Он повернулся и пошел к двери, клацая лакированными ботинками по плиточному полу.
— Это ребенок Бруно, — срывающимся голосом крикнула ему вслед Клара. — Он существует, что бы ни говорил мой отец!
Дойдя до двери, Доктор Роуч оглянулся.
— Я же сказал, мы обсудим это через несколько дней, — пообещал он. — Во всяком случае, у вас будет меньше проблем. А пока отдыхайте.
В эту минуту малышка проснулась, заворочалась и захныкала, готовясь закричать во все горло. Доктор Роуч вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
— Ну тихо, тихо, — сказала медсестра Кларе и взяла девочку из кровати.
Малышка покраснела и закричала, широко раскрыв маленький ротик.
— Подумай лучше о ребенке.
Медсестра укрыла Клару одеялом, подала ей ребенка и грубо сдвинула ворот сорочки, обнажив набухшую грудь девушки.
Клара, пылая от гнева и унижения, закрыла ее рукой. Впервые после пробуждения она почувствовала, что у нее болят соски. Кто-то прикладывал ребенка к груди, пока она была без сознания.
— Малышка любит покушать, — сказала медсестра.
Клара моргнула и посмотрела на крошечную девочку, которая лежала у нее на руках. Слезы мешали ей рассмотреть ее личико, но она тут же забыла, что рядом стоит медсестра. Щеки у малышки были мягкими, розовыми, словно брюшко ягненка, ресницы длинными и черными. Она взмахивала ими так же, как Бруно. Клара коснулась маленькой тонкой ручки, и дочь взяла ее за палец. Ребенок жалобно всхлипывал и дрожал, а розовый нежный ротик искал материнский сосок. Добравшись до него, малышка приникла к Кларе и успокоилась, опустив припухшие веки. Боль в животе, подобно приливу и отливу, то нарастала мощной волной, то спадала в едином ритме с движениями младенца, сосавшего и глотавшего молоко. Она поцеловала девочку в лоб и опустила голову, зарыдав от всепоглощающей любви и горя, разрывающего ей сердце.
Сейчас, сидя в теплых лучах солнца, пробивающихся в палату больницы, Клара трогала тонкий жесткий шрам внизу живота, с болью думая о том, что произошло. Швы сняли месяц назад, но шрам еще не до конца зажил, и ее переполняла жгучая бессильная ненависть к врачам, которые сделали операцию без ее согласия. Она погладила нежную щечку Беатрис, стараясь не обращать внимания на тень от решетки на бледной кожице. Клара подумала о том, что ее мать, Рут, тоже держала ее на руках, когда она была младенцем. Чувствовала ли она такую же сильную любовь к своей крошечной беззащитной дочери? Или можно родить ребенка, а потом, когда он вырастет, ни капли не переживать о нем, не тяготиться разлукой и не думать о том, что они никогда больше не увидятся? Неужели матери все равно, что ее дочь держат взаперти, избивают, накачивают лекарствами, стерилизуют? Неужели ее не волнует, что она страдает от холода, голодает, мучается от страха?
С каждым днем ее любовь к Беатрис становилась все сильнее. Сердце разрывалось от нежности и боли. Но разве может быть по-другому? Длинными темными вечерами она рассказывала дочери о воробьях и малиновках, прыгающих на ветках, а девочка с любопытством смотрела на нее, лежа рядом на кровати. Беатрис слушала очень внимательно. Она то молчала, то гулила, а Клара придумывала сказки о замках и принцессах, описывала озеро, траву и деревья. Когда Клара вспоминала о том, как познакомилась с Бруно, или мечтала вслух, каким замечательным отцом он станет, если их когда-нибудь выпустят на свободу, шоколадно-карие глаза Беатрис радостно вспыхивали, словно она понимала каждое слово.
К удивлению Клары, доктор Роуч стал к ней внимательнее, чем раньше. Она не понимала, чем вызвана эта забота. Он приходил к ней раз в неделю, расспрашивал о Беатрис, интересовался здоровьем и развитием малышки. Однажды, когда доктор Роуч подошел к кроватке и потянул одеяло, словно для того, чтобы лучше рассмотреть девочку; Клара насторожилась. Она тут же подхватила дочь и отошла к окну.
— Пожалуйста, не подходите к ней, — попросила она. — Я не хочу, чтобы ее кто-то трогал.
— Но я же врач, — запротестовал доктор Роуч. — Вам не о чем беспокоиться. Я волнуюсь о здоровье ребенка.
— Ей не нужен врач! — воскликнула Клара. — И если вы волнуетесь о ее здоровье, дайте нам отсюда уйти!
— Я не могу вас отпустить, это неправильно, — заявил он. — Клара, вы не здоровы. И пока я не приду к обратному заключению…
— Что же вы сделаете? — перебила его Клара. — Навсегда запрете нас в этой палате?
— Нет, — ответил он. — Я жду ответа от вашего отца, и тогда…
Клара чуть не задохнулась.
— От моего отца? Я думала, вы написали ему о том, что у меня родился ребенок. Вы сказали ему, что мне не нужны его деньги? Все, о чем я прошу, — это освободить меня!
Доктор Роуч, поджав губы, покачал головой.
— Нет, нет, — ответил он, взмахнув рукой, — он ничего не ответил.
— Вы от меня что-то скрываете, — сказала она. — Но что?
— Вашему отцу требуется время, чтобы переварить тот факт, что у него родилась внучка, — сказал он. — Уверен, он был потрясен, узнав эту новость, тем более что мы не знаем, кто ее отец.
— Ее отец — Бруно, — заявила она, сверкая глазами. — И моему отцу это прекрасно известно.
— Я уже написал ему, — ответил доктор Роуч, направляясь к двери, — и его ответ поможет мне определиться с тем, как поступить дальше. Если он вообще ответит.
С тех пор Клара каждую ночь молилась о том, чтобы отец признал правду. Ну какая ему радость от того, что она останется в Уилларде? И так понятно, что о свадьбе с Джеймсом Гэллагером и речи быть не может. Ему нужно только сказать доктору Роучу, что Бруно — реальный человек, и ее отпустят. Неужели она многого просит?
Клара уткнулась носом в густые волосы девочки — каштановые и волнистые, как у Бруно, — и вдохнула чудесный детский запах. Им нужно набраться сил. Последние несколько дней Беатрис вела себя беспокойно. Может, настала пора давать ей твердую пищу? Клара мало что знала об уходе за детьми, а Рут, разумеется, и не собиралась делиться с ней материнской мудростью. Но Клара понимала, что в какой-то момент молока станет недостаточно. Она пыталась посоветоваться с медсестрами, но они только пожимали плечами или обещали принести что-нибудь подходящее.
Клара удивлялась тому, что в больнице ее кормили не хуже, чем в лечебнице Лонг-Айленд: на завтрак она получала тост и яйца, на обед — сэндвич с сыром и ветчиной и какой-нибудь фрукт, а на ужин — курицу или свинину с гарниром из бобов, кукурузы или горошка и булочку. Когда она упомянула об этом в разговоре с медсестрой, то узнала еще более странную новость: оказывается, доктор Роуч велел готовить для нее отдельно, чтобы было молоко для ребенка. Но, несмотря на сбалансированную диету, молока становилось все меньше. Подросшей малышке не хватало его, чтобы насытиться.
Вскоре после родов медсестры принесли ей пеленки и три распашонки. Они были зашиты и протерты на локтях. Что ж, это лучше, чем больничные халаты, в которые Клара кутала Беатрис. Она надеялась, что медсестры принесут девочке еду, они ведь помогли ей лишь однажды. А ребенку были необходимы рисовые хлопья, протертые фрукты или, на худой конец, коровье молоко.
Раздумья Клары прервал звук поворачивающегося в замке ключа. Она встала, прижимая к себе Беатрис. Кто мог прийти к ней в такое время? Для обеда еще слишком рано, а доктор Роуч должен навестить ее только в конце недели. Неужели отец наконец ответил на письма? Клара затаила дыхание, глядя на открывающуюся дверь.
В комнату вошла медсестра. Она шагнула в сторону, придерживая край двери. Это была та самая женщина, которая подарила пеленки и одежду для малышки. Она всегда улыбалась и ворковала с Беатрис, восхищаясь тем, какая она хорошенькая. Теперь медсестра смотрела в пол, пряча от Клары глаза. За ней в комнату вошли доктор Слейд и женщина в обычной одежде, без медицинского халата. На их лицах была написала решительность. Женщина была одета в длинное шерстяное пальто, на голове у нее была зеленая шляпа, из-под низких полей которой выбивались пряди рыжеватых волос. На руке у дамы висело розовое одеяло. Она окинула взглядом комнату, сморщив при этом губы, — на них тут же появились продольные полоски, как на линейке. Вслед за доктором Слейдом и незнакомкой в палату вошли два санитара. Они закрыли за собой дверь. Клара не понимала, зачем она понадобилась доктору Слейду. Последний раз он приходил к ней несколько недель назад.
— В чем дело? — испуганно спросила она.
— Это мисс Мейсон, — холодно сказал доктор Слейд и вместе с женщиной направился к Кларе. — Она из Общества усыновления.
Мисс Мейсон коротко кивнула Кларе и перевела взгляд на Беатрис. Санитары остались сторожить у двери, наблюдая за происходящим. Медсестра, опустив голову и положив руку на живот, продолжала рассматривать пол. Как это понимать? Клара попятилась, прижимая к груди Беатрис. Сердце бешено стучало в груди.
— Что вам надо? — спросила она.
— Это не место для ребенка, — твердо заявила мисс Мейсон. — Я найду для нее хорошую семью.
От ужаса Клара перестала дышать, казалось, гигантская рука вырвала у нее из груди сердце. Она глотала ртом воздух, как будто ее кто-то душил, а живот скрутило так, что от боли она чуть не согнулась вдвое.
— Нет! — завопила она. — Это мой ребенок! Не забирайте ее!
Она начала отступать назад, пока не наткнулась на стену рядом с окном. Ноги ее не слушались, руки стали ледяными. Клара задыхалась, с трудом сдерживая приступ рвоты.
Доктор Слейд и мисс Мейсон обошли кровать и стали надвигаться на девушку. Врач попытался схватить ее за руку, а женщина повесила одеяло на кровать и потянулась к ребенку.
— Нет! — крикнула Клара.
Она метнулась в сторону, вырвав у нее Беатрис, и побежала в дальний конец комнаты. Посуровевшие санитары оторвались от двери и двинулись в сторону Клары. Доктор Слейд и мисс Мейсон загнали ее в угол, вытягивая руки, словно пытались поймать дикое животное.
— Отдай нам ребенка, — сказала мисс Мейсон. — Смотри не урони ее!
— Отстаньте от нас! — крикнула Клара. — Я вам ее не отдам!