Фильм «Двенадцать стульев» 1971 года слабый (1976 ненамного лучше), но сцена рубки стульев на берегу моря под «Вечерний звон» — пример точного угадывания авторского замысла. Впрочем, Булгакова вообще легко экранизировать, А Пуговкин конечно стопроцентное соответствие образу отца Фёдора. Идеал.
Развитие сюжета в дилогии всегда логично и назидательно, а сам главный герой, подобно Булгакову в жизни, всех учит и морализирует, но это морализирование, опять же как у Булгакова, не тяжеловесно, а шутливо и иронично.
Общий тон «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» — снисходительное, не очень обязательное, забавное и часто шутливое нравоучение. Если оно бывает резким и даже жестоким, то только при сопоставлении со злобой реального мира. Сатира на Маяковского зла при сопоставлении с его личностью. Но в контексте романа образ Ляписа-Трубецкого вовсе не злой. И иногда герои дилогии вызывают искреннюю жалость.
Думаю, Катаевы и Ильф совершенно справедливо утверждали, что первоначально Остап Бендер был эпизодическим персонажем, подобно Жоржу Милославскому в «Иване Васильевиче» или Аметистову в «Зойкиной квартире». Но потом он стал главным героем, потому что Булгаков почувствовал себя Бендером, обводящим вокруг пальца литературных идиотов. Во всех крупных вещах он отождествляет себя с главным героем, от имени которого прямо или косвенно ведет повествование. Иначе он просто не умеет.
Бендеру-Булгакову удалось опубликовать свои книги безо всяких проблем и нервотрёпки: и в журналах, и отдельными книгами, и даже за рубежом. Вещи пользовались большим спросом, и инициаторы предприятия получили очень хорошие деньги. Думаю, в общей сложности как раз столько, сколько Остапу удалось изъять из чемодана Корейко.
Пасхалка Кукрыниксов. За Булгаковым Бендером в очереди стоят Ильф и Петров и Булгакова Бендера отпихивают от окошка. Это намек на то, что первоначальный финал «Золотого теленка» был изменен. Но, похоже что у талантливых Кукрыниксов пасхалочка получилась покруче.
В «Золотом теленке» есть прелестная сценка, адресованная будущим «советским инженерам», которые как пародийный класс только ещё наклёвывались:
«Грубиян Паровицкий изо всей силы ударил Остапа по плечу и воскликнул: — Поступай к нам в политехникум. Ей-богу! Получишь стипендию 75 рублей. Будешь жить как бог. У нас — столовая, каждый день мясо. Потом на Урал поедем, на практику. — Я уже окончил один гуманитарный вуз, — торопливо молвил великий комбинатор. — А что ты теперь делаешь? — спросил Паровицкий.
— Да так, по финансовой линии.
— Служишь в банке?
Остап внезапно сатирически посмотрел на студента и внятно сказал: — Нет, не служу. Я миллионер…
— Сколько ж у вас миллионов? — спросила девушка в гимнастических туфлях, подбивая его на веселый ответ. — Один, — сказал Остап, бледнея от гордости.
— Что-то мало, — заявил усатый.
— Мало, мало! — закричали все.
— Мне достаточно, — сказал Бендер торжественно.
С этими словами он взял свой чемодан, щелкнул никелированными застежками и высыпал на диван все его содержимое. Бумажные плитки легли расползающейся горкой. Остап перегнул одну из них, и обертка лопнула с карточным треском…
— Как видите, гуманитарные науки тоже приносят плоды, — сказал миллионер, приглашая студентов повеселиться вместе с ним».
В 20-е годы Булгаков относился к работе как русский: «взялся — сделай». В 30-е он вынужденно освоил советскую манеру работать — пилить средства и гнать туфту.
Он числился на работе во МХАТе, потом в «Большом театре. Во МХАТе он серьёзно работал, пьесы его не ставили. Но с точки зрения советских нравов Михаил Афанасьевич честно отрабатывал хлеб (ну не получается, но работает же!). Это вызывало большую нервотрёпку, Булгаков переживал, что не справляется с работой и подводит театр. Халтурить он не умел, и даже поверхностные переделки романов классиков в пьесы отнимали у него много сил. В Большом Театре он уже халтурил сознательно и вполне профессионально. По договору раз в год он должен был предоставить либретто, при этом и он сам, и его руководство прекрасно понимали, что это синекура (распоряжение Сталина). Было важно обозначить работу и дать листаж. А то, что либретто (написанное левой ногой) затем не пройдет репертком (просто потому, что Булгаков ОДНОВРЕМЕННО с синекурой и в черном списке — вот такой парадокс!) в этом ни Булгаков, ни руководство театра не виноваты. На то и поставлены надзорные органы над несмышлёными интеллигентами, чтобы в таких случаях помогать и предостерегать.
В этом контексте «Батум», скорее всего, был гипертуфтой. И всё удалось — он получил за пьесу большой гонорар, ему должны были дать новую квартиру (хотя по советским условиям Булгаков и так жил шикарно: в трёхкомнатной квартире на троих). А то, что пьесу запретили, даже лучше, — так как марать имя, конечно, не хотелось. Кроме того это было издевательство над советской властью: запрещаете автоматом все мои пьесы — ну и умойтесь, запретите пьесу, которая прославляет Сталина.
