— Данстабл не хвастался, — закончил он. — Конечно, Пудинг устал, он был расстроен. Как бы то ни было, за десять минут он потерял триста фунтов.
— Триста фунтов?
— Да.
— Наличными?
— В высшей степени.
— Значит, они у него были! Почему он не дал их дочери?
— А, понимаю! Пудинг — странный человек. Дочь, не дочь, а с выигрышем он не расстанется. Собственно говоря, я могу встать на его точку зрения.
— А я не могу.
— Что поделаешь! Ну, не становись.
— Нет, ты скажи, что нам делать?
— Нам? Залезть к нему, забрать деньги.
Привычное чувство дурного сна вернулось к Мартышке. Он слышал ясно, а поверить не мог.
— Забрать?
— Да.
— Это кража.
— Не без того. Считай, что мы их заняли. Отдадим частями, с букетиком белых фиалок.
— Нет, послушай…
— Знаю, знаю. Тебе, с твоим юридическим умом, ясно, что это проступок, если не преступление. Что поделаешь! Деньги нужны Полли. Помню, Пудинг сказал, что она для меня как дочь, и не ошибся. Я чувствую к ней точно то же самое, что чувствует Эмсворт к свинье. До законов ли тут? Да, я кроток, я щепетилен — но ради нее с удовольствием стану злодеем. Словом, деньги мы берем.
— Почему «мы»?
Лорд Икенхем удивился:
— То есть как — почему? Поразительно! Я думал, это честь.
— Нет, — сказал Мартышка. — С меня хватит. Собачьи бега — ладно. Приехать без приглашения — допустим. Красть я не буду.
— Дорогой мой, подумай! Если бы не ты, у Полли были бы деньги.
— А, черт!
Мартышка густо покраснел.
— Значит, пойдешь?
— Д-да.
— Прекрасно. Я в тебя верил. Не надо так шутить со старым человеком, я чуть не испугался. Мне одному не справиться. Ты в голосе? Ах да, ты только что пел как соловей. Это хорошо.
— Почему?
— Потому что тебе придется ходить по газону и петь «На дивном, дивном, дивном берегу Лох-Ло-мон-да».
— Как это?
— Так. Очень просто. Данстабл почему-то сидит у себя. Его надо выманить. Даже такой неопытный вор, как я, видит, что красть лучше, когда нет хозяина. На благородную песнь о Лох-Ломонде он мгновенно отзывается. Ты будешь вроде сирены или Лорелеи. Приманив его, ты убежишь во тьму, а я — залезу в комнату. Все ясно?
— Тебя увидят.
— Ты вспомнил о Бакстере? Правильно, не забывай ни о чем. Но и я о нем не забыл. Я дам ему снотворное.
— Где ты его возьмешь?
— У Пудинга. Раньше он с ними не расставался. В этом своем клубе он не смог бы установить без них такой порядок.
— Как же ты его дашь?
— Уж придумаю. Наверное, он у себя?
— Возможно.
— Тогда я к нему зайду, спрошу о здоровье. Тут доверься мне. Ты вступишь в игру после обеда. Час «Х» — в 21.30.
Увидев Бакстера, граф сразу понял, что тот очень изменился. Как у Наполеона, у секретаря слабым местом был желудок. К вечеру стало полегче, но сейчас мысли о свинье снова все разбередили. Когда вошел лорд Икенхем, восемнадцать диких кошек уже как следует вгрызлись в его утробу. Поэтому он и не улыбнулся гостю. Как улыбнешься, если надо тащить Императрицу из ванной?
— Да? — спросил он сквозь зубы, переставая массировать жилет.
Лорд Икенхем ничуть не обиделся. У него хватало приветливости на двоих.
— Как здоровье? — спросил он. — Вы, наверное, думали, что ж это я не захожу, но столько дел, столько дел! То одно, то другое… Так как же здоровье? Живот схватило? Нехорошо, нехорошо. Все сокрушались о вас, я — первый.
— Обойдусь.
— Нет, что вы! Без жалости никто не обойдется, даже самый смиренный. Но я ею не ограничусь. Вот лекарство. — Он вынул таблетку. — Положите в воду, и как рукой!
Бакстер замялся, он не верил в жалость. Но вдруг он повеселел. Нет, он не думал, что герцог добр, — мало того, он думал, что герцог не узнает доброты, если ее подать на блюдечке, — но предполагал, что теперь, после такой услуги, тот не выгонит его из-за какого-то бала. Значит, шантажировать нечем.
— Спасибо, — сказал он. — Все понятно. Хотите меня обмануть…
Лорд Икенхем огорчился:
— Как вы подозрительны, Бакстер! Доверяйте людям.
— Вам что-то нужно.
— Только ваше здоровье.
— Хотите проверить, велика ли ваша власть?
— Какой слог!
— Нет, не велика. Все изменилось. Я оказал герцогу большую услугу, и он меня не уволит. Так что я вас выдам. Ык!
Лорд Икенхем посмотрел на него с сочувствием:
— Дорогой мой, вы страдаете. Примите таблетку, а?
— Вон!
— Как рукой…
— Во-о-он!
Граф вздохнул.
— Что ж, я уйду, если хотите, — сказал он и столкнулся в дверях с лордом Бошемом.
— Привет! — сказал Бошем. — Привет-привет-привет! Пип-пип.
Говорил он с чувством. Ему не понравилось, что злодей — у Бакстера. Детективы он знал не хуже брата, а потому помнил, что бывает, когда злодей зайдет к кому-нибудь. Вроде бы просто заглянул, а на самом деле принес кобру. Сам попрощается, а старая добрая змея сидит за гардиной.
— Привет! — закончил он. — Ничего не нужно?
— Да вот, ждем обеда, — отвечал граф.
— А? Сейчас позвонят.
Граф вышел.
— Что ему понадобилось? — продолжал Бошем. Бакстер вместо ответа бил себя в грудь, как гость на свадьбе[98].
— Не знаю, — сказал он, когда приступ утих. — Я его выгнал. Принес какую-то гадость. Положил в стакан. А на самом деле, я думаю, хотел умаслить.
— Зачем? — удивился Бошем. — Вы же не можете его выдать.
— Могу.
— Как это?
— Ык!
— Вам плохо?
— О-о-ы!
— Я бы на вашем месте это принял. Одно дело — что он злодей, другое дело — таблетка. Пейте, чего там! Пип-пип. Ну, чик-чирик.
Скрючившись от боли, Бакстер поднял стакан и выпил, хотя чирикать не стал. А уж потом, при всем желании, он и не смог бы.
Внизу, в холле, дворецкий стоял у гонга, держа палку наготове. Леди Констанс заметила его, но любоваться им не могла, ибо к ней на всех парах несся ее племянник. Добежав, он схватил ее за руку и потащил в нишу.
— Джордж! — воскликнула она, хотя давно не удивлялась странностям своих племянников и племянниц.
— Да, да. Что случилось!!!
— Ты напился?
— Конечно, нет. Я испугался. Слушай, ты помнишь этих мошенников? Так вот, главный мошенник усыпил Бакстера.
— Что?
— Усыпил! Дал таблетку. Значит, они приступают к действиям. Ах ты, обед! Идем. Ничего, сразу после обеда беру ружье. Что же это такое? Распоряжаются, как у себя дома! Хорошенькое дело! Ну, я им покажу!
Глава XVIII
В двадцать минут десятого, пообедав в своей спальне, герцог ждал кофе и ликера. Он был сыт, он умел поесть, но душевный мир, столь связанный с сытостью, все не приходил. С каждой минутой он волновался сильнее. Нерадивость Руперта Бакстера вызывала в нем то же чувство, какое вызвала в жрецах Ваала[99] нерадивость их божества. Деятельный секретарь, сжимавший в это время виски, чтобы голова совсем не раскололась, очень огорчился бы, если бы узнал, что думает о нем хозяин.
Когда дверь открылась и вошел Бидж с подносом, герцог немного оживился, но лишь на мгновение — дворецкий был не один. Чего-чего, а посетителей страдалец не ждал.
— Добрый вечер, — сказал лорд Икенхем. — Не уделите ли минутку?
Нет, мы не подумаем, что граф пал жертвой угрызений. Просто он не очень доверял Мартышке. Велишь молодому человеку петь про Лох-Ломонд, а он забудет слова или мелодию. Вот почему еще за обедом великодушный пэр решил прямо воззвать к лучшим чувствам, а не выйдет — опять прибегнуть к таблетке. Бокал бренди, стоявший на подносе, как раз подошел бы.
— Я насчет денег, — продолжал граф, — которые вы сегодня выиграли.
Герцог осторожно заурчал.
— Плум очень расстроен.
Герцог поурчал еще, но в другой тональности — сердито, и графу показалось, что из ванной послышалось эхо. Видимо, шутки акустики.
— Да, расстроен. Понимаете, это не его деньги.
Герцог повеселел:
— А? Что такое? Украл?
— Нет, что вы! Он исключительно честен. Отложил для дочери, на свадьбу. А теперь их нет!..
— Чего ж вы от меня хотите?
— Чтоб вы их вернули.
— Вернул?
— Конечно. Какой благородный, великодушный, трогательный поступок!
— Нет. Идиотский, — поправил его герцог. — Вернул, вы подумайте! В жизни не слышал такой чепухи.
— Вспомните, он расстроен.
— Ну и пусть.
Граф догадался, что взывать к лучшим чувствам нельзя, если их нет; и задумчиво вынул таблетку из жилетного кармана.
— Очень жаль, что его дочь не сможет выйти замуж.
— Почему?
— Она любит молодого поэта.
Герцог не забывал обид.
— Пусть скажет спасибо, — посоветовал он. — Поэта! Это надо же! Отбросы общества!
— Значит, деньги не отдадите?
— Нет.
— А то подумайте. Они здесь, у вас?
— Не ваше дело.
— Ну вот, встали бы, подошли к столу… или к шкафу…
Он помолчал, выжидательно глядя на герцога. Тот не шелохнулся.
— Подумайте, а?
— Еще чего!
— О милости взываем, — напомнил граф, положившись на метод мопсообразной дамы, — и молитва нас учит милости.
— Э?
— Учит милости. Как тихий дождь с небесной высоты…
— Что вы порете?
— …она благословляет и того, кто к милости стремится, но стократ — того, кто милует.
— Черт знает что! Спятил. В общем, я занят. Сейчас придет мой секретарь. Вы его не видели?
— Перед обедом — видел, а сейчас — нет. Развлекается где-нибудь.
— Я ему поразвлекаюсь!
— Молодость, молодость…
— Я ему покажу молодость!
— А, вот и он!
— Э?
— Кто-то стучится.
— Не слышу.
Герцог встал и приблизился к двери. Граф разомкнул руку над бокалом.
— Никого нет, — сказал герцог.
— Значит, послышалось. Что ж, если вы заняты, не буду мешать. Не хотите поступить благородно — дело ваше. Спокойной ночи, мой друг. — И граф удалился.