Думаю это «небольшое стилистическое разногласие» и есть причина зверской, неправдоподобной ненависти в РФ к Булгакову. Это чужой разум, говорящий на родном языке и говорящий вещи либо оскорбительные, либо непонятные. Или и то, и другое одновременно. При этом он говорит адресно. Это не голос ушедшей эпохи, а собеседник на лавочке в парке.
Поэтому оказалось, что Булгаков «сатанист» — нехороший человек из нехорошей квартиры, вокруг которого советские дохнут как мухи. Но на варенье всё равно лезут. Своего-то за душой нет.
А весы по-прежнему неподвижны. Вроде бы легко подтолкнуть русскую чашу в небытие — но для этого надо быть талантливым человеком. Таланта нет, поделать ничего невозможно. Остаётся беситься.
Пройдет время, и русский разум снова появится. Много сделано, чтобы этого не произошло, но великая культура не такая вещь, чтобы её можно было разрушить физически. В духовном мире она неуязвима, хотя и может умереть, как умерла античная цивилизация. Но это какие сроки.
В молодости мне казалось, что оживление уснувшей культуры дело посильное, вот возьмусь и немножко сдвину мёртвое равновесие в плюс. А там процесс пойдет сам — чем дальше, тем быстрее.
Этого не произошло. Но и другая сторона за 30 лет ничего не сделала. Так что вопрос не решен.
Цикл «Необходимо и достаточно» это самый краткий очерк истории русской литературы, рассчитанный на старшеклассников и студентов-нефилологов. То, что всегда СЛЕДУЕТ ЗНАТЬ образованному русскому человеку и гражданину свободной России о людях, которые создали нашу цивилизацию. Ну, так получилось, что русская культура это писатели. Можно этим восхищаться, можно над этим смеяться, но это так и ничего тут не поделаешь. В любом случае следует принять как данность. Я лично считаю, что тут есть большие минусы, но есть и великие плюсы. Главный плюс в том, что такая культура «не гнется, не ломается, а только кувыркается». Её невозможно убить — «что написано пером, то не вырубишь топором».
Настоящий пост к основному корпусу текстов «Необходимо и достаточно» не относится. Это дополнение для читателей моего блога. Я более-менее внимательно посмотрел, что пишут в блогосфере ЖЖ по поводу цикла. Пишут в основном, конечно, о Булгакове, и, что касается Булгакова, — в основном об авторстве дилогии «Двенадцать стульев» — «Золотой теленок».
Ну что сказать… Мне кажется, что основа основ литературоведческих штудий это интерес к изучаемым текстам. Интерес к литературе есть — может быть литературоведение. Интереса нет — нет литературоведения.
Проблема 90 % пишущих по теме в том, что они ни Булгакова, ни «Ильфа-Петрова» не читали, и читать не хотят. Им интересно другое (это вообще интерес советского человека) — использовать литературоведение для оскорбления и унижения оппонента, в данном случае меня. То есть важна не книга, а фига.
В этом смысле типичным является пост: перепост в ЖЖ: http://marss2.livejournal.com/2298849.html
Таких постов десятки, поэтому, отвечая на него, отвечаю и всем остальным.
В тексте пространные рассуждения, какой я нехороший обманщик и насколько умён и хорош автор. Если их убрать, останется сухой остаток, о котором имеет смысл поговорить.
Фига: Булгаков везде, где можно, использует краткие формы прилагательных ("упитан, лыс"), Ильф и Петров — наоборот.
Книга: В «Мастере и Маргарите» слово «упитан» употребляется один раз, «лыс» употребляется два раза, в «Золотом теленке» один раз употребляется слово «лыс». Ну и что?
Можно посмотреть как в этих произведениях обыгрывается лысина. «Мастер и Маргарита:
«Крестясь и что-то бормоча, пролетел печальный человек, без шляпы, с совершенно безумным лицом, исцарапанной лысиной и в совершенно мокрых штанах».
«Из соседней комнаты вылетела большая темная птица и тихонько задела крылом лысину буфетчика».
«Я шляпочку забыл, — шепнул буфетчик, тыча себя в лысину… В то же мгновение берет мяукнул, превратился в черного котенка и, вскочив обратно на голову Андрею Фокичу, всеми когтями вцепился в его лысину».
«Душенька! — будя своими воплями заснувший сосновый лес, отвечала Наташа, — королева моя французская, ведь я и ему намазала лысину, и ему!»
Это все упоминания. А вот «Золотой теленок»:
«Как дыня на баштане, мерцала загоревшая от солнца лысина, на которой очень хотелось написать химическим карандашом какое-нибудь слово».
