И в этой реплике собрано все: и оценка моей прежней работы, и горечь неудачи, и предупреждение относительно моих дальнейших действий.
Он на минуту замолкает, словно задумавшись над чем-то, не имеющим отношения к разговору, потом встает.
– Ладно. Легенда три.
Резким движением я отбрасываю одеяло и соскакиваю с кровати. Чтобы размяться, делаю несколько упражнений.
Минутная гимнастика. Потом бегу в ванную и становлюсь под душ. А дальше это муторное дело – бритье.
Сцена в генеральском кабинете целиком составлена из моих воспоминаний и представлений. Не сомневаюсь, если бы она состоялась на самом деле, то произвела бы на меня еще более тягостное впечатление. Неудобных вопросов было бы куда больше. Да и резких характеристик. Что ж, видимо, я того стою.
Я недооценил Анну. Не в смысле ее интеллекта. Ее привязанность к Моранди и инстинкт самосохранения –
вот чему я не придал должного значения. Не ожидал, что
Моранди возьмет ее на испуг. Да еще так быстро. С его стороны было глупо и неосторожно посвящать ее в тайну убийства Конти. Но эта глупость пошла ему на пользу. По крайней мере сейчас.
Заказав по телефону завтрак, я начинаю одеваться. В
приоткрытую балконную дверь задувает свежий утренний ветерок. Небо по-весеннему голубое, хотя уже конец июня.
И внизу, за зелеными шарами подстриженных деревьев, тоже проступает голубизна. Только это уже не небо, а
Женевское озеро. Приехал я рано утром, два часа назад, но вздремнуть мне не удалось. Поэтому недосып компенсирую солидным завтраком. Затем запираю дверь на ключ, спускаюсь вниз и с деловым видом прохожу по залу, но человек в окошке замечает меня.
– Будьте любезны, оставьте ваш паспорт…
– Я иду снимать деньги со счета, – говорю. – Когда вернусь, оставлю.
Человек уступчиво кивает головой. Снимать со счета деньги – это всегда внушает уважение.
В первой же табачной лавчонке приобретаю план города, наспех просматриваю его и направляюсь по ближайшему мосту на противоположный берег. Гранд-рю, вопреки своему названию, оказалось узкой, темной улочкой, круто поднимающейся в старую часть города. Вход в интересующий меня дом тоже узкий и темный. По стершимся каменным ступеням иду на второй этаж, нахожу в полумраке табличку «Георг Росс» и дважды нажимаю на кнопку звонка. Мне открывает пожилой приземистый человек в халате. У него большая голова на тонкой птичьей шее.
– Что вам угодно?
– Господин Георг Росс?
Человек кивает утвердительно.
– Мне бы хотелось узнать, здесь находится детская больница?
При иных обстоятельствах Георг Росс после такого вопроса послал бы меня к чертовой бабушке. Но человек опять кивает головой и, ничуть не смущаясь, поясняет.
– Да. Уже три месяца. Проходите.
Я перескакиваю мрачную прихожую и попадаю в гостиную былых времен – мебель неведомо какого стиля со стертой позолотой, огромное зеркало на камине, темное и позеленевшее, как стоячая вода.
– Вам повезло. Я только что сварил кофе, – добродушно заявляет хозяин, указывая мне на кресло.
– Не беспокойтесь ради бога…
Но господин Росс направляется к двери, чтоб через несколько минут появиться снова, с подносом в руках.
– Моя служанка приходит только к десяти, так что позвольте мне за вами поухаживать…
Позволяю. Но, желая напомнить, что я пришел сюда не затем, чтобы за чашечкой кофе поговорить о погоде, добавляю:
– Вы, наверное, догадываетесь, что я к вам от Мерсье.
Он прислал меня за диагнозом.
– Знаю, знаю, – кивает человек. – Пейте кофе, а то остынет.
Любезность дело хорошее, только она отнимает подчас массу времени. Я покорно выпиваю кофе, а несколько позже и коньяку, аромат и вкус которого вполне отвечает внушительному созвездию на этикетке. Затем хозяин снова исчезает и после продолжительного отсутствия приносит мне пакет.
Вскрываю. В нем чековая книжка, несколько документов, деньги, перстень с монограммой и паспорт на имя
Мориса Роллана родом из Швейцарии, по профессии торговец, а внешне очень похож на меня. Легенда три.
– Чем еще могу быть вам полезен? – услужливо спрашивает человек, глядя на меня своими маленькими светло-голубыми глазами.
– Пустой конверт, пожалуйста.
В конверт я кладу паспорт Альбера Каре вместе с прочими документами на то же имя, запечатываю с помощью услужливо предложенного мне сургуча и прикладываю сверху перстень с монограммой.
– Это для Мерсье, – предупреждаю я, протягивая пакет.
Кивнув, хозяин уносит пакет и снова долго не появляется. Тайник его, должно быть, такой же старомодный, как он сам.
– Чем еще могу служить? – спрашивает он, усаживаясь в кресло.
– Вы, кажется, нотариус?
– Бывший! – поправляет меня господин Росс. – Теперь я всего лишь рантье.
– Вы могли бы дать мне один совет? Это, конечно, не входит в ваши обязанности…
– Ничего. Говорите.
Говорю. Хозяин внимательно выслушивает меня.
