Глава двадцать четвертая
Я медленно сняла пальто Джулиана. Его рукава были в бордовых пятнах крови, и они сильно выделялись на светло-коричневой ткани. Я разложила его на кровати, стерев с уставших рук пятна пыли, и переоделась. Застегивая каждую пуговицу шинели, я чувствовала, как меня накрывает волной спокойствия. Неизвестность была лучшей броней.
Одевшись, я провела рукой по лицу, подвела губы и спрятала в рукав нож. Старое пальто я засунула под кровать.
– Адлер? – Хана стукнула в дверь. – Я вхожу.
– Она закр…
Она выбила дверь. Я уставилась на нее. Это было привлекательно компетентно.
Она пожала плечами.
– Я не просто так служу в гвардии его величества. Пойдем. Я не хочу опаздывать из-за тебя. Сегодня и так странный день.
– Как так? – спросила я, когда мы уходили.
– Его всегда сопровождаю я. Другие стражники его раздражают, – сказала она. – Я знаю все его спецификации и контракты.
– Думаю, у него их много, – сказала я.
– Контракты требуют знания воспоминаний, которые будут приноситься в жертву. – Она взглянула на меня. – Мои родители были стражниками. Он знает многие мои воспоминания. Это облегчает жертвоприношения. Работать с новым стражником неудобно.
– Что ж, в этом есть смысл, – сказала я.
Потому что я не могла сказать, что все будет хорошо.
Зал суда находился в дворцовых территориях, и чем дальше мы заходили, тем более ухоженными становились сады. Деревья вскоре и вовсе исчезли. Я как будто попала в другой мир. Витражные окна, врезанные прямо в склоне горы, отбрасывали солнечные зайчики на клумбы с голубыми тюльпанами и золотистыми подсолнухами. Здание суда, в котором пэры создавали и изменяли законы страны, было огромным сооружением из белого мрамора, инкрустированного синими камнями. Мне здесь не место, определенно.
Хана провела меня в большую комнату и прижала к стене у двери.
– Стой спокойно.
Зал суда был шириной с городскую улицу и высотой с трехэтажное здание. В центре комнаты стоял длинный низкий стол в форме полумесяца, вырезанный из цельного черного камня. Вокруг стола стояли кресла – кресла двухсот с чем-то пэров, членов суда. Они были не расставлены вокруг стола, а вырезаны прямо в каменном полу. Это делало их такими же незыблемыми, каким был институт пэров. Вдоль стен стояли позолоченные деревянные стулья советников. Они использовались в те дни, когда суд и совет заседали одновременно. Советники были богатыми, но не незаменимыми.
Как будто тот факт, что в совете могло заседать только двадцать пять человек, был недостаточно тонким намеком.
В передней части комнаты находилось возвышение, на котором стоял темный трон, инкрустированный осколками сапфиров, рубинов, изумрудов, бриллиантов и ониксов – цветами каждого бога, что когда-то нас покинул.
Никто не обратил на меня никакого внимания. Пэры собирались в зале в течение часа, хотя я была уверена, что суд должен был уже начаться. Все они поклонились, когда вошел Алистер. Солдаты, слуги и я упали на колени. Алистер даже не взглянул на меня.
Хорошо.
Белые двери на другом конце комнаты распахнулись, и в зал суда вошла суверен. Она плавной походкой проследовала по комнате в сопровождении пяти стражников; на ее голове сверкала в лучах утреннего солнца расколотая корона.
– Алистер! – суверен раскрыла объятия и улыбнулась. – Наконец-то ты решил почтить нас своим присутствием.
– Да, – сказал он, кланяясь ей. – Мне следовало сделать это раньше.
Никакого ожидания. Никаких колебаний.
«Терпение, – взмолилась я своему грехотворцу. – Скользни мимо нее, как будто что-то уничтожаешь».
Мой грехотворец встрепенулся, голодный, жаждущий. Суверен быстро заключила Алистера в объятья. Ее совершенно не было видно за его высокой фигурой.
Мой грехотворец оторвался от меня, и я вздрогнула. Суверен застыла и повернулась ко мне.
Хана схватила меня за руку.
– Что случилось?
– Прости меня, – прошептала я и обрадовалась, что смогла произнести эти слова. Это все еще было правдой.
Нож скользнул из рукава в мою ладонь, и я вонзила его ей в бок, ниже пупка, так, чтобы не задеть большую часть органов. Хана вскрикнула и обмякла. Я опустила ее на землю.
Суверен прищурилась и улыбнулась. Алистер отстранился от нее. Она опустилась на колени, на ее платье были красные пятна. Пэры бросились из зала суда. Стражники набросились на Алистера, но он не сдвинулся с места. На белый пол стекали красные капли крови – символ нового начала. Алистер уставился на мать.
– Не подходите, – сказал он, вращая иглу в руках.
Один стражник не подчинился. Он подскочил к суверену, она схватила его за плечо – и он согнулся пополам. В его горле зияла рваная рана.
– Без обид, – сказала суверен, сплевывая кровь и поворачиваясь ко мне. Рана в ее груди была наполовину закрыта и почти зажила. – Я бы поступила точно так же. Но ты слишком медлительна.
– Разве? – спросила я, показывая ей нож. Она бы сначала ранила меня. Я двуосененная, а это значит, что я представляю большую угрозу.
Ее благотворец уже работал. Она вонзила иглу в свою руку и стиснула зубы. Мою руку закололо, и нож начал крошиться. Теперь работает и ее грехотворец.
А я знала, сколько времени им нужно.
«Уничтожь способность ее благотворца ее исцелять, – взмолилась я. – Возьми в жертву жизнь Крика».
Мой худотворец оторвался от меня, и я на секунду замешкалась. Жизнь не равна жизни; для того, чтобы творец убил, даже косвенно, ему нужно гораздо больше, чем одна душа. Равного обмена не было. Вселенная не использовала те же весы, что лиранские торговцы. Вот почему Алистер был в более подходящей позиции для смертельного удара.
Алистер посмотрел мне в глаза и проводил взглядом моего грехотворца. Он не мог сделать то, что сделала я, из-за связывающего его знака. Но он и так понял, что именно я уничтожила.
Он вонзил иглу ей в грудь и вытащил ее.
Рука суверена дернулась, но ее творцы уже были заняты. Даже если бы не были, она больше не могла исцеляться. Ее игла со стуком упала на пол. Алистер сделал шаг назад.
Гиацинта Уирслейн рухнула на пол, и расколотая корона упала с ее трупа и покатилась по полу.
Те стражники Уирслейнов, что прислушались к предостережению Алистера, упали на колени и прижали лбы к полу. Алистер посмотрел на меня и указал на корону. Его руки были такими же красными, как и мои. Один за другим пэры опустились на колени. Я медленно подошла к нему и подняла окровавленную корону с пола. Он встал перед троном.
Я водрузила корону ему на голову и поклонилась.
– Если кого-то из вас что-то не устраивает, скажите об этом сейчас, – сказал он. Когда никто не ответил, он кивнул. – Заседание на сегодня закрыто. Все вы явитесь сюда завтра в полдень. Понятно?
По комнате эхом разнеслись слова согласия.
– Хорошо, – сказал Алистер. На его лице было пять длинных красных полос, проходящих через его улыбку. – Можете идти.
Они исчезли в одно мгновение. Остались только мы с Ханой. Я подняла ее на ноги, и она застонала от боли.
– Позволь… – начала я, но она покачала головой.
– Ты ведь додумалась использовать это в качестве жертвы? – спросила Хана, указывая на свою рану.
– Это отвлекающий маневр, – сказала я. – Я могу ее исцелить.
– Нет! – на отпрянула от меня, слова заглушались ее стиснутыми зубами. – Я пойду к Сафии. Ваше превосходительство, завтра утром я приду с отчетом.
Она захромала прочь, положив руку набок, и я сделала глубокий вдох. Это было справедливо. Доверие можно восстановить.
– Лорена? – голос Алистера дрогнул.
Я обернулась. Он застонал и обхватил голову руками. Его очки упали на пол и разбились.
– Я убил свою мать, – сказал он. – Я убил свою мать.
– Да, – я присела на корточки перед троном и обняла его, удерживая в вертикальном положении. – Ты это сделал.
– Она убила моих сестер. Я хотел… Я думал, что так будет лучше. Что так будет по-другому. – Он положил голову мне на плечо и прошептал: – Почему мне не становится лучше?
– Дыши. – Я опустила нас на пол. Наши руки и ноги переплелись, он лежал у меня на коленях. – Все в порядке. С тобой все в порядке.
– Они не будут меня бояться… если увидят меня таким, – сказал он, оставляя на моем пальто кровавый след. Он сжал иглу так сильно, что она врезалась ему в ладонь.
«Возьми мою способность насладиться этим днем, – взмолилась я своему благотворцу, – и вылечи его руку».
Мой благотворец загудел. Боги, текущие по моим венам… но он называл своего творца монстром.
– Кого волнует, что подумают другие? – спросила я. – Ты сделал то, что собирался сделать.
– Ты не понимаешь. То, что ты сделала с Криком, не равно этому, – он сильно сжал мою талию и я почувствовала, как его ногти впиваются мне в ребра. – На свете есть мало людей, которых я люблю – и труп одного из них лежит сейчас возле нас. Какая от меня будет польза, если я не смогу с этим смириться?
– Она научила тебя именно тому, что ты сегодня сделал. – Я провела пальцем по бледному шраму, пересекавшему его лоб. – Фабрика, на которой работала моя мама, принадлежала Норткотту. Произошел несчастный случай. Она умерла не сразу. Пытаясь ее спасти, я наносила себе глубокие порезы… но каждое утро ей становилось все хуже. И я не могла понять почему. Ты знаешь, почему я и мои творцы – такие?
Его руки заскользили по моим бокам к плечам, по моей шее, по моему лицу. Звуки мира стали гулом, просачивающимся через его дрожащие пальцы.
– Как это связано с…
– Я не закончила, – сказала я, и он поджал губы. – Я поддерживала в ней жизнь, пока не поняла, что это безнадежно и нужно было дать ей умереть. Я продлила ее агонию. Половина моих шрамов появились, когда я пыталась спасти ей жизнь – хотя мне не нужно было этого делать. Ты хоть представляешь, как это больно, чувствовать, как каждый день восстанавливается твоя кожа? Я не помню ее голос, но помню, как она кричала.