– Что это? – прошептала я.
– Дверь, – сказал он. – Каждый видит ее по-своему.
Это была кривая дверь, вделанная в косяк. Полотно было старым, его повело от влаги, снизу оно была сильно проедено жуками, а в середине, из-за неровных планок, зияла дыра. Сквозь щели пробивался яркий белый свет. В Болотах такого яркого света не было никогда.
Это был не призрак, созданный благотворцем; я бы это заметила. Это было воспоминание, которое у меня ассоциировалось со смертью матери.
Мне не было страшно, и, четко осознав это, я почувствовала, как меня накрыло волной ярости.
– Прочь из моей головы, – сказала я, направляясь к двери. – Этого дома больше нет, и я никогда не хотела открывать эту дверь.
Дверь то расширялась, то сжималась до крошечных размеров.
Вздох.
Я смело наклонилась ближе и прошептала:
– Я сожгла тот дом. Это вы упустили из виду? Или до вас дошло?
Из щели в Двери донесся тихий, дрожащий смех. Я отшатнулась.
Я хотела открыть Дверь. Что-то внутри меня шептало, что когда я открою ее, я увижу маму, что от ее ожогов не останется и следа. Что она обнимет меня, что я почувствую, как от нее пахнет мылом и опилками, а не сожженной кожей и опаленными волосами. Что она будет смеяться, а не кричать.
Как же я сильно этого хотела – сильнее всего на свете. Желание открыть Дверь было в моих костях, текло по моим венам, и в голове у меня стучала только одна мысль: нужно открыть Дверь.
– Возиться с ней до конца света, – прошептала я. За этой Дверью были темные существа, которые умоляли меня снова впустить их в этот мир. – А что, если мы ничего не сможем сделать?
– Нет такого понятия, как «не сможем», – сказал он. – Есть только то, чего мы еще не понимаем. Раз эта Дверь существует, значит, это возможно.
Я развернула его к Двери и удерживала его лицо так, чтобы он не мог отвести от нее взгляд.
– Так мог бы сказать только тот, кому подали мир на блюдечке с голубой каемочкой. Ведь не богатые будут погибать. Не пэры. Вы все будете отсиживаться в безопасности, за спинами ваших солдат и осененных, за каменными стенами. Погибнут все остальные. Вы нас уничтожите.
– Нет! – он вырвался из моих рук и развернулся, красные очки упали на землю и треснули. – Нет, я могу, и я сделаю это. Я был создан, чтобы разрушать. Я всегда разрушал жизни, но хотя бы раз я могу уничтожить это и создать нечто лучшее! Я сделал себя монстром, когда от меня этого ждали, но сейчас я этим монстром не буду!
Я опустилась на колени и подняла его очки, слишком хорошо осознавая, что за моей спиной находится Дверь.
– Я смогу, – прошептал наследник. В глазах его появились слезы, дыхание участилось. – Я смогу, я смогу. Обещаю. Я смогу создать что-то лучшее. Просто мне нужно больше времени. Мне нужно ее понять, – он опустился на колени, пристально посмотрел на Дверь и вздрогнул. – Я могу создавать вещи. Хорошие вещи, – он посмотрел на меня. – Лорена. Ты ведь понимаешь, да? Моей матери всегда было плевать, но мне не плевать.
Алистер Уирслейн, бедный мальчик, который отчаянно пытается понять все, потому что его не понимает никто.
– Алистер, – сказала я, надевая на него разбитые очки. Сколько бы добра я ни совершила в жизни, я делала это, чтобы выжить. Не по доброте душевной, а ради выживания. Мы не были похожи, но были созданы из одного и того же заговора. – Конечно, я понимаю, но ты должен быть осторожен. Твоя мать была здесь бесчисленное количество раз. Как ты думаешь, что Дверь с ней сделала? Все эти жертвы? Алистер, это нужно прекратить. Даже если закрыть на них глаза – она убила так много людей. Она не хочет, чтобы ты добился успеха. Как ты думаешь, почему?
– Они виновны. Таковы правила, – сказал он, его взгляд был прикован к Двери, которую он видел за моей спиной. – Я пытался… мне не понравилось… – он крепко зажмурился. – Уиллоуби Чейз – исключение, а не правило. Большинство людей стараются по возможности откупиться от жертвоприношения. Возможно, ты права. Он невиновен. Если бы он был виновен, он бы заплатил.
Ох.
Общество было построено на трупах тех, кого суд выбросил за борт – тех, кто не мог заплатить штраф, тех, кто воровал, чтобы выжить, тех, кто не мог позволить себе образование и не знал всех правил, – и почему должно быть иначе? Разумеется, богатые задумывались о справедливости жертвоприношений только тогда, когда в жертву приносили кого-то из них. Знал ли об этом Джулиан?
– Но потом он сделал кое-что, чего моя мать простить не сможет, – сказал Алистер.
Я не могла представить, чтобы суверен простила какой-то проступок, и не могла думать о том, что мог сделать Уилл. Должно быть, это было оскорбительно. Унизительно. Но у Уилла не было достаточно власти или денег, чтобы унизить суверена.
– Лорена?
– Я знаю, что нужно сделать, – сказала я. – Но, боюсь, ты меня не поймешь.
Он бросил на меня взгляд – неестественный свет Двери казался красным в его глазах, – поднялся с колен и схватил меня за пальто.
