Иззи замедлила шаг. Когда она думала о своих обидчицах, что-то рвалось у нее из груди, ударяясь о ребра, словно дикий царапающийся зверь в клетке. Живот сводило от спазмов, а зубы ныли от боли. У нее закружилась голова, и она остановилась, чтобы отдышаться. Ей нельзя так злиться, иначе она слетит с катушек, совсем как ее мать. Иззи набрала в грудь воздуха, огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не видел, как она ни с того ни с сего встала как вкопанная посреди тротуара — ни дать ни взять сумасшедшая.
На другой стороне улицы она увидела магазинчик и со всей силой впилась в кожу ногтями, борясь с искушением пойти туда и купить пачку лезвий. Иззи разжала кулаки и, сосчитав до десяти, пошагала дальше. Она гнала из головы мрачные мысли. Никто не заставит ее вернуться назад, к той темноте и одиночеству, где единственным развлечением была острая боль. Не бывать этому!
Наконец Иззи дошла до склада. Пег уже поджидала ее там. Она возбужденно тараторила, широко раскрыв глаза. На ней была длинная пестрая юбка, мужская безрукавка и сандалии. Свои буйные темные локоны она убрала наверх. Гарри стоял в другом конце склада и, оживленно жестикулируя, о чем-то рассказывал группе мужчин и женщин.
Пег показала Иззи четыреста двадцать семь чемоданов и сундуков из Уилларда. Они стояли на столах в ожидании, когда их откроют и вынут содержимое. Задыхаясь от волнения, Пег вручила Иззи толстый блокнот в кожаном переплете.
— Ты будешь записывать имена владельцев, — объяснила опекунша. — А я буду открывать чемоданы и перечислять, что внутри. Нужно указать все, вплоть до мелочей.
— Понятно, — кивнула Иззи. — По-моему, это несложно.
— Мы начнем работу с одного конца, а команда Гарри — с другого.
В эту минуту Гарри направился к ним в сопровождении двух людей. Он был высоким, стройным мужчиной. Его светлые волосы уже поредели. Он носил очки в серебряной оправе и одевался с безукоризненным вкусом: сегодня он выбрал рубашку в тонкую полоску и черные брюки. Рядом с ним по проходу, тяжело переваливаясь, шел седобородый великан, по сравнению с которым Гарри выглядел ребенком. Иззи с открытым ртом разглядывала гиганта, его широкое красное лицо и похожие на бревна ноги. Она никогда не видела такого высокого и могучего человека. Камера в его руке была похожа на детскую игрушку. Далеко не сразу она заметила второго мужчину, который нес сумки и треножник. У него были волосы цвета воронового крыла. Кровь бросилась ей в лицо — это же Итан!
— Познакомься, наш друг Питер и его сын Итан, — сказал ей Гарри. — Они будут фотографировать.
Питер с улыбкой взял ее за руку, и тонкие девичьи пальцы сразу исчезли в огромной горсти. Итан пожал руку Пег и приветливо поздоровался с Иззи. Она кивнула и метнула взгляд на свои стоптанные кеды и мешковатые джинсы. Пег сказала ей, чтобы она надела какое-нибудь старье, которое не жаль будет выбросить. Вот облом! Лучше бы она надела рубашку вместо кофты с фотографией бой-бэнда. На груди было написано: «Я люблю Джордана». Она купила ее в десятом классе и не раз ложилась в ней спать. Но черт бы с ними, с уродскими старомодными шмотками, так она еще не стала принимать утром душ! Иззи собрала грязные волосы в хвостик, и теперь жирные пряди падали на глаза. Краситься она, естественно, тоже не стала. «М-да, можно себе представить, как теперь будут глумиться в школе!»
Питер и Итан последовали за ними в конец склада, а Гарри вернулся обратно. К счастью, Питер, как скала, загораживал Иззи от Итана. Можно притвориться, будто его здесь вообще нет. Когда ей это удавалось, она медленно, глубоко дышала, чтобы кровь отхлынула от покрасневших лица и шеи.
Они подошли к первому чемодану: истертая кожа, коричневая рукоятка, металлические защелки. Итан поставил треножник и достал из брезентовой сумки портативный фонарь. Пег с Иззи отошли назад, чтобы он сделал несколько фото. Иззи ругала себя на чем свет стоит, потому что, как ни старалась, не могла отвести взгляд от его спортивной фигуры. Он был одет в черные туфли и узкие джинсы. Под рукавами белой рубашки перекатывались крепкие мускулы. В памяти промелькнуло воспоминание о том, как он стоял перед ней голый в душе и вода стекала по его загорелому телу. «Ну зачем он тоже пришел? — мысленно простонала она. — И почему он такой красавчик?» Потом она вспомнила другое: как Итан убегал от нее с пустой бутылкой из-под кетчупа, словно дошкольник, которого поймали с поличным, когда он окунал кошку в унитаз. Да, он симпатичный внешне, но у него уродливая душонка. И с этим ничего не поделаешь, несмотря на все его бицепсы и мужественный подбородок.
Наконец Пег подошла к чемодану и громко зачитала то, что было написано на бирке. Она произнесла имя и фамилию по буквам, чтобы Иззи записала правильно: «Мадлен Смолл». Затем Пег набрала в грудь воздуха, достала одноразовые перчатки, медленно, осторожно отстегнула застежку и раскрыла чемодан. Питер подошел ближе, чтобы сфотографировать содержимое, прежде чем его вытащат наружу. Иззи с Итаном остались стоять позади. Краем глаза она увидела, что он на нее смотрит. Она же смотрела строго перед собой.
