Мак покачал головой. Вчера мы вместе навещали Джулиана, и он отказался со мной разговаривать. Уилл – нет.
Уиллу было много чего мне сказать.
– Я попробую еще раз, – сказала я со вздохом.
– За последние несколько дней он наговорил много ужасных вещей, но я знаю, что ты его любишь.
Мак бросил на меня странный взгляд.
– И ты его тоже. По крайней мере, раньше ты его любила. Представляю, как он говорил тебе что-то про выбор.
– Да, – сказала я, почти не слушая. У меня не было хороших воспоминаний о Джулиане Чейзе. Я не помнила ни смеха, ни улыбок, ни ночных разговоров. Я знала почему: многие из моих воспоминаний о маме были запятнаны тем же странным недостатком. – Мне нужно идти.
Я прокралась в пещеры рядом с Дверью. Алистер усердно работал, пытаясь закрыть ее, по пещерам эхом разносился стук костей и свист стали, скользящей по плоти Ханы. Другие заключенные не заметили меня в мерцании тусклого света. Джулиан тоже меня не заметил.
Он был весь в пятнах, как яблоко, слишком долго пролежавшее на земле. Я схватилась за прутья его камеры.
– Джулиан? – прошептала я.
– Кого ты убила на этот раз?
Он поднял голову, восемь линий, которые он вырезал на стене над головой, были похожи на корону.
– Ты все еще собираешься убить больше половины Цинлиры? – спросила я. – Или ты пересмотрел то, каким бы ты хотел видеть свое наследие?
Он только рассмеялся.
– Любила ли я тебя когда-нибудь? – тихо спросила я.
Он рухнул на землю в дальнем конце камеры.
– Не знаю. Я не знаю.
Я кивнула.
– Мы собирались пожениться, – прошептал он, – но я не знал, что ты грехотворец, а потом на моего отца выписали Ордер.
Да, моя ложь была хуже преступлений, которые совершил его отец.
– Должно быть, я любила тебя, – я закрыла глаза и попыталась представить это. – Я приехала сюда вместо того, чтобы позволить им забрать Уилла.
– Мне нравится думать, что это так, – прошептал Джулиан.
Я взглянула на него, заметив, как напряглись его руки и подергивались икры.
– Если бы сегодня мы уехали и спасли советников, ты бы все равно захотел на мне жениться?
Он бросился на меня. Его руки ударились о прутья, и я отступила назад. Его пальцы едва коснулись моей груди, и я подпрыгнула, как бы, случайно, выронив из кармана перочинный нож. Я смотрела прямо на него и сделала вид, что ничего не замечаю. Мой благотворец заскулил.
– Ты предала меня, – сказал он. – Я бы отдал тебе все. Я спасал нас. Они тянут тебя назад.
– Тогда я с этим смирюсь, потому что я – часть Цинлиры и должна поддерживать свой народ, – сказала я. – Мы не должны измеряться пользой, которую приносим. Там, снаружи, тысячи таких, как ты. Успех всегда является показателем чистой самодостаточности. Ты не особенный, я не особенная, и, конечно, ты не можешь решать, кто будет жить, а кто умрет. Ты ничем не лучше других. Мне надоело быть тихой и скромной. Это то, чего всегда хотели совет, суд и суверен. А я отказываюсь дать им то, чего они хотят.
Он склонил голову под каким-то странным углом.
– Лорена, как они будут править?
– Ты одержим идеей правления. Это не имеет значения.
– То есть править будешь ты, – сказал он и снова рассмеялся.
– Через пять дней наследие Чейзов исчезнет, – сказала я, уходя. – Я рада, что отказалась от половины воспоминаний о тебе.
Потому что после этого мне будет не так больно.
Глава сорок вторая
Я навестила Джулиана еще раз. День до того, как, по моим расчетам, он должен был открыть Дверь, прошел как и любой другой. Утренний рывок, чтобы убедиться, что все было подготовлено к появлению Грешных. В королевском дворце была большая церковь, которая пришла в негодность после ухода богов, и Карлоу и Бэзил заняли колокольню. Вчера они перенесли туда наши вещи. Мы были там совершенно одни, и оттуда открывался чудесный вид на все Устье. Было видно и новые постройки вокруг Незабудок. Они вышли выше, чем мы планировали, но были прочными. Жители Устья почти не сомневались в этом.
Бэзил все еще беспокоился о том, чтобы после открытия Двери вовремя доставить всех в Незабудки, но Карлоу приняла мои заверения, что они будут в безопасности с косым взглядом и насмешкой. Что бы ни говорил Бэзил, она была проницательна.
– Джулиан? – позвала я, остановившись у его камеры.
Только Карлоу спросила, почему бы нам просто не вышвырнуть советников из камер прямо сейчас и не выиграть еще несколько дней. Я не стала ей отвечать.
– Джулиан, – я позвала его еще раз и подошла ближе.
Перочинного ножа не было.
Джулиан лежал, свернувшись калачиком у дальней стены камеры. Рядом с ним лежала его рубашка. Он ничего не ответил. Над ним в камне было вырезано двенадцать полос.
Хорошо.
Позади меня послышались шаркающие шаги.
– Оставь его в покое.
– Что ты здесь еще делаешь? – спросила я, выходя из пещеры с камерами и присоединяясь к Алистеру.
– Работаю.
Волосы Алистера были собраны в узел на затылке, его очки сползли на кончик носа. Он посмотрел на меня и покачал головой. Я видела, как бьется вена на его бледной шее.
– Говорят, я иногда это делаю.
Он был бы таким хорошим благоосененным. Он так часто жертвовал собой ради работы.
– Я никогда не слышала таких ужасных слухов, – сказала я, следуя за ним к пещере с Дверью. – Иди сюда.
Он позволил мне притянуть его к себе и вздрогнул, когда я прижалась губами к его лбу.
– Тебе нужно поспать, иначе ты заболеешь. – Мои пальцы продолжали держать его за рукав. – Пойдем в твою комнату.
– Лорена, еще не стемнело. – Он выпрямился, и его позвоночник хрустнул так громко, что я подпрыгнула. Дверь, все еще похожая на дверь в комнату моей больной матери, открылась порывом ветра и захлопнулась. Алистер наклонил голову, изучая ее. Я села на стол.
– Я думаю, она со мной играет, – сказал он. – Смотри.
Его губы скривились в усмешке, и из Двери выпала одна-единственная щепка. Рука начала слабо болеть, но с каждым вздохом боль становилась сильнее. Я зашипела. Ногти на моей левой руке исчезли.
– Мог бы и предупредить, – пробормотала я, осматривая бугристую кожу там, где раньше были ногти.
– Для такой большой двери у меня ногтей слишком мало, – промычал Алистер, делая пометку в блокноте. – Она все еще там.
Щепка все еще лежала на красной грязи.
– Другие исчезали быстрее, – сказал он. – Что в тебе изменилось?
Я пожала плечами.
– Возможно, имеет значение элемент неожиданности, – пробормотала я.
– Нет, Карлоу я тоже не предупреждал.
Трудно было сознавать, что этот юноша и тот, кто гладил мою челюсть пером из лебединого пера, – один и тот же человек.
Наконец, щепка погрузилась в грязь, и трещина в двери исчезла. Алистер закрыл книгу и прислонился ко мне.
– Я думал об этом. Хотел открыть Дверь, – прошептал он. – Я мог бы стать злодеем, если бы это освободило нас от неопределенности.
– Я здесь не для того, чтобы быть твоей совестью, – тихо сказала я, – но не тебе открывать Дверь.
– Я знаю. Я просто хочу, чтобы мы всегда понимали друг друга. – Он ухватил меня за лацканы пальто. – Ты редко носишь это в эти дни. Ты надела его для меня?
В эти дни я чувствовала, что нахожусь слишком близко к Смерти, чтобы беспокоиться о формальностях.
– Ты свое редко носишь.
Я засмеялась и коснулась его воротника.
– Какое это имеет значение?
– Почему перестала? – спросил он, одной рукой скользя по моим ребрам и поднимаясь к броши, приколотой к моей груди. – Я хочу понять.
– Я была могильщицей из Лощины, потому что это было необходимо и уважаемо, – прошептала я. – Я боялась, что если я не буду нужна им, они не захотят, чтобы я была с ними. Я боялась, что, если я не соглашусь на работу, которую они считают неприятной, они будут ожидать от меня большего, чем я готова дать. Пока они нуждались во мне, они не нарушали мои границы.
Алистер провел языком по губам, пристально глядя, как его пальцы скользят по моему плечу. Он накрутил прядь волос на палец.
– Моя мать не спасла бы меня, если бы я не был грехоосененным. Она позволила бы моему отцу меня убить.
Он сказал это с такой уверенностью, что у меня перехватило дыхание. Он знал, что так и было бы, и знал, что я пойму боль человека, которого обманывали и не понимали родители. Я хотела жить в комфорте и спокойствии, быть с тем, кто точно знал, что я думаю и почему. Я хотела делить простыни и ложиться спать с человеком, который понимал бы, почему я ставлю свою работу выше себя. Я хотела дружбы и понимания, разговоров, таких долгих, чтобы у меня болело горло и наполнялось сердце. Я не хотела ничего усложнять.
И меньше чем за день я все испорчу.
– Нам нужно отдохнуть. – Я выскользнула из-за стола. – Пойдем к тебе?
Он позволил мне вести его и не отпускал мою руку. Нас не преследовали тени, и мы не встретили в коридорах никого, кроме солдат Уирслейнов. В комнате Алистера было тепло и душно, воздух был застоялым, несмотря на то слуги держали ее в чистоте. Алистер ускорился и открыл одну из щелей в потолке. В его комнатах не было окон.
Я сбросила туфли. Алистер сел на кровать, положив локти на колени и подперев подбородок руками. Он смотрел, как я расстегиваю пуговицы своего пальто и как позволяю ему скользнуть на пол, а потом схватил меня за бедра, развернул и уложил к себе на грудь. Я натянула одеяло на наши ноги.
– Ты избегала меня, – мягко сказал он и накрутил прядь волос у моего виска на палец. – Почему?
Давление в моей голове ослабло, но я не могла быстро придумать, что сказать – и при этом не солгать.
– О, Лорена Адлер, – прошептал он, и от его слов в груди у меня все сжалось, – что ты задумала?
Он провел пальцем по центральной линии моей головы и разделил мои волосы на две ровные части. Я снова вздрогнула.
– Молчишь? – спросил он.
Я положила голову ему на правое плечо и посмотрела на него.