«Ну, довольно, — молвил Остап, — не стучите лысиной по паркету».
«Он подошел вплотную к сумасшедшему с лимонной лысиной».
«Но в его кудрях, как луна в джунглях, светилась лысина».
В обоих произведениях «лысина» появляется четыре раза, все четыре раза это сниженный образ, как правило, связанный с безумным поведением и часто вызывающий физическую агрессию.
Фига: Булгаков пользуется гиперболами ("сверхъестественных размеров очки"), у Ильфа и Петрова этого нет.
Книга: Все случаи употребления усиления «сверх» в "Мастере и Маргарите":
сверхъестественный
сверхмолния
сверхбыстроходный
сверхсрочный
Все случаи аналогичного словоупотребления в «Золотом теленке».
сверхмощный
сверхъестественный
сверхбедлам
сверхшуба (!)
Что дальше?
Фига: Булгаков «создает атмосферу — а потом предъявляет прямую речь», Ильф и Петров «дать герою заговорить они стараются как можно быстрее, потому что этого от них читатель и ждет, а не описаний лип и костюма героя».
Книга: Первая прямая речь персонажей «Мастера и Маргариты» наступает через три абзаца экспозиции:
«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его
помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.
Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его — поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный. Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды». Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.
— Дайте нарзану, — попросил Берлиоз».
«Золотой теленок». Первая прямая речь персонажа наступает через три абзаца экспозиции:
«И только в маленьких русских городах пешехода еще уважают и любят. Там он еще является хозяином улиц, беззаботно бродит по мостовой и пересекает ее самым замысловатым образом в любом направлении. Гражданин в фуражке с белым верхом, какую по большей части носят администраторы летних садов и конферансье, несомненно принадлежал к большей и лучшей части человечества. Он двигался по улицам города Арбатова пешком, со снисходительным любопытством озираясь по сторонам. В руке он держал небольшой акушерский саквояж. Город, видимо, ничем не поразил пешехода в артистической фуражке. Он увидел десятка полтора голубых, резедовых и бело-розовых звонниц; бросилось ему в глаза облезлое кавказское золото церковных куполов. Флаг клубничного цвета трещал над официальным зданием. У белых башенных ворот провинциального кремля две суровые старухи разговаривали по-французски, жаловались на советскую власть и вспоминали любимых дочерей. Из церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно, хранился картофель. — Храм Спаса на картошке, — негромко сказал пешеход».
Фига: «Язык Ильфа и Петрова простой до примитивизма, от точки до точки короткими перебежками».
Книга: Вот как описывается всего-навсего сидение Остапа Бендера за столом:
«Между тем великий комбинатор заканчивал жизнеописание Александра Ивановича Корейко. Со всех пяти избушек, составлявших чернильный прибор "Лицом к деревне", были сняты бронзовые крышечки. Остап макал перо без разбора, куда попадет рука, ездил по стулу и шаркал под столом ногами.
У него было изнуренное лицо карточного игрока, который всю ночь проигрывал и только на рассвете поймал наконец талию. Всю ночь не вязались банки и не шла карта. Игрок менял столы, старался заманить судьбу и найти везучее место. Но карта упрямо не шла. Уже он начинал "выжимать", то есть, посмотрев на первую карту, медленнейшим образом выдвигать из-за ее спины другую, уже клал он карту на край стола и смотрел на нее снизу, уже складывал обе карты рубашками наружу и раскрывал их, как книгу, словом, проделывал все то, что проделывают люди, когда им не везет в девятку. Но это не помогало. В руки шли по большей части картинки: валеты с веревочными усиками, дамы, нюхающие бумажные лилии, и короли с дворницкими бородами. Очень часто попадались черные и розовые десятки. В общем, шла та мерзость, которая официально называется "баккара", а неофициально "бак" или "жир". И только в тот час, когда люстры желтеют и тухнут, когда под плакатами "спать воспрещается" храпят и захлебываются на стульях неудачники в заношенных воротничках, совершается чудо. Банки вдруг начинают вязаться, отвратительные фигуры и десятки исчезают, валят восьмерки и девятки. Игрок уже не мечется по залу, не выжимает карт, не заглядывает в них снизу. Он чувствует в руках счастливую талию. И уже марафоны столпились позади счастливца, дергают его за плечи и подхалимски шепчут: "Дядя Юра, дайте три рубля!". А он, бледный и гордый, дерзко переворачивает карты и под крики: "Освобождаются места за девятым столом! и "Аматорские, пришлите по полтиннику!" — потрошит своих партнеров. И зеленый стол, разграфленный белыми линиями и дугами, становится для него веселым и радостным, как футбольная площадка».