжа