Много чего должно произойти, чтобы искусственный интеллект превратился из инструмента в партнера. Возможная отправная точка — сделать его заслуживающим доверия. Представление о доверии автоматике сейчас довольно популярно, но для наших целей оно слишком узко. Доверие автоматике означает, что оператор может либо воспринять выходные данные как истину, либо подумать, что программное обеспечение дало сбой, либо решить, что оно было взломано. Воюющие стороны опасаются полагаться на интеллектуальные системы, уязвимые для хакеров. Они опасаются, что им придется постоянно проверять, какие части системы могли подвергнуться несанкционированному доступу и какое воздействие взлом оказал на прочие части системы.
Точность и надежность — важные качества для партнеров, но доверие — это нечто большее. Мы доверяем людям, если считаем, что они благонамеренны и желают нам успеха. Мы им доверяем, когда понимаем, как они мыслят, — это означает, что у нас есть точки соприкосновения и мы избежим недоразумений. Мы им доверяем, если у них хватает честности признавать свои ошибки и свою вину. Мы им доверяем, если они разделяют наши ценности, — я говорю не о застывшем перечне приоритетов, а о динамическом тестировании друг друга, в ходе которого мы выясняем, придем ли к компромиссу в случае конфликта. Чтобы искусственный интеллект стал партнером, нужно, чтобы ему доверяли. Он должен сам решать, как добиться этого от партнера-человека. Если системы искусственного интеллекта двинутся по пути одомашнивания, борьбы за власть и судного дня можно будет избежать.
Есть, однако, еще одна вещь, о которой следует подумать. Поскольку в процессе общения мы все больше зависим от смартфонов и других устройств, некоторых беспокоит, что мы теряем навыки социальной коммуникации. Люди, проводящие весь день в Twitter, общаясь с разнообразной аудиторией, постепенно, год за годом утрачивают социальный и эмоциональный интеллект. Они могут начать рассматривать других как инструменты и с ними обращаться соответственно — как со средствами для достижения определенных целей. Нетрудно представить себе будущее, в котором люди забыли, что это такое, когда тебе доверяют, забыли, зачем вообще нужна близость. Если системы искусственного интеллекта станут заслуживать доверия, а мы — перестанем, то власть мыслящих машин будет вполне хорошим вариантом.
Мыслящие машины появятся не скоро
Что я думаю о мыслящих машинах? Что они появятся не скоро. Я не вижу для этого каких-то принципиальных препятствий; в углероде нет никакой магии, и кремний ничем не хуже. Но в последнее время шумиха вокруг искусственного интеллекта совсем уж не соответствует реальному положению вещей. От умения опознавать изображенную во всех деталях кошку после изучения 10 миллионов видеокадров из интернета очень далеко до понимания того, что такое кошка. Всякий, кто думает, что мы подобрали ключ к искусственному интеллекту, просто не знает ограничений современной технологии.
Несомненно, наблюдается экспоненциальный рост в узкотехнических областях применения искусственного интеллекта, таких как игра в шахматы, расчет маршрутов или грубый перевод текстов, но прогресс в области создания сильного искусственного интеллекта за последние пять десятилетий едва дотягивает до линейного роста. Например, разные «умные» личные помощники, которых можно установить на смартфон, очень недалеко ушли от «Элизы» — одной из первых примитивных программ для обработки естественного языка, появившейся в середине 1960-х годов. У нас до сих пор нет машины, которая могла бы, например, прочесть все, что есть в Сети про войну, и грамотно спланировать военную кампанию, как нет и открытой системы ИИ, способной сообразить, как написать итоговое сочинение по литературе на первом курсе института или сдать экзамен по естествознанию в восьмом классе средней школы.
Почему достигнуто так мало, несмотря на впечатляющий рост объемов памяти и процессорной мощности? Когда Марвин Минский и Джеральд Сассман в 1966 году пытались создать зрительный анализатор, могли ли они предвидеть гигабайты, которые помещаются в кармане? Почему достижения такого рода не привели нас прямой дорогой к машинам, обладающим гибкостью человеческого разума? Рассмотрим три варианта.
1. Мы подберем ключ к ИИ (и это в итоге приведет к созданию мыслящих машин), как только компьютеры станут больше и быстрее.
2. Мы подберем ключ к ИИ, когда наши алгоритмы обучения станут лучше или когда у нас будут еще бо́льшие данные.
3. Мы подберем ключ к ИИ, когда наконец поймем, что же такого сделала эволюция при построении человеческого мозга.