Бережно, почтительно Пег стала доставать из чемодана ссохшиеся хрупкие предметы. Иззи записывала: «Библия с тремя вложенными внутрь черно-белыми фотографиями: на одной изображен мальчик в белой рубашке и черных брюках, на обороте написано карандашом: „Чарльз — 1919“, на второй — девочка в платье с оборками и в цветастом чепчике, на обороте написано карандашом: „Эстер — 1921“, на третьей — пожилая женщина в фартуке, которая стоит на крыльце, на обороте написано карандашом: „Мама — дом в Саратоге, 1927“. Серебряные столовые приборы — четыре штуки. Две вязаные детские шапочки, одна с розовыми лентами-завязками, вторая с голубыми. Сохранность: немного пожелтевшие и с пятнами. Детские пинетки с вышивкой. Сохранность: хорошая».
Иззи ждала продолжения, но в чемодане больше ничего не было: ни одежды, ни ночных сорочек, ни писем, ни других личных вещей.
— Это все, — подытожила Пег. Ее глаза блестели. Она пожала плечами и оглянулась на Иззи, Питера и Итана.
— Зачем она привезла в психбольницу детскую одежду? — удивилась Иззи.
— Не знаю, — ответила Пег. — Возможно, это шапочки и пинетки ее детей. Наверное, эти вещи были ее главной ценностью. Теперь ты понимаешь? Вот зачем мы это делаем! Мы хотим больше узнать о людях, которые оставили здесь свои чемоданы.
— Но как? — изумился Итан. — Разве можно что-то узнать, разглядывая их пожитки?
— Мы рассчитываем получить доступ к медицинским документам, — ответила Пег. — Сейчас они засекречены, но мы хотим выбрать несколько наиболее интересных случаев и обратиться в министерство здравоохранения, чтобы они разрешили нам провести расследование.
— А как фотографировать вещи — все вместе или по одной? — спросил Питер.
Пег задумалась, положив руки на бедра.
— Зависит от того, сколько их в каждом чемодане. Эти вещи, я думаю, можно сфотографировать все вместе, разом.
Итан достал из сумки черную ткань и положил ее перед чемоданом. Потом установил треножник с фонарем и направил свет на предметы. Пег дала Иззи пару одноразовых перчаток и попросила разложить шапочки, фотографии и столовые приборы. Как хорошо, что она принесла перчатки, обрадовалась Иззи. Она бережно брала в руки хрупкие предметы, жалея лишь о том, что не захватила медицинскую маску, вроде той, в которых Пег реставрировала картины или отскребала грязь от выставочных экземпляров. Глупо, наверное, но Иззи не хотела вдыхать старую пыль и миазмы разложения, исходившие от чемодана и пожелтевших детских вещей. Этот едкий душок, резкий запах смерти, напоминал ей о старых могилах и опечатанной родительской спальне.
В музеях, к счастью, экспонаты находятся на стендах, под стеклом. Их нельзя трогать. Это совсем другое дело. А она, словно археолог на раскопках, держит в руках предметы, к которым десятки лет никто не прикасался. Она помогает раскрыть старые секреты, дотрагивается до вещей, некогда принадлежавших людям, от которых осталась лишь горстка гниющих костей в могиле. К тому же владелица этих вещей была безумна. Конечно, это бред, но Иззи представляла, что детские чепчики и серебро испускают мельчайшие частицы, которые с воздухом попадают в ее сосуды и легкие, где начинается психическая цепная реакция; как только вредоносные молекулы доберутся до ее мозга, она будет обречена повторить судьбу матери. У Иззи кружилась голова, она старалась не дышать и думала лишь о том, как бы быстрей вернуться домой и принять душ.
Когда они с Пег закончили раскладывать вещи, Питер и Итан их сфотографировали. Женщины отошли назад, ожидая вердикта Питера: может, разложить вещи по-другому? Они вчетвером работали молча, нависая над чепчиками, серебром, фотографией и Библией, будто хирурги и медсестры над операционным столом. Наконец Пег сказала Питеру, что снимков достаточно, затем вместе с Иззи осторожно переложила вещи в чемодан, закрыла его и подошла к следующему.
Им удалось сфотографировать вещи еще из четырех чемоданов. Иззи боялась вдохнуть, стеснялась своих рук и ног. Она знала, что Итан поглядывает на нее, чувствовала пряный, древесный запах его одеколона, напоминавший о том, что они еще очень молоды и смерть им не грозит. Ей хотелось прижаться к нему, вдыхать этот свежий чистый запах, а не удушливую вонь чемоданов. Если они случайно касались друг друга или сталкивались, он широко улыбался, обнажая белые зубы. Она делала вид, что не замечает его, и злилась из-за того, что краснеет. Почему она чувствует себя такой слабой и уязвимой, как будто ее раздели догола? Что в нем такого?
Она волновалась, совсем как тогда, когда разговаривала с социальным работником, хотя чувство было немного другое. Странно, конечно. Итан же ничего о ней не знает. Он не знает о ее прошлом и настоящем, проблемах и скитаниях, надеждах и мечтах. И никогда не узнает. Он обнаглевший урод, ничем не лучше своей подружки. Иззи не хотела иметь с ним ничего общего. Надо взять себя в руки. Тем более что им предстоит разобрать еще двести чемоданов. Ей было страшно и противно копаться в вещах давно умерших безумцев. А тут еще Итан. Мысли путались и разбегались в разные стороны. Каждое движение стоило ей больших усилий.