– Я не хочу, чтобы меня запомнили как красноглазого грехоосененного монстра из Хилы. Я не могу им быть, и ты это знаешь. Обещаю, я пойму тебя.
Может быть, я не заслуживала людей, которых пыталась спасти.
– Нужно вести себя очень осторожно, – я погладила его по щеке, внезапно увидев мальчика, которого так боялся Джулиан и остальные. – Мы должны разобраться с твоей матерью. Дверь откроется в течение пяти месяцев. Нельзя, чтобы она остановила твои исследования. Нельзя, чтобы она продолжала убивать. Ее нужно остановить.
Мне нужно убедить его убить Расколотого суверена.
Глава шестнадцатая
– Теперь она тебя знает, – сказал он, провожая меня в мою комнату. – Она попытается заставить тебя ее открыть. Не делай этого.
Это была Дверь в глубинах дворца, в мир, куда были изгнаны Грешные. Здесь у нее нет власти.
– Я понимаю, почему у тебя сложилось такое мнение о моей матери. – Он поправил очки – значит, он лжет – и как будто хотел ко мне прикоснуться, но не стал этого делать. – Но мне нужно время. Поговорим завтра.
Он уже давно ушел, солнце село несколько часов назад – и тут я услышала эхо шагов. Кто-то ходил туда-сюда по коридору; кто-то, чья походка была похожа на походку Алистера. В дверь дважды постучали. Я вскочила и уже подошла было к двери, но остановилась. Наследник всегда стучался трижды. Я забралась обратно в постель.
В дверь стучались целый час.
Возможно, наследник был прав: я видела Дверь, и она открыла во мне другую, выпустив на свободу мои худшие качества.
Когда я проснулась, комната была залита лучами кровавого солнечного света. В небе все еще сиял растущий полумесяц. Снаружи слышались шаркающие шаги, а в коридоре эхом отдавались приглушенные голоса. Дверь Карлоу скрипнула.
– Я злюсь, – сказала Карлоу хриплым со сна голосом. – И я не шучу.
Крик вздохнул.
– Тогда сегодня поспи.
– Я бы высмеяла тебя за то, что ты ведешь себя как мой отец, но мы оба знаем, что случается с людьми, которым не повезло быть моей семьей, – сказала Карлоу. Ее голос дрогнул. Она рассмеялась. – Раньше тебе было все равно.
– Раньше ты не была такой безрассудной.
Наверное, он имел в виду «не была безрассудной до смерти Поппи».
– Зачем ты это делаешь? – прошептала Карлоу. – Я не могу. Ты знаешь, что случается с теми, кого я люблю.
– Сердце – это сад, а садовник не всегда контролирует то, что пускает корни и растет, – сказал Крик. Никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном. – Твое проклятие не должно было передаваться по наследству.
– Ну, – сказала она, – когда мы все испортим и случайно разрушим Дверь, ты можешь сказать это Грешному, который его наложил, прежде чем я убью его.
– Он заслуживает этого, но, Франциска Карлоу, проклятие так не снять, – сказал он, ее имя прозвучало в паузе между его учащенным дыханием. – Я бы знал, если бы это было так.
– Это потому, что два года назад ты не смог снять свое? – Она издала лающий смешок. – Нам с тобой суждено провести вместе целую вечность.
– Франциска, я не…
В коридоре хлопнула дверь, и его голос оборвался. Дверь Карлоу закрылась. По коридору прогрохотало не меньше десятка человек. Я сбросила одеяло и натянула платье через голову. Когда я надевала пальто, в мою дверь постучали.
– Да как он посмел устанавливать замки, – раздался нежный голос Расколотого суверена. – Лорена, мне нужно с тобой поговорить.
– Одну минуту, ваше превосходительство, – я протопала к двери, чтобы она наверняка услышала, что я не избегаю ее, и сунула бухгалтерские книги и заметки по делу Уилла под одеяло. – Простите. Сегодня я долго просыпалась.
Когда я открыла дверь, она смотрела на меня сверху вниз, несмотря на то что я была выше.
– Да, – сказала она, окидывая взглядом всю комнату позади меня. – Так моя Дверь действует на людей.
Позади нее стояла целая толпа стражников и наследник. Его красные очки были надвинуты на глаза, а черные волосы были собраны в гладкий пучок. Воротник рубашки мог порезать ему подбородок. Даже его губы были сжаты в тонкую линию.
– Проходите – или вы хотите пойти куда-то еще? – спросила я, склонив голову.
– Я хочу, чтобы ты поклонилась мне должным образом, – она склонила голову – не поклон, но приказ. – Ты слишком неотесана, чтобы быть единственной двуосененной кроме меня. Мы это исправим. – Я опустилась на колени и прижалась головой к полу. Вздохнув, она несколько раз притопнула ногой. Я встала, склонив голову.
– Хорошо, – она улыбнулась, не показав зубы, и похлопала меня по руке. – Принеси еще один стул.
В голове раздался голос мамы: «Берегись существ, которые прячут свои зубы».
Один из стражников очень быстро вышел из комнаты. Я старалась не смотреть на наследника. Его мать скользнула мимо меня и села за мой стол, ткань ее расклешенных белых штанов опустилась на пол подобно снегу. Один стражник поставил перед ней накрытый поднос, а другой поставил у моего стола еще один стул. Я села, прижав свою шинель к животу. Пальто Джулиана лежало на краю кровати.