Рэй Курцвейл и многие другие, похоже, делают ставку на первый вариант — достаточную процессорную мощность. Но сколько удвоений процессорной мощности потребуется? Все удвоения, произошедшие до сегодняшнего дня, приблизили нас к подлинному интеллекту? Или только к узкоспециализированным приложениям, которые умеют показывать расписание сеансов в кино?
Во втором варианте большие данные и усовершенствованные алгоритмы обучения пока что обеспечили нам только такие инновации, как машинный перевод, который работает быстро, но посредственно, компонуя ранее переведенные людьми фрагменты без какого-либо подобия мышления. Такие программы не могут, например, ответить даже на самые простые вопросы по тексту, который только что перевели. Их скорее надо воспринимать как ученых идиотов, чем выдающихся мыслителей.
Я бы поставил на третий вариант. Эволюция, похоже, снабдила нас мощным набором априорных форм (или того, что Ноам Хомский или Стивен Пинкер могли бы назвать врожденными ограничениями), которые позволяют нам постигать мир, основываясь на ограниченных данных. Бо́льшие усилия и бо́льшие данные в действительности не приближают нас к пониманию этих априорных форм, так что, хотя мы все лучше и лучше справляемся с узкотехническими задачами типа движения по хорошо картографированной дороге, мы все так же далеки от создания машин, обладающих здравым смыслом и способных понимать естественный язык. Или, если сформулировать так, чтобы это было ближе к поставленному Edge вопросу, мы все так же далеки от создания машин, которые действительно могут мыслить.
Можно ли избежать цифрового апокалипсиса?
То, что мы когда-нибудь построим машины, которые будут обладать сверхчеловеческим интеллектом, выглядит все более вероятным. Нам нужно только продолжать производить более мощные компьютеры, что мы, несомненно, будем делать, если только сами себя не уничтожим или не погибнем как-то иначе. Мы уже знаем, что обычная материя может выработать универсальный интеллект — способность узнавать новые понятия и использовать их в незнакомом контексте, потому что 1200 см³ соленой кашицы внутри нашей головы смогли это сделать. Нет причин полагать, что достаточно сложный цифровой компьютер не сумеет того же самого.
Часто говорят, что цель на ближайшую перспективу — построить машину с человеческим уровнем интеллекта. Но, если мы не будем намеренно моделировать человеческий мозг — со всеми его ограничениями, — цель получается ложной. Компьютер, на котором я пишу эти слова, уже обладает сверхчеловеческими возможностями в плане памяти и вычислений. У него также есть потенциальный доступ к большей части информации нашего мира. Если мы не примем каких-то чрезвычайных мер, чтобы его стреножить, любой будущий универсальный искусственный интеллект (УИИ) превзойдет человека в выполнении любой задачи, для которой последний изначально считается источником интеллекта. Обязательно ли у такой машины будет сознание — это открытый вопрос. Но, сознательный или нет, УИИ вполне способен выработать для себя цели, несовместимые с нашими. Насколько неожиданным и губительным может оказаться то, что наши пути разойдутся, сейчас является предметом живейшего обсуждения.
Один способ рассмотреть вероятный риск — представить, что бы произошло, если б мы достигли цели и построили УИИ со сверхчеловеческими возможностями, который вел бы себя именно так, так мы предполагаем. Такая машина быстро избавила бы нас от необходимости выполнять физическую работу и даже большую часть утомительной интеллектуальной работы. Что за этим последовало бы при нашем нынешнем политическом строе? Не существует экономического закона, гарантирующего, что люди найдут работу при наличии всевозможных технологических достижений. Как только мы построим идеальное трудосберегающее устройство, стоимость производства новых его копий приблизится к стоимости сырья. При отсутствии желания немедленно поставить этот капитал на службу человечеству некоторые из нас невообразимо разбогатеют, а всем остальным останется беспрепятственно умереть от голода. Даже в присутствии совершенно безобидного УИИ мы можем обнаружить, что скатываемся в первобытное состояние под присмотром дронов.
А что сделали бы русские или китайцы, если б узнали, что некая компания в Кремниевой долине почти создала сверхразумный УИИ? Эта машина по определению сможет вести военные действия — наземные и кибернетические — беспрецедентных масштабов. Как поведут себя наши противники, обнаружив, что мы на грани беспрецедентного перераспределения сил? Обычные слухи по поводу УИИ легко введут наш вид в состояние берсерка.
Хаос может быть вполне вероятным результатом даже при самом оптимистичном сценарии, при котором УИИ останется совершенно послушным человеку, — признание этого обстоятельства действует отрезвляюще. Но мы, конечно, не имеем права исходить только из наиболее оптимистичного сценария. В действительности проблема контроля, решив которую мы гарантировали бы послушание УИИ, выглядит довольно сложной.