Так что если у Булгакова и была досада после внезапной остановки работы над пьесой, то только из-за срыва туристической поездки в Батум «для сбора материала» (конец августа начало сентября — самое оно). Так гениальный писатель Булгаков превратился в жулика Бендера, ставящего для жителей Васюков и Владикавказа «Детей муллы» и «Батум».
Зарезать, конечно, могли. Ингуши могли зарезать Булгакова за «Детей муллы», ингуши избили Бендера во Владикавказе, когда он пытался (вначале небезуспешно) обыграть их в три листка. И конечно ему могли выколоть глаза за «Батум». Ну так колониальные нравы-съ. А риск — дело благородное.
XXIII
Однако не будем забывать, что Булгаков мастер создавать тяжелые вещи. Это не обязательно достоинство, просто свойство личности. Создавая некий символ, предмет, он навечно помещает его в свой мир и не может от него избавиться. Поэтому в дилогии есть избыточность, выходящая за пределы авантюрного жанра.
Давайте вспомним, как появилась фуражка Остапа Бендера. Вначале, как это ни покажется странным, фуражка была куплена Воробьянинову на Кавказе — для представительских целей (как и белые штаны):
«Воробьянинову в магазине готового платья Тифкооперации был куплен белый пикейный костюм и морская фуражка с золотым клеймом неизвестного яхт-клуба. В этом одеянии Ипполит Матвеевич походил на торгового адмирала-любителя. Стан его выпрямился. Походка сделалась твердой».
Эти действия привели к повышению самосознания затюканного предводителя дворянства. Но его лидерство (бывшее с самого начала не очень доброй шуткой Бендера) оказалось злокачественным. Воробьянинов по мере развития сюжета закончил процесс перерождения в советского человека (начатый на должности башмачкина в уездном ЗАГСе) и зарезал своего компаньона.
Второе и последнее упоминание фуражки в «12 стульях» — Воробьянинов вскрывает последний стул в шахматном клубе (опять тяжелый символ — придумав двумястами страницами ранее Нью-Васюки, Булгаков не может отказаться от урановой вещи — она неколебима) и мечтает:
«Сейчас же на автомобиль, — подумал Ипполит Матвеевич, обучавшийся житейской мудрости в школе великого комбинатора, — на вокзал и на польскую границу. За какой-нибудь камешек меня переправят на ту сторону, а там…»
Но стул оказывается пустым.
«Воробьянинов, бросив все как было в шахматном кабинете, забыв там плоскогубцы и фуражку с золотым клеймом несуществующего яхт-клуба, никем не замеченный, тяжело и устало вылез через окно на улицу».
Фуражка командора оказывается не по сеньке, и подхватывается ожившим Остапом в «Золотом теленке». (ложная смерть главного героя энд автора постоянный рефрен булгаковских произведений, хотя в данном случае имеется и вполне утилитарная причина — Катаев-Петров и Катаев-Ильф превратились в Ильфа-Петрова и второй роман на время отпал).
При последнем упоминании уже в этой книге, фуражка слетает с головы командора и превращается в гоголевское колесо из «Мертвых душ».
«Пропеллеры исчезли в быстром вращении. Дрожа и переваливаясь, самолет стал разворачиваться против ветра. Воздушные вихри вытолкнули миллионеров назад, к холму. С Остапа слетела капитанская фуражка и покатилась в сторону Индии с такой быстротой, что ее прибытия в Калькутту следовало бы ожидать не позже, чем через три часа. Так бы она и вкатилась на главную улицу Калькутты, вызвав своим загадочным появлением внимание кругов, близких к Интеллидженс-Сервис, если бы самолет не улетел и буря не улеглась. В воздухе самолет блеснул ребрами и сгинул в солнечном свете. Остап сбегал за фуражкой, которая повисла на кустике саксаула».
Однако если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Остап приезжает в Москву и встречается с Рабиндранадом Тагором. Этот эпизод, почему-то постоянно опускается в многочисленных экранизациях и постановках, а он для понимания книги ключевой. Это и есть настоящая развязка повествования, а вовсе не женитьба Зоси Синицкой на профсоюзном дураке, или ещё более дурацкая попытка пересечения Бендером румынской границы.
Остап поселяется в гостинице «Гранд-отель» («Метрополь»), где лучший четырехкомнатный номер-люкс занимает «индусский философ и поэт». Бендер добивается с ним встречи на правах представителя коллектива кооператоров, так как мыслитель с одиночками не встречается.
«Просьба не курить!»
Переводчик отодвинул портьеру и пышно сказал:
— Пусть войдет кооперативная организация, желающая узнать, в чем смысл жизни. На кресле с высокой и неудобной резной спинкой сидел великий философ и поэт в коричневой бархатной рясе и в таком же колпаке. Лицо у него было смуглое и нежное, а глаза черные, как у подпоручика. Борода, белая и широкая, как фрачная манишка, закрывала грудь. Стенографистка сидела у его ног. Два переводчика, индус и англичанин, разместились по бокам.