– Чудесно! – восклицает он, когда я умолкаю. – У меня кое-что есть на примете, это именно для вас. Такое не каждый день случается. Вам придется зайти к моему приятелю. Его зовут Клод Ришар. Замечательный человек, но неудачник. Я дам вам письмо для него и возьму на себя все формальности…
– Ни в коем случае! – останавливаю я его. – Вы только вкратце скажите мне, что к чему.
Господин Росс несколько разочарован тем, что ему не удастся хотя бы на несколько дней вернуться к своей профессии, однако он не настаивает и терпеливо излагает мне суть дела. Потом все так же любезно провожает меня.
– Скажите, – останавливает он меня в прихожей, – будет война?
Хозяин вообразил, что, поскольку я занимаюсь секретной работой, все тайны мира у меня в кармане.
– Война уже идет, – усмехаюсь я.
– Я имею в виду горячую.
Господин Росс смотрит на меня своими бледно-голубыми глазами так доверчиво, что мне хочется сказать ему что-нибудь утешительное. К сожалению, никакими утешительными сведениями я не располагаю, поэтому бормочу:
– Насчет горячей не знаю. Я, как вы можете догадываться, больше по части холодной. – И чтобы поскорее выскользнуть на улицу, добавляю: – Вы живете в стране, которой эти проблемы довольно чужды.
– Я жил в стране, где вся моя семья погибла, – отвечает старик.
И открывает мне дверь.
Предприятие «Хронос» ближе к Лозанне, чем к Женеве, и, поскольку встреча, назначенная мне владельцем предприятия, состоится только под вечер, у меня есть возможность окинуть беглым взглядом родные места. Потому что
Морис Роллан, сиречь я, родом из Лозанны.
В городе с крутыми, раскаленными солнцем улицами, густо движущимися автомобилями и многолюдьем шумно, однако я приехал сюда не ради удовольствия и не ради того, чтобы вспомнить свое детство. Коль уж пожаловал в эти места под чужой личиной, то не лишне иметь зрительные представления о той обстановке, в которой эта личина могла передвигаться, потому что мало ли какой вопрос могут тебе задать. Так что я терпеливо и добросовестно обозреваю «родные места», одновременно освежая в памяти многочисленные детали легенды.
В пять часов сажусь в обратный поезд, на второй остановке выхожу и без особого труда отыскиваю предприятие. Это современное фабричное здание с большими окнами, еще два здания поменьше, в альпийском стиле, и гараж – всюду чистота, словно перед вами какой-нибудь дом отдыха, затерявшийся в сосновом лесу. Человек, к которому меня вводят, немного старше меня, сухой и отличается явно повышенной подвижностью. Он прекращает свою прогулку между окном и дверью, длившуюся неизвестно сколько времени, хватает меня за руку, сжимает ее крепче, чем следует, предлагает мне кресло и садится сам, однако ему, как видно, нелегко пребывать в этом состоянии относительного покоя.
– С чего начнем?
– Может быть, с конца, – говорю в ответ. – Я уже достаточно осведомлен о вашем предприятии. Единственное, чего я не знаю, – это цена.
– Цена, цена! – ерзает в своем кресле господин Ришар. –
Цена – последнее дело! Все, что вы тут видите, дорогой господин, – это целый мир, у него своя жизнь, своя логика… мир, созданный мною, плод многих идей и долгих поисков, не говоря уже о том, что он стоил немалых жертв.
– Не сомневаюсь…
Он встает, делает несколько шагов в сторону двери, потом резко оборачивается ко мне.
– Цена! Цена – это функция реальности, денежный эквивалент данного…
– Хорошо, – говорю. – Покажите мне это данное. У
меня достаточно времени…
– Сколько? Полчаса, час?
– Сколько пожелаете, – успокаиваю я его.
Однако господин Ришар не успокаивается. Наоборот, с этого момента начинает бить ключом вся его энергия. Он устремляется к несгораемому шкафу, выхватывает из него какие-то бумаги, тут же звонит секретарше, чтобы нашла ему другие, раскладывает передо мной планы и счета, размашисто описывает эллипсы своей костлявой рукой, бегает вокруг моего кресла, низвергая на меня водопад слов. Потом хватает меня под руку, тащит во двор и, приказав зажечь свет на уже опустевшем предприятии, начинает показывать мне один цех за другим, станок за станком, вдаваясь при этом в такие детали, что у меня в полной мере восстанавливается головная боль, изводившая меня в Венеции. А под конец, когда весь производственный цикл уже показан мне до последних мелочей, мы снова возвращаемся в кабинет и снова у меня перед глазами мелькают планы, счета, накладные.
Словесный поток, которым меня обдает Клод Ришар, не лишен интереса и здравого смысла. Скверно другое: когда человек считает себя гением, а своего собеседника –
идиотом, он становится нестерпимо обстоятельным. А вся история «Хроноса» вкратце сводится к следующему.
Исходная позиция господина Ришара покоится на наблюдении, что хорошие часы очень дороги, а дешевые –
плохи. В результате длительных и, надо признать, умелых вычислений он приходит к выводу, что с помощью ультрасовременной техники, перейдя на совершенно новые методы организации труда, можно наладить производство часов, которые по своему качеству смогут конкурировать с наиболее известными марками, а по цене будут лишь немного дороже дешевой продукции массового потребления.