ть инфекцию в раненой руке, он уничтожит всю руку. Дверь пожирала все, что ей предлагали.
– Ты более разборчив, – пробормотала я своему грехотворцу, и он издал полную благодарности трель, свернувшись на моей груди.
В детстве я кормила своих творцев, когда мне было одиноко. Они ворчали и потягивались, и я чувствовала их внутри себя. Без меня. Они – единственные существа на свете, которые никогда меня не оставят. Я ни о чем не просила, просто хотела знать, что они все еще рядом. Мне нравилось думать, что они понимали меня и именно делали для меня какие-то мелочи, не требуя сначала, чтобы я принесла им жертву.
В каком-то смысле Дверь была похожа на творцев; возможно, ее тоже можно обучить, как их.
– Ты голодна? – спросила я.
Дверь скрипнула. Я провела ножом по кончикам пальцев и оставила на земле на границах Двери пять кровавых следов. Моя кровь исчезла так же, как и когда я приносила жертвы своим творцам, а пальцы пронзила боль. Грязь прилипла к моей руке.
– Отпусти меня, и я дам тебе еще крови, – сказала я, – но если ты этого не сделаешь, ты больше ничего от меня не получишь, и я буду морить тебя голодом, пока нам не придется принести кого-нибудь в жертву. Третьего не дано. О, я прямо-таки вижу иссохшую дверь, которая ослабла настолько, что даже внешний вид поменять не может, пока ее не покормят.
Грязь соскользнула и осела на землю.
– Хорошо, – я похлопала по земле, оставив на ней еще несколько капель крови. – Сколько людей тебе нужно? Должен же быть предел твоему голоду. Если ты сожрешь всех смертных, чтобы оставаться закрытой, что ты будешь есть потом?
Возможно, Алистер был прав: Дверь открыла во мне что-то, что до этого оставалось закрытым, и теперь наружу выплескивались самые темные стороны моей личности. Раньше я бы никогда не подумала о людях просто как о числах.
Я услышала, как за мной эхом раздаются шаги, и повернулась; мои руки все еще были в крови. У входа в пещеру стоял Алистер.
– Это опасно, – сказал он. – Особенно если ты одна.
– Осененные никогда не остаются одни, – я встала, но не сдвинулась с места. – Вы – это вы или Дверь?
Алистер усмехнулся и бросил мне свои очки. Я поймала их – тяжесть их успокаивала.
– Ты еще не говорил с советом? – спросила я, поднимаясь и отряхивая колени.
Он пожал плечами.
– Я займусь этим завтра. Откровения Сафии были слишком заманчивыми, чтобы не обращать на них внимания.
Заставить его выполнять свою работу было так же трудно, как вскрывать грудину у трупа, но, по крайней мере я знала, что результат будет хорошим.
– Она поглощает крышку и замок, – Алистер осторожно, чтобы не коснуться моей кожи, коснулся очков в моей руке и жестом показал, чтобы я их надела. – Кости Крика не смогут ее удержать.
– Это уже было понятно. Она без каких-то проблем взяла мою кровь. – Я надела его очки и ахнула. – Так всегда было?
– Нет, – сказал Алистер. – Это что-то новенькое.
Из ниоткуда протянулись призрачные щупальца. Они словно раздвинули занавес, который мы не могли видеть, и принялись обгладывать кости Крика. Они втянули останки в то невидимое пространство, из которого появились, и исчезли. Воздух замерцал там, где они пропали из виду.
– Возможно, замок только затруднял принятие жертвоприношений? – я протянула Алистеру его очки и шагнула через границу.
Алистер потянулся ко мне, коснувшись пальцами задней части моего пальто. Я отмахнулась от него.
– Что она делает? – спросила я.
– То же самое, – сказал он, и часть меня затрепетала от того, что его голос дрогнул. – К тебе тянутся несколько теней, но они не так материальны, как другие.
– Ты не сможешь съесть меня прямо сейчас, даже если захочешь, – я постучала носком ботинка по грязи и отошла. – Посмотрим, сколько времени ей понадобится, чтобы сломать замок.
Я проигнорировала записки Джулиана и Уилла. По крайней мере, Мак был так же встревожен, как и я. Я не знала, что делать дальше. Уилла точно признают виновным. Я связана с Алистером условиями нашего контракта. Возможно, измену Уилла простят. Если мы закроем Дверь, Уилл хотя бы будет жить, и у нас будет время разобраться с этим бардаком.
– Я хочу присутствовать на следующем жертвоприношении, – сказала я, – и посмотреть, на что способна и на что неспособна Дверь.
Глава двадцать восьмая
В ночь перед жертвоприношением мне не спалось. По последним подсчетам Карлоу, до открытия Двери оставалось чуть меньше четырех месяцев, плюс-минус несколько дней. Это тревожило. Все мы думали, что если мы не пожертвуем ей десятую часть населения Цинлиры, она откроется раньше. Она уже росла, и Карлоу приходилось каждый день переделывать линию границы. Дверь сломала кости Крика за несколько дней. Мы не смогли добиться, чтобы она оставалась закрытой.
Я накрыла глаза рукой – у меня в комнате было недостаточно темно – и попыталась заснуть. В наши дни это было скорее рутиной, чем гарантией.
– Лорена? – Алистер трижды постучал в мою дверь. – Дверь меняется. Я пойду за Ханой. Как можно скорее спускайся вниз.
Было уже далеко за полночь. В небе висел желтоватый серп луны. Я поплотнее закуталась в шинель, все равно поежилась от холода и прошла через сад к лестнице, ведущей к Двери. За мой рукав зацепились проросшие сквозь стену виноградные лозы.
По лестнице эхом разнесся голос Карлоу. Я заколебалась, виноградные лозы обтянули мою руку чуть сильнее.
Это было похоже на стену, ведущую к Двери. Она была прохладной и твердой. Я провела по ней рукой – и почувствовала кончиками пальцев капли воды. Я пошаркала ногами, почувствовала, как кожа трется о камень – и ощущение показалось вполне реальным. Между Дверью и мной не было дверей, так что она никак не могла обмануть меня и заставить ее открыть. Мимо меня проплыл призрак Крика. За ним тянулся кровавый след. Он остановился в самом низу и посмотрел на меня.
– Могут ли злые намерения привести к хорошему исходу?
– Ты – мое чувство вины или Дверь? – Я отошла от лоз. – Или мне нужно задать этот вопрос Уиллу, когда я увижу его в следующий раз?
Алистер подставил меня. Уилл подставил меня. Джулиан подставил меня. Неужели нет человека, у которого не было желания процветать за мой счет?
– Открой Дверь, – сказал призрак Крика, – и узнаешь.
Я пронеслась сквозь него и оказалась в пещерах Двери.
– Умно. Ты уже не повторяешь то, что говорил Алистер. Ты учишься.
Раздался грохот, как будто надо мной топали огромные ступни. Почувствовав крайнюю степень раздражения, я закатила глаза.
– Ты высокомерна, – Дверь скрипнула, и я почувствовала, как в моем горле встает ком от распространяющегося по помещению запаха обожженной плоти. – Думаешь, воспоминания не будут преследовать тебя, если ты принесла их в жертву? Я тебе не грехотворец, привязанный к смертной душе. Я – везде, со всеми. Я вижу все твои секреты, мой противный питомец.
– Замолчи, – сказала я, останавливаясь у черты, которую мелом нарисовала Карлоу. – Я не буду тебя открывать.
– А может, это я хочу открыть тебя, – голос Двери стал мягче. Я услышала знакомую хрипотцу – и у меня защемило сердце. Я не могла вспомнить этот голос, но я его узнала.
Дверь снова скрипнула. Она словно насмехалась над моей болью.
– Отдай мне своего благотворца, и я закроюсь. Лорена, я так давно не пробовала на вкус Благих.
Услышав, как мое имя произнес этот голос, я почувствовала, как мое сердце пронзает болью и тоской.
– Никогда.
Мой благотворец свернулся рядом со мной – защитная тяжесть на моих плечах.
– Даже понимая, что так ты сможешь всех спасти? – спросил голос, и дверь в комнату больной растянулась, как улыбка с закрытым ртом.
Я вздрогнула. Но я знаю себя. Мои творцы – мои самые старые друзья. Мои единственные друзья.
Они знали, какой я могу быть эгоистичной.
– Ты все равно не выполнишь эту сделку, – сказала я. – Я не доверяю тому, что скрывается за моим худшим страхом. Покажи зубы или перестань лаять.
Невидимая рука схватила меня за подбородок. Другая схватила меня за плечо. Палец, слишком длинный, чтобы принадлежать смертному, грубо нажал мне на небо, открывая мой рот. Я попыталась отбиться, но мои руки прошли сквозь воздух, словно там ничего не было. Дверь меня не отпускала. Она открыла мой рот еще шире. Я поцарапала свое лицо – но на нем не было чужих рук.
– Думаешь, ты сможешь что-то мне сделать? Я всегда с тобой, где бы ты ни была, – сказала Дверь голосом моей матери, проводя кончиками пальцев по моим зубам. – Я могла бы вырвать этих творцев из твоей души, насытиться Благим и вернуть то, что смертные украли у Грешных.
Мои творцы скулили внутри меня. Я не могла придумать молитву, не могла придумать, как противостоять Двери. Я – ничто. У меня нет такой силы, как у нее.
Мой грехотворец взвыл, и я оцепенела.
– Ой, кто это у нас прячется, – сказала Дверь, дергая меня за задние зубы, – грехоосененная.
Но я – наследие тех, кто пировал.
«Покажем ей, кто мы».
Я сильно стиснула зубы и упала на пол. То, что я откусила, осталось у меня во рту. Я отползла назад и раскусила то, что по ощущениям было похоже на старую кость, а на запах – на удар молнии. Дверь в комнату моей матери захлопнулась. Мои творцы развернулись и повисли между нами. Я сглотнула.
– Ты ничего от меня не получишь, – сказала я, вытирая рот, слизывая остатки Двери с пальцев. – Особенно – моих творцев.
Мой благотворец заворковал. Я отшатнулась и прижалась к стене пещеры. Единственным свидетельством того, что сделала Дверь, были пять дыр в плече моего пальто и тяжесть в животе. Мой грехотворец рябью пробежал по моим рукам и пощипал их – по ощущениям я словно пыталась пробраться через паутину.
– Чего вы хотите? – прошептала я. – Вам нужна жертва?
Они действовали сами по себе. Они защитили меня.
Я закрыла глаза и подумала о доме. Осень, цветы календулы, оранжевые, как луна охотника, лепестки гортензии, синие, как капли дождя и фиолетовые, как полночное небо… Яркие пятна на фоне старого дерева. До боли знакомый